Внучка жрицы Матери Воды (СИ) - Кольцова Лариса. Страница 23

— Врёшь ты всё, — сказала я. — Он постоянно приходит сюда и ругается на твою маму. Я слышу это через открытое окно…

— Заходит иногда, — согласился Реги-Мон. — Когда знает, что меня там нет. Ругается, говоришь? Так это от жадности, что приходится давать деньги жене на пропитание. А она вдруг стала проявлять пристрастие к нарядам и к бытовому украшательству. Так что ей не всегда хватает на еду, на что он и злится. Ну, уж я-то не дам ему возможности бросить её без солидной компенсации за все те муки, которые она и претерпела из-за него…

— Разве ты не понимаешь, что она стала наряжаться и украшать дом, чтобы удержать его рядом с собой? — спросила я.

— Я не настолько тонко разбираюсь в женской психологии, — глаза Реги-Мона, и сами по себе яркие и похожие на крупные ягоды, замерцали затаённой яростью. Ясно, что не мать и не Эля были тому причиной, а отец Сэт-Мон.

Мы подошли к своему дому. Он резво бросился к лестнице, взбежал на свой этаж и уже оттуда крикнул нам, отставшим от него, — А то заходите, девчонки! Еды на всех хватит!

— Пошёл ты… — пробормотала Эля, — На Дальние Пески купаться.

Уже поднявшись на свой самый высокий, четвёртый этаж, я остановилась и задумалась обо всём и ни о чём конкретно. Глянув вниз с открытой площадки, я увидела, как во двор въехала машина Сэта, и его массивная фигура вывалилась из неё. Он остро глянул снизу на меня, как полоснул лезвием. Глаза, как и у Чапоса, очень пронзительные, брови сросшиеся, нос и губы крупные, надо лбом залысины. Ни за какие блага мира не смогла бы я вынести приближение подобного существа, случись такое несчастье. Умерла бы точно! А вот Эле тут не повезло. Её первым мужчиной стал этот, в общем-то, почти молодой, — он рано завёл семью, — загадочный и недобрый тип, то ли владелец скотобойни, то ли тайный владелец тайных же сокровищ в виде земель и рабов где-то очень далеко от столицы. И Эля не умерла, когда он опрокинул, распял её на траве у пляжа, вторгся в её хрупкое девичье тело своим чудовищным орудием, — нет, не мужчины, а скота! Всё выдержала, веселится и теперь, хотя и говорила, как больно ей было, страшно, как болел потом её живот, и возникло кровотечение…

Ай-ай! Как же это можно пережить? Как бы так прожить свою жизнь, чтобы избежать этого неизбежного ужаса, если женщина хочет заиметь себе детей, столь хорошеньких лопотушек и самых привязчивых созданий на этом свете? Кто говорил правду, Эля или бабушка? Эля, глупая авантюристка, решила опробовать свои чары на первом попавшемся? Включила свою игру как пробу актёрского таланта? В итоге стала жертвой лютого мясника…

Сэт неумолимо приближался, железная лестница под ним слегка вибрировала и поскрипывала. Он и телосложением, очень ладным в мужском смысле, напоминал Реги-Мона, если не брать в расчёт его возрастную брутальную огрубелость. Я с ненавистью отслеживала его неспешные шаги, радуясь тому, что Эля уже у себя, на втором этаже, где и находилось их жильё. Сэт уже не смотрел на меня, будто меня и нет поблизости. На краткое время он застыл у той двери, что вела на второй этаж, где и располагались в числе прочих жилые комнаты родителей Эли. Вероятно, раздумывал, не войти ли туда? Чего теперь-то ему скрывать? Но видимо, у него не было уверенности в том, что Эля там одна. Ведь там мог находиться и отец Эли. А как же Сэту, вероятно, хотелось побаловаться со своей малышкой, чтобы раз за разом впечатывать в неё всё глубже и основательнее рефлекс послушания ему, первому обладателю ею, уловителю её легковесной души…

Нет! Ничего этого нет! Эля и не сказала ничего конкретного. Она всего лишь бесстрашно садилась в его машину, коли он сосед. Ходила с ним обедать, раз приглашал опять же по-соседски, где он и курлыкал о своих неустанных розысках бедной матери Эли, попавшей кому-то в криминальное рабство. А если… а если этот Сэт отлично знает, где мать Эли? Он же со слов своего же сына и сам является рабовладельцем таких вот несчастных людей, не одних лишь преступников, но и тех женщин, которых и покупают у зарвавшихся хупов иные из богатых землевладельцев, так что и следов не отыщешь. Зачем, зачем отец Эли обратился к этому Сэту за помощью в поисках жены, и тем самым направил его внимание на собственную беззащитную дочь? Сэт взвесил, чего стоит этот почти разорившийся и спивающийся торговец, прикинул, что ему ничего не будет за сексуальное использование столь привлекательной девушки…

Бабушка тоже обещала разыскать при помощи своих знакомых мать Эли, но сказала, что это нелегко сделать. А Сэт уверил изнывающего в тоске торговца, что дело плёвое, став для того почти другом. Для всех окружающих это выглядело и смешно, и подозрительно в силу разных весовых категорий внезапных дружков. Отец Эли верил, Сэт взвешивал, стоит ли расплачиваться за баловство с «малышкой-простушкой» ритуалом в Храме Надмирного Света?

На что во всей этой истории рассчитывала Эля, и переживала ли она? По виду не думала она ни о чём и ни о ком с тем умственным напряжением, как того требовали обстоятельства. Девушка — цветок под названием летучий пух, она лишь посверкивала своими хорошенькими глазками по сторонам, отслеживая внимание парней, и со старанием училась в Школе Искусств. Обычно откровенная, тут она как воды в рот набрала. И только информационные брызги и вылетали порой из её рта. Она призналась в насилии над собой, но не назвала ничьего имени. Всё является досужим вымыслом соседей и недобрых болтунов из квартала «Крутой Берег». Не стала бы она любезничать с насильником, тем более раздумывать над его сомнительным предложением. Стать заменой отвергнутой жены для ничуть нелюбимого ею мужчины? Такое поведение с нею не увязывалось. Но все с лёгкостью поверили чудовищному навету на беспечную, пожалуй, но искреннюю девушку — мою подружку, почти сестру по нашему взаимному доверию. Поверила бабушка. Поверил Реги-Мон…

Я сразу же поняла замысел Реги-Мона. Для чего он зазывал Элю. Он знал о скором визите отца и хотел устроить скандал в присутствии Эли. Он уже не боялся отца как прежде, будучи военным и при оружии. А военные и за смертоубийство редко отвечали, если находили оправдание своим расправам. Потому их и боялись все. Он жаждал найти повод, чтобы свести с отцом счёты за себя и за мать. И громкий скандал не укрылся бы от ушей соседей, и они, а также Эля как свидетельница, могли стать для него оправданием, если бы он застрелил Сэта. Я с опозданием задрожала от того, что могло бы случиться, но не случилось. В какие переживания мог вогнать свою мать, а Элю в позор на весь квартал, Реги-Мон, сам по себе вспыльчивый и несдержанный, несмотря на своё обаяние, прямодушие и чрезмерную даже открытость ничуть не жестокой души. И я содрогнулась и от своих мыслей, и от порыва сильного ветра, предвещающего близкую бурю.

Знаки грядущих перемен

Бурю, набравшую силу после жаркого и ветреного дня и обрушившуюся в ту ночь на город, я приняла как знамение о том, что произошёл некий тектонический сдвиг в моей судьбе. Но в какую сторону он был? В страшную или меняющую мою жизнь к лучшему? В городе срывало крыши с домов, валило деревья, в некоторых ветхих строениях ветер выдавливал и окна. И только я без особого страха взирала на жуткий вихрь, гнущий деревья в нашем дворе так, что они буквально ложились на землю, а особо старые и толстые выворачивались с корнями и оставались лежать плашмя. Крыша гудела и грохотала от ливневых потоков. Весь подоконник большого окна-эркера был залит водой, проникающей сквозь щели в рамах, и я еле-еле успевала убирать воду с пола в припасённый таз. Вся моя спина взмокла и от усилий, и от той воды, что стекала мне за шиворот с подоконника. Бабушка визжала от ужаса своего последнего, как она думала, часа, и я, бросив затею с уборкой, побежала к ней, как к несмышлёному ребёнку, в её закуток. Я прижимала её к себе и думала только о нём, о Рудольфе. Не знаю, боялась я или стремилась к тому, чтобы мы встретились опять?

Я вышла утром, чтобы дошить Гелии почти готовое платье. Она сама настаивала на его незаменимости для очередного банкета в кругу влиятельных творческих персон сегодня же к вечеру, а я была очень обязательна, исполнительна. Лучезарное небо безмятежно глядело на причинённый городу ущерб. Огромные лужи, затопленные частично дороги, поваленные деревья вместе с поломанными, содранными крышами, делали пешую прогулку нелёгкой. Невозможно было как разуться, так и сохранить обувь и пришлось необратимо испортить их водой и грязью. Я еле ползла, боясь пораниться о стёкла и сучья, но и не подумала вернуться, как будто некая повелительная сила гнала меня вперёд. Улицы заполнили люди. Просто любопытные или те, кого пригнали на уличные работы по наведению порядка. Молодые мужчины и парни кричали мне вслед, что не стоит мне рисковать столь чудесными ножками, они донесут меня на руках, куда мне и надо. И всю жизнь будут носить меня на руках. Я смеялась от радости, вызванной вовсе не их похвалами и лживыми обещаниями. Меня переполняло ожидание обещанного и скорого чуда. Но кто мне его обещал? Да и деньги, полученные за работу, радовали. У меня уже давно не имелось средств, а клянчить у бабушки не хотелось раньше срока, она и так выговаривала, что я транжира. А мне хотелось посидеть в «Доме для лакомок», поесть любимых пирожных, особенно вкусны и разнообразны они были на втором, более дорогом этаже заведения. Не мешало купить и новую ткань на платье. У меня были при себе ключи от жилья Гелии, поскольку она мне доверяла полностью.