Посмотри, наш сад погибает - Черкасова Ульяна. Страница 60
Тёмные глаза блестели от непролитых слёз. Рядом с Мельцей снова опустился чародей. Он был куда моложе, выше, тоньше. И теперь, когда взрослая женщина вдруг растерялась, он сурово поджал губы и сосредоточенно спросил:
– Как это сделать?
Белый был Вороном госпожи. Он убивал и получал в дар посмертки. А их осторожно и тщательно забирала себе матушка. Он не знал, как у неё это получалось, он не был чародеем, как Грач.
– Загляни в меня? Ты видишь? – Белый невольно потянул ворот на рубахе, пусть это и не требовалось. – Они жаркие, бьются…
– Как сердце, – прищурив зелёные глаза, произнёс Змай.
– Одна нить моя. Не тронь. Но остальные другие… Они как комки, как птичье сердечко. Ты видишь? – от нетерпения он придвинулся к чародеям. – Забери. Отдай один Велге.
– Белый, – раздался голос в стороне.
Покачиваясь от слабости, у воды стояла Галка. Она хмурилась. Со светлых волос стекала вода.
– Что ты делаешь?
– Не лезь.
– Белый, ты не имеешь права…
– Не лезь!
Он опустил голову, чтобы не видеть ни сестру, ни госпожу. Руки сами собой сжали тонкие пальцы Велги.
– Давай, чародей, сделай что-нибудь…
– Мельця, – позвал тот. – Я попробую вдохнуть в Велгу жизнь. А ты закрепи нити. Слышишь?
– Безумие какое-то…
Вокруг кричали люди. И от озера по берегу расползался туман. Побелели, покрывшись инеем, рыжие кудри Велги. Побелели пальцы Войчеха. Он крепче сжал ладони Велги.
«Только не мешай, госпожа, – взмолился он. – Только не мешай».
Он исполнит договор. Он сделает всё, как просила она. Только пусть у него будет такая возможность. Пусть только девчонка вернётся к жизни, чтобы можно было забрать её самому.
И в этот миг невидимая длань проникла под его рёбра. Войчех сжал зубы, зарычал, согнулся низко, уткнувшись лбом в грудь девушки.
И нечто горящее, бьющееся, точно живое сердце, покинуло его. Оно было обжигающим, таким ярким, что Войчех ослеп.
– Осторожнее, сюда, – кто-то бережно уложил его на бок.
Лбом он чувствовал влагу и холод. И пальцы переплелись с чужими: такими же холодными, но тонкими, хрупкими, как веточки.
Огонь обратился в дым, дым заволок весь сад и затопил его холодной влагой тумана. И в том мареве Велга кричала и звала, пока некто не взял её за руку.
Они легли рядом – прямо на выжженной траве и горячем пепле.
Они переплели пальцы и держались крепко, цепляясь друг за друга, ощущая дыхание друг друга. Но в том белом как молоко, густом тумане было не разглядеть лиц.
А когда рассеялся туман, трава под ними обратилась в шерстяное покрывало, а белое небо – в натянутый полог. В стороне звучали приглушённые голоса. Велга лежала на спине, голова её была повёрнута в сторону. Не сразу она узнала горбатый, точно поломанный нос и спутанные светлые волосы, рассыпанные по плечам. Белый был бледен и неподвижен. И его пальцы, совсем как во сне, переплелись с её.
У уха кто-то запищал. Тёплый неповоротливый комок.
– Ох, Мишка, – слабо улыбнулась Велга.
И щенок радостно подпрыгнул, неловко ударяя её лапами в лицо.
Велга вскинула руки, и на запястьях зазвенели бубенцы: на этот раз их было куда больше. Мельця повесила на неё несколько ниток с оберегами. Пальцы Велги выскользнули из руки Белого, и он открыл глаза, сел резко, оглянулся. Прищуренные волчьи глаза. Недоверчивые, злые.
– Белый, – Велга прижала Мишку к груди, гладя его по макушке. – Это я…
– Ты жива, – пробормотал он, едва шевеля губами.
– Жива…
В памяти витали облака тумана, и языки пламени, и человек в чёрном, что ждал её… но тревога растаяла под спокойным взглядом Белого.
– Я испугался, что ты умрёшь, – голос был тихий и глубокий, звучащий откуда-то из груди, и там, где горячо, точно молот по наковальне, билось сердце, этот голос раскалялся в огне и выходил похожим на приглушённый рык дикого зверя.
– Почему?
Воспоминания о саде вконец развеялись, и только тогда Велга вспомнила воду, и чужие руки, удерживающие её на дне, и белые оскалившиеся лица.
– Ох, Создатель…
Руки разжались, и Мишка поспешно выскользнул из объятий. Велга не стала его ловить.
– Они… они…
– Тебя попытались утопить русалки, да. – Он ощупал левое запястье, закрытое повязкой.
Верно, он поранился, пока пытался спасти её.
– Нет…
Одежда Велги всё ещё была влажной, а волосы спутались, и в них остались водоросли. Её пробил озноб. Мурашки пробежали вдоль позвоночника, и перед глазами невольно встали белые лица и тёмная вода.
– Я пошла с ними сама… Они позвали, но я сама решилась.
– Что?
От холода затрясло, и Велга попыталась обнять себя руками, но вдруг сорвалась, потянулась к Белому, уткнулась лицом ему в шею.
– Прости, – пробормотала она, не понимая сама, почему извинялась, зачем. – Но я… не хочу… больше… какой смысл? Какой во всём этом смысл? Их нет, и меня тоже больше нет. Меня не должно быть без них… я тоже… тоже должна была… Зачем ты спас меня от Инглайва? Я не хочу… не могу больше… я была бы рада умереть. Я счастлива буду умереть!
Она вцепилась пальцами в ворот его рубашки. Стиснула зубы, сдерживая крик такой громкий, что он оглушал её, даже ещё не сорвавшись с губ.
И в груди ломало каждое ребро, и кости впивались в сердце.
Медленно, настойчиво он отстранил её, коснулся ладонью мокрой щеки.
– Кажется, Велга, – прошептал он, почти не размыкая губ, но дыхание коснулось её губ. – Теперь тебе придётся пожить… ради меня…
Она застыла, поражённая его словами, не зная, что сказать, как себя повести. Заворожённая, поражённая, Велга смотрела в глаза – серые, непроглядные. И на тонкие, точно изо льда выточенные губы.
– Это ты… меня снова спас?
– Хм…
– У тебя такие ледяные руки…
Её тело, напротив, горело, изнывало, тянулось к нему, и бёдра невольно сами собой сжимались, пытаясь утолить тянущую боль внизу. Это чувство было всё сложнее сдерживать. Кровь прилила к лицу, и дышать стало тяжело. Она была такой разгорячённой, что, верно, могла согреть даже его ледяные руки.
– Я… чувствую себя…
Льдистые глаза быстро оглядели её с головы до ног и вспыхнули хищно.
– Заработало… это посмертки… они заставляют испытать…
– Что?
– Хм, – он прикусил губу, наблюдая за ней с неподдельным любопытством. – У тебя вышло с большой задержкой.
Прежде она казалась себе разумной, скромной, такой, какой полагается быть знатной девице. Но тело била дрожь. И Велга сжимала крепче бёдра, цеплялась за мужскую ладонь своими пальцами, впивалась ногтями и, наконец, уткнулась ртом, пытаясь заглушить рвущийся стон.
– А-ах…
Он придвинулся ближе. Пристальный, пронзительный взгляд. Ледяной. Сверлящий. Жадный. И последний разум оставил Велгу. Она укусила его за руку, сдерживая очередной всхлип.
– Давай…
И Велга закатила глаза, не в силах сдержаться, сильнее сжала ноги. Спина выгнулась. И короткое, незнакомое удовольствие разлилось по телу. Белый Ворон поймал её, прижал к себе. Велга приоткрыла рот, тяжело дыша. Она видела, как ниточка слюны потянулась от её губ к его ладони. Этой рукой, влажной от её стонов, он провёл вдоль изгибов тела, не касаясь, но Велга всё равно почувствовала жар на своей талии, бёдрах…
И всепоглощающий, немыслимый стыд накрыл её с головой.
– Тебе понравилось?
– Я…
Она задохнулась, вырвалась, отпрянула и едва не задела Мишку.
– Прости… я… это так… просто ужас.
– Разве? – он склонил голову набок, изучая её пристально, бесстыдно. И бледное, безжизненное лицо переменилось. Изогнулся в кривой ухмылке злой рот. – А мне понравилось. Хочешь ещё?
Ответить Велга не успела. Их отвлёк чужой крик:
– Курва! Отпусти! Отпусти, мразь!
Белый, не оглядываясь, рванул к пологу, отбросил его в сторону, и внутрь хлынул свет.
Снаружи поднялся шум.
Велга, отталкивая Мишку вглубь, выглянула наружу.
У самого берега, вокруг груды обломков, столпились люди. Мельця кричала, размахивая руками, и Змаю пришлось схватить её и силой оттащить от скренорцев.