Бедовый месяц (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна. Страница 76

Закутанный в плед Рендел сидел у треноги.

— Пришла за своими? — вместо приветствия спросил пожилой страж, когда я с ним поздоровалась. — Остальных уже забрали.

При звуке моего голоса дядька поерзал на скрипучем стуле, повыше поднял подбородок и приобрел вид оскорбленного, но не сломленного поражением в мелкой битве, генерала.

— Ты тоже участвовал в драке? — строго спросила я, убедившись, что и сам Рендел, и его хромая нога целы.

— Сочувствовал, — проворчал он, не поворачивая ко мне головы.

— В таком случае, почему его не отпустили домой, господин страж? — возмущенно накинулась я на блюстителя порядка. — Между прочим, он больной человек! Ему нельзя сидеть в ваших холодах!

— Я трость сломал, — буркнул Рендел.

— Вместе со столом, по которому тростью шарахнул, — уточнил страж, объясняя причину задержания.

— Понятно. — С серьезной миной я кивнула, хотя вообще ничего не поняла, да и не очень-то хотела разбираться в тонкостях мужских потасовок. — А где мой муж?

Просторная камера с толстыми прутьями, куда обычно в ожидании жен со скалками и сковородками усаживали проштрафившихся кутил, была пуста.

Скрестив руки на груди, мой драгоценный супруг стоял в тесном закутке, спрятанном за толстой решеткой. В этой крошечной узкой клети стражи хранили метлы и лопаты для чистки снега, а теперь и «господина Торна, известного своим стальным характером». Хозяйственный инвентарь убрать не подумали: усадили дебошира к имуществу участка. Мерзнуть и, по всей видимости, превращаться в приличного семьянина.

Я остановилась перед одноместной темницей, где он в принципе был не самым главным гостем. В отличие от метел.

— Добро пожаловать в Энтил, господин Торн.

С иронией, видимо, догадываясь, что супруга наслаждается видом, он посмотрел из-под бровей.

— Добрый вечер, леди Торн.

Тусклый свет попал на лицо, и у меня отпала челюсть. У аристократа в неведомом поколении, как у шального докера, оказались разбиты губы! Возле рта темнел кровоподтек от чьего-то впечатанного кулака. И ладно аристократ, всего неделю назад учивший меня манерам… как маг позволил разукрасить себе физиономию под эрминский елочный шар? В дешевой питейной провинциального Энтила!

— Почему ты молчишь? — поинтересовался разукрашенный маг.

— У меня нет слов. Как?! — Я взмахнула руками, намекая на кулачные художества у него на лице.

— Защищал честь нашей семьи.

— Какой из них?

— Вообще.

— Емко, — с ехидством прокомментировала я и обернулась к стражу: — За десять крон довезете нас на карете до дома? Очень холодно возвращаться.

— За двадцать, — не стал противиться тот.

Филипп в клетушке поперхнулся на вздохе.

— Господин Торн заплатит, — объявила я.

— Тереза, подойди поближе, — проскрипел муж, обязанный оплатить доставку спасительницы, подельника и себя самого до дома, где будет потеплее и поуютнее.

Я приблизилась к клетушке.

— Еще, — позвал он, между тем подходя к решетке, и пробормотал через разбитую губу: — У меня есть только ассигнации и мелочовка в кармане.

— Сколько?

— Мелочовки? — Он полез в карман пальто, но наткнулся на мой выразительный взгляд и попытался припомнить содержимое собственного портмоне: — Чеки по сто крон.

— Ничему вас жизнь не учит, дорогой супруг.

— Учит.

— Да что-то непохоже. — Я покачала головой и повернулась лицом, так сказать, к залу, а страж с Ренделом, между тем, в едином порыве вытянулись и пытались прислушаться к нашему перешептыванию. — Господин Торн, так благодарен, что заплатит за карету сто крон.

На вздохе подавились все. Дядюшка со стражем, так понимаю, от потрясающей щедрости столичного богача. Столичный богач от того, что потрясающую щедрость, по всей видимости, демонстрировать не намеревался и пытался намекнуть на торг.

Но кто торгуется с блюстителями порядка? Не успеешь глазом моргнуть, как окажется в ледяном чулане в компании лопат и околелого мага в шестом поколении, а неподкупные королевские стражи оформят привод. Спасибо, но больше не хочется. Меня только-только от первых трех избавили.

К дому мы подкатили в недобрый момент, когда из дверей вывалилась толпа сплетниц. Расходится они не торопились и с интересом проследили за нашим торжественным выходом из арестантской кареты. Встреча была неизбежной. Мысленно я порадовалась, что тетушка экономила на магическом освещении и не зажигала фонарь под козырьком. Темнота всегда сглаживала неловкие шероховатости. Даже те, что появлялись на лицах мужей от встречи с чужими кулаками.

— Здравствуйте, дамы, — проговорил Филипп глубоким голосом, особенно эффектно звучащим в ночных потемках.

Очарованные мягкими интонациями дамы с непривычки едва не полегли в снег. Вразнобой они пожелали доброго утра, спокойной ночи и крепкого здравия. И никто не заметил, что Рендел опирался не на трость, а на длинную прокопченную кочергу из участка стражей.

Клементина оценила печальный вид в полной мере. Безжалостный свет потолочной люстры ничего не скрывал. От изумления тетушка осела на дорожный сундук и открыла рот, силясь выдавить звук.

В любой непонятной ситуации слова из нее лились бурным потоком, цветистые и сочные. В этот раз ситуация была понятна, но до такой степени абсурдна, что госпожу Вудсток покинул дар речи. Впервые на моей памяти.

— Отстаивали семейную честь, — коротко пояснила я и стянула плащ, не дождавшись помощи от мужчин.

У престарелого защитника семьи руки были в саже, и он, оставив черный мазок, тихонечко обтер одну ладонь о пальто.

— Трость пала в неравной схватке со столом, — пояснила я. — Стол тоже пал. Штраф неизвестен.

Тетушка в немом вопросе бессильно указала руками на Филиппа.

— Ты сама говорила, что нашу репутацию в Энтиле уже не испортишь. А господину Торну очень надо смыть следы героической битвы, — с желчью прокомментировала я.

— И переодеться, — тихо добавил тот.

— Умыться и переодеться. Какое счастье, что для визитов он берет с собой сундук сменной одежды. Правда, господин Торн?

К своей чести, муж предпочел проглотить шпильку, а когда в ванной комнате снял пальто, стало очевидным, отчего ему не хотелось расстегиваться в холле. На рубашке не осталось ни одной пуговицы. Она разъезжалась в разные стороны и демонстрировала обнаженный торс, способный донести любую женщину до неуместного богохульства против развода. Никогда еще моя сила воли не подвергалась такому испытанию!

Я сломалась: буркнула себе под нос, что принесу целенькую рубашку, и обратилась в позорное бегство. По первому этажу из кухни неслось ворчание Клементины. Она отчитывала Рендела, но без привычного огонька. Может, выяснила причину массового побоища, доведшего дядьку до прокопченной кочерги?

К Филиппу я возвращалась с первой вытащенной из сундука рубашкой. Оказалось, что, не глядя, схватила исподнюю сорочку со шнуровкой на вороте, но копаться в вещах мужа постеснялась.

Полуобнаженный муж вытирал мягкой салфеткой умытое лицо и, задев губы, поморщился от боли.

— Давай обработаем рану, — предложила я, передавая рубашку.

— К утру заживет. — Он быстро оделся, замер и посмотрел на меня. — Пожалуй, ты права. Стоит обработать.

Скрестив руки на груди, Филипп сидел на краю медной ванны с высокими бортиками и с вежливым интересом следил за суматошными приготовлениями. Ноги у него были какие-то очень длинные. Все время натыкалась, пока искала, куда Клементина засунула плетеную коробку с лекарскими эликсирами. Не понимаю, каким образом мой муж умудрялся заполнить собой абсолютно все пустое пространство. Как вода, право слово.

Намочив уголок салфетки в заживляющем снадобье, я предупредила:

— Будет жечь.

— Может, подуешь? — предложил он.

— Ты ребенок? — фыркнула я и аккуратно промочила салфеткой рану.

Филипп скривился и с шипением втянул воздух.

— Больно? — всполошилась я и вдруг поняла, что действительно принялась ему дуть на рану.