Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Стейнбек Джон Эрнст. Страница 37

В мае три дня подряд с океана дул ветер, но в последнее время это происходило столь часто и бесполезно, что в грядущий дождь никто не поверил. Потом пришли тяжелые тучи, и наконец обрушились потоки воды. Джозеф и Томас ходили под дождем, промокнув до нитки и торжествуя, хотя оба знали, что уже слишком поздно. Почти мгновенно трава снова выскочила из земли, покрыла холмы и принялась буйно расти. Животные немного поправились: ребра уже не торчали так сильно. Но однажды утром безжалостно вспыхнуло солнце, и к полудню установилась жара. Лето наступило рано. Через неделю трава пожухла и увяла, а через две недели в воздухе вновь повисла пыль.

В июне Джозеф оседлал лошадь и поехал в Нуэстра-Сеньора, чтобы разыскать погонщика Ромаса. Ромас вышел во двор, сел возле повозки и принялся теребить в руках кнут.

– Пришла засуха? – угрюмо спросил Джозеф.

– Похоже на то, мистер Уэйн.

– Значит, это то, о чем вы говорили.

– Один из худших годов, которые доводилось видеть, мистер Уэйн. Еще один такой, и начнутся серьезные неприятности.

Джозеф нахмурился.

– У меня остался один стог. Когда сено закончится, чем кормить скотину? – Он снял шляпу и вытер платком пот.

Ромас щелкнул кнутом и концом выбил из земли облачко пыли. Потом повесил кнут на колено, достал из жилетного кармана табак и бумагу и свернул сигарету.

– Если сумеете продержать коров до следующей зимы, то спасете. А если сена не хватит, придется их перегонять, иначе падут от голода. Солнце не уступит ни дюйма.

– Нельзя ли купить сена? – с надеждой спросил Джозеф.

Ромас усмехнулся.

– Через три месяца тюк сена будет стоить столько же, сколько корова.

Джозеф сел рядом, посмотрел на землю и поднял пригоршню горячей пыли.

– Куда у вас здесь перегоняют скот? – спросил он после долгого молчания.

Ромас улыбнулся.

– Для меня настало хорошее время. Ведь я – погонщик. Скажу, мистер Уэйн, что в нынешнем году пострадала не только наша долина, но и долина Салинас. На ближнем берегу реки Сан-Хоакин травы не найти.

– Но до Сан-Хоакин больше сотни миль!

Ромас снова взял в руки кнут.

– Да, больше ста миль. Так что если сена осталось мало, то пора трогаться в путь, пока у коров сохранились хоть какие-то силы для перехода.

Джозеф встал и направился к лошади. Ромас пошел рядом.

– Помню, как вы сюда приехали, – проговорил он тихо. – Помню, как привез вам доски. Тогда вы сказали, что засуха больше никогда не придет. Но все, кто здесь родился и живет, знают, что рано или поздно засуха обязательно придет.

– А что, если продать скот и дождаться хорошего времени?

Ромас громко рассмеялся.

– О чем вы думаете? Как выглядят ваши коровы?

– Очень плохо, – горестно признался Джозеф.

– Даже жирная говядина сейчас достаточно дешева, мистер Уэйн. А говядину из долины Нуэстра-Сеньора в этом году вообще никто не купит.

Джозеф отвязал лошадь и медленно поднялся в седло.

– Понятно. Остается одно из двух: либо перегнать коров, либо потерять стадо…

– Скорее всего, так и есть, мистер Уэйн.

– А если погоню, сколько потеряю?

Ромас почесал затылок и притворился, что думает.

– Иногда бывает, что в пути дохнет половина, иногда две трети, а иногда и все.

Джозеф сжал губы и вскинул голову, как будто его ударили. Поднял поводья и собрался пришпорить лошадь.

– Помните моего сына, Вилли? – спросил Ромас. – Когда мы привозили доски, он управлял одной из повозок.

– Да, хорошо помню. Как он?

– Мертв, – ответил Ромас и со стыдом добавил: – Повесился.

– Не слышал. Очень жаль. Почему он это сделал?

Ромас озадаченно покачал головой:

– Сам не знаю, мистер Уэйн. Парень никогда не отличался крепким умом. – Он посмотрел снизу вверх и грустно улыбнулся. – Отцу чертовски тяжело об этом говорить. – Словно беседуя с кем-то другим, Ромас перевел взгляд в пространство. – Простите, что рассказал об этом. Вилли был хорошим парнем. Жаль только, что слаб головой.

– Сочувствую, Ромас, – отозвался Джозеф и добавил: – Возможно, вы скоро понадобитесь мне, чтобы перегнать скот.

Шпора легко коснулась лошадиного бока, и всадник повернул в сторону ранчо.

Он медленно возвращался домой по берегу мертвой реки. Измученные безжалостным солнцем пыльные деревья давали земле призрачную тень. Джозеф вспомнил, как ехал домой темной ночью, и чтобы выделить удивительный миг из общего потока времени, выбросил шляпу и хлыст. Вспомнил, каким густым и зеленым был подлесок, как трава на склонах сгибалась под тяжестью семян, как буйная растительность придавала холмам сходство с лисьей спиной. А сейчас все вокруг выглядело сухим и лишенным жизни. Казалось, южная пустыня заслала гонцов, чтобы испытать этот край для будущего наступления своей империи.

От жары лошадь дышала натужно, а с пучка волос на ее животе капал пот. Путь предстоял долгий; воды нигде не было. Возвращаться домой Джозеф не хотел: терзало чувство вины за плохие новости. Переселение в другие, более удачливые края означало, что придется бросить ранчо на произвол судьбы; никто не защитит долину от наступления пустыни. Проезжая мимо мертвой коровы с безобразно торчащими ребрами и раздутым от гнилостных газов, готовым взорваться животом, Джозеф надвинул на глаза шляпу и опустил голову, чтобы не видеть изуродованный труп земли.

Домой он вернулся ближе к вечеру. Томас только что пришел с ранчо и взволнованно заговорил:

– Видел десять мертвых коров. Не знаю, что их убило. Грифы пируют. – Он сжал руку брата и яростно встряхнул. – Они вон там, за гребнем. К утру останутся только скелеты.

Джозеф стыдливо отвел взгляд. «Не могу защитить землю, – подумал он печально. – Долг сохранения жизни и порядка оказался мне не по силам».

– Томас, – произнес он с усилием, – сегодня я ездил в город, чтобы узнать местные новости.

– Повсюду так же плохо, как у нас? – быстро спросил Томас. – Воды в колодце осталось совсем мало.

– Да, повсюду так же. Придется перегонять коров за сотню миль, на берег реки Сан-Хоакин. Там есть хорошие пастбища.

– Господи, чего же мы ждем? – воскликнул Томас. – Быстрее пойдем прочь из этой проклятой, обреченной долины! Не хочу сюда возвращаться! Больше не могу доверять этим краям!

Джозеф печально покачал головой:

– Все-таки надеюсь на чудо, хотя знаю, что шансов почти не осталось. Теперь уже не поможет даже сильный дождь. Погоним коров на следующей неделе.

– Зачем же ждать? Давай выйдем завтра!

Джозеф попытался урезонить брата:

– Эта неделя очень жаркая, а следующая может оказаться немного прохладнее. И надо их подкормить, чтобы выдержали путь. Скажи работникам, чтобы подкинули побольше сена.

Томас кивнул:

– Не подумал о сене. – Внезапно глаза его прояснились. – Послушай, пока пастухи будут кормить скот, мы с тобой поедем за горный хребет, на побережье, и поищем пресную воду. А потом погоним стадо, заранее зная, где его можно напоить.

Джозеф кивнул:

– Да, хорошая мысль. Можно отправиться уже завтра.

Они выехали затемно, чтобы обогнать солнце. Направили лошадей на темный запад и предоставили самим найти путь. Земля все еще отдавала вчерашний жар, и на склонах холмов царила тишина. Стук копыт по каменистой тропе разносился в тишине странными, неприятными звуками. На заре они остановились, чтобы дать лошадям отдохнуть, и вдруг услышали впереди тихий звон.

– Что это? – спросил Томас.

– Возможно, какая-то скотина. Но это не коровий колокольчик; скорее овечий. Когда взойдет солнце, послушаем еще.

Солнце прогнало предрассветную прохладу и принесло жару. Лишь самые отважные кузнечики продолжали трещать, мелькая в воздухе. Нагретые лавры наполняли воздух терпким ароматом, а с низких колючих кустарников сочился и капал густой сладкий сок. Чем выше всадники поднимались по крутому склону, тем более неровной становилась тропа и более пустынной выглядела земля. Повсюду, словно кости, из почвы торчали белые камни и отражали солнечные лучи. Впереди подняла голову и угрожающе зашипела змея. Обе лошади испуганно замерли, а потом попятились. Томас опустил руку, достал из седельного чехла карабин и выстрелил. Толстое длинное тело медленно закружилось вокруг разбитой головы. Лошади свернули вниз по склону, чтобы отдохнуть, и закрыли глаза от резкого света. Словно протестуя против нестерпимого зноя, земля издавала жалобный, похожий на завывание звук.