Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Стейнбек Джон Эрнст. Страница 36

Размеры изменились; время изменилось.

На крыльце послышались легкие шаги. Дверь распахнулась, и вошла Рама. В ее темных глазах застыло горе.

– Сидишь почти в полной темноте, – проговорила она.

Его ладонь поднялась и погладила черную бороду.

– Я убавил свет.

Рама подошла и немного увеличила фитиль.

– Настало тяжелое время, Джозеф. Я хочу посмотреть, как ты выглядишь. Да, нисколько не изменился, и это дает надежду. Я боялась, что ты сломаешься. Думаешь об Элизабет?

Он не знал, что́ ответить. Хотелось объяснить как можно точнее.

– Да, в некотором роде, – проговорил он медленно и неуверенно. – Об Элизабет и о других вещах, которые тоже умирают. Все движется в повторяющемся ритме. Кроме жизни. Есть только одно рождение и только одна смерть. Ничто другое так не действует.

Рама села рядом.

– Ты любил Элизабет.

– Да, – подтвердил он. – Любил.

– Но не знал ее как личность. Так и не понял, что она собой представляет. Ты не замечаешь личности; видишь только людей. Не замечаешь части; видишь только целое. – Она пожала плечами и выпрямилась. – Ты даже не слушаешь. Я пришла, чтобы проверить, есть ли у тебя еда.

– Я не хочу есть.

– Понимаю. Малыш у меня. Хочешь, чтобы я о нем заботилась?

– Постараюсь как можно быстрее кого-нибудь найти.

Рама встала, чтобы уйти.

– Ты устал, Джозеф. Ложись в постель и постарайся уснуть. А если не сможешь, хотя бы просто полежи. К утру проголодаешься. Приходи завтракать.

– Да, – рассеянно ответил Джозеф. – К утру непременно проголодаюсь.

– А сейчас ляжешь?

Едва осознав вопрос, он снова согласился:

– Да, сейчас лягу.

Как только Рама ушла, Джозеф механически подчинился. Он разделся и остановился возле печки, глядя на свой мускулистый подтянутый живот и худые сильные ноги. Голос Рамы продолжал звучать в сознании: «Ты должен лечь и отдохнуть». Джозеф вынул лампу из кольца, прошел в спальню и лег в постель, оставив свет на столе. С тех пор как он вернулся домой, восприятие утонуло в мыслях, но сейчас, когда тело вытянулось и расслабилось, звуки ночи достигли его слуха: бормотанье ветра, резкий шепот сухих листьев на мертвом дубе, далекое мычанье коровы. Жизнь на земле текла своим чередом, а остановленное мыслями движение возобновилось. Джозеф подумал, что надо бы погасить лампу, но усталое тело не захотело двигаться.

С крыльца донеслись осторожные шаги. Входная дверь тихо открылась. В гостиной послышался шорох. Джозеф лежал неподвижно, лениво спрашивал себя, кто бы это мог быть, но не окликал. А потом открылась дверь спальни, и он повернулся, чтобы посмотреть. В проеме стояла обнаженная Рама, и на нее падал свет лампы. Джозеф увидел полную грудь с темными твердыми сосками, широкий округлый живот, крепкие ноги, треугольник кудрявых черных волос. Рама дышала тяжело, как будто долго бежала.

– Это необходимо, – проговорила она хрипло.

В горле и груди Джозефа вспыхнул огонь и стремительно покатился вниз.

Рама задула лампу и бросилась к нему. Их тела неистово сомкнулись, бедра слились в ритмичном движении, ее мускулистые ноги сцепились над ним подобно тискам. Дыхание сбилось и застыло. Джозеф ощутил у своей груди ее твердые соски. Потом Рама глухо застонала, ее широкие бедра прильнули к нему, она задрожала; напряженные руки выдавили болезненный стон из его груди, а жадные ноги – мучительное семя из его тела.

И вот, неровно и тяжело дыша, она сникла. Мышцы ослабли и смягчились. В изнеможении оба лежали неподвижно.

– Это было необходимо тебе, – прошептала Рама. – Мое вожделение, но твоя необходимость. Длинная глубокая река горя изменила русло и потекла в меня, и то горе, которое сродни теплому болезненному удовольствию, вспыхнуло и улетучилось. Тебе так не кажется?

– Да, – согласился Джозеф. – Это было необходимо.

Он освободился, перевернулся на спину и лег рядом.

Рама сонно забормотала:

– Этот миг навсегда останется в моей памяти. Всего лишь раз в жизни, только один раз! Всю жизнь я шла к этой встрече, а теперь буду отступать, пятясь и глядя в прошлое. Это было не для тебя. Сейчас мне этого достаточно. Может быть, так и есть, но боюсь, что родятся новые желания, и каждое вырастет больше нынешнего. – Она села, поцеловала его в лоб, и на миг ее длинные волосы упали ему на лицо. – На столе нет свечи, Джозеф? Нужно хотя бы немного света.

– Да, на столе, в оловянном подсвечнике, и спички рядом.

Рама встала, зажгла свечу, осмотрела себя и пальцем дотронулась до темно-красного синяка на груди.

– Я думала об этом, – призналась она тихо. – Часто думала. В мыслях мы потом долго лежали, обнявшись, и я задавала бесконечные вопросы. Да, в мечтах всегда было так. – Внезапно охваченная смущением, она заслонила ладонью свечу, чтобы остаться в тени. – Думаю, я задала свои вопросы, и ты на них ответил.

Джозеф приподнялся на локте.

– Рама, чего ты от меня хочешь?

Она повернулась к двери и медленно ее открыла.

– Уже ничего. Ты вновь обрел цельность. Я хотела стать частью тебя и, возможно, стала. Но… вряд ли. – Ее голос зазвучал деловито. – Спи. А утром приходи завтракать.

Рама вышла из спальни и закрыла за собой дверь. Из соседней комнаты донесся шелест одежды, но сон пришел так быстро, что не позволил Джозефу услышать, как она покинула дом.

Глава 22

В январе наступила пора пронзительных холодных ветров, а по утрам на земле словно снег лежал иней. Лошади и коровы рыскали по склонам холмов, подбирая случайно оставшиеся пучки травы, задирая головы, чтобы достать живые дубовые листья, но потом возвращались домой и весь день стояли возле огороженных стогов. С утра до ночи Джозеф и Томас перекидывали сено через забор и наполняли водой корыта. Животные быстро все съедали, выпивали и ждали следующей порции. Холмы окончательно опустели.

От недели к неделе земля становилась все более серой и безжизненной, а стога заметно худели. Один уже закончился, начался второй, но и тот быстро таял под напором голодных коров. В феврале прошел небольшой дождь. Трава взошла, выросла на несколько дюймов и тут же пожелтела. Джозеф мрачно расхаживал по ранчо, засунув в карманы сжатые в кулаки руки.

Дети вели себя очень тихо. Несколько недель они играли в «похороны тети Элизабет»: снова и снова закапывали во дворе пустую коробку из-под патронов. А потом начали играть в огородников: рыхлили крошечные клочки земли, сеяли пшеницу, поливали грядку и смотрели, как вытягиваются длинные тонкие былинки. Рама по-прежнему нянчила сына Джозефа, посвящая малышу больше времени, чем собственным детям.

Первым по-настоящему испугался Томас. Увидев, что скот больше не находит пропитания в холмах, он испытал ужас перед подступающим голодом. А когда от второго стога осталась лишь половина, пришел к Джозефу и нервно, требовательно спросил:

– Что будем делать, когда закончатся два последних стога?

– Не знаю. Подумаю.

– Но, Джозеф, покупать сено мы не сможем.

– Не знаю. Надо подумать, что делать.

В марте прошли ливни. Сразу появилась молодая трава, зацвели дикие цветы. Скот наконец-то отошел от стогов и принялся жадно обгрызать короткую поросль, чтобы досыта набить желудки. Но в апреле земля снова пересохла, и надежда окончательно иссякла. Животные отощали так, что не составляло труда пересчитать ребра. Особенно выпирали тазовые кости. Телят родилось очень мало. Две свиноматки умерли от таинственной болезни, так и не дав приплода. От пыли у некоторых коров начался мучительный кашель. Дикие животные и птицы покинули холмы. По вечерам на ранчо уже не прилетала перепелка и не насвистывала свою песню. По ночам редко слышался смех койотов, а кролик казался настоящим чудом.

– Звери спасаются как могут, – пояснил Томас. – Все, кто способен двигаться, уходят за хребет, на побережье. И мы с тобой скоро туда отправимся, чтобы посмотреть, стоит ли попытаться перегнать скот.