Один-единственный (ЛП) - Хиггинс Кристен. Страница 13

— Так когда мы поженимся? — пододвигая свой стул ближе, спросил незнакомец.

Я исподтишка оглядела его. Аккуратные руки. Красивые глаза. Блестящие темные волосы — мне всегда нравились темноволосые парни.

— Я не вышла бы за тебя, будь ты даже последним мужчиной на земле.

— Тем не менее ты строишь мне глазки, — заметил он. — Что пьешь, женушка?

— Ну и ну, вот это наглость, — рассмеялась я. — «Сэм Адамс Октоберфест».

Я не любила свой день рождения из-за предыстории этой даты, но Тина вместе с еще двумя девчонками вытащила меня праздновать. Все мы учились на третьем курсе, все получали суперское образование в чрезвычайно феминистском колледже, все были абсолютно уверены, будто для нас в мире нет границ, и намеревались делать в жизни что-то важное. Но тут три мои подруги уважительно и чуть ли не с завистью отступили. Посмотрите на Харпер! Какой шикарный к ней клеится парень! Он даже произнес слово «жениться»! Дадим ей свободу действий! Не испортим момент!

Досадно признаваться, но Ник Ловери вскружил мне голову, что явилось для меня полнейшей неожиданностью. Наверное, в том и состоит суть вскружения головы.

Ник разительно отличался от тех бледных, нерешительных юнцов, с которыми я встречалась до сих пор (а я встречалась со многими, но ни одного не любила). В свои двадцать три года он был по-настоящему взрослым. Заканчивал учиться в Университете Массачусетса на магистра архитектуры. Уже нашел место, ожидавшее его в июне, — не стажировку, а настоящую работу по специальности в нью-йоркской фирме, строившей огромные здания по всему миру. Ник знал, чего хочет, у него был четкий план, как добиться желаемого, и этот план работал. В мире расплывчато амбициозных, чересчур ученых, но не очень-то трудоспособных студентов он производил сильное впечатление.

В тот вечер мы проговорили несколько часов. Мой собеседник пил, не пьянея и не стараясь напоить меня. Когда я рассказывала, он слушал с вниманием в глазах. И каких глазах! Невероятно красивых и почему-то трагичных, затуманенных тайной болью (смущенное покашливание), тихим страданием, которое дано чувствовать лишь чуткому сердцу… ясное дело, я тогда слегка перебрала. Ник вырос в Бруклине, не мог дождаться, когда вернется в родной город, болел за «Нью-Йорк Янкиз» (9), из-за чего между нами разгорелся фанатский спор (который я выиграла, умудрившись выставить «Ред Сокс» благородными и непобедимыми, несмотря на их тогдашний провальный сезон). Ник расспрашивал, чем я хочу заниматься, что мне интересно изучать, откуда я родом. Похоже, ему не было скучно, даже когда я восторженно вещала об экологическом праве, и он совсем не пялился на мою грудь. Казалось, я действительно… нравлюсь ему.

Мы оба испытали легкий шок, когда официант, убиравший посуду, попросил нас на выход, поскольку было уже полтретьего ночи. Ник предложил проводить меня домой и, пока мы шли по притихшему кампусу, держал мою ладонь в своей. Со мной такое случилось впервые: парень вел меня за руку. Этот жест считался публичным изъявлением романтических намерений, а те, с кем я встречалась раньше — «реальные пацаны», — предпочитали дружеские тычки в плечо. Держаться за руки оказалось очень возбуждающе, хотя я делала вид, будто ничего такого не замечаю.

— Можно иногда водить тебя погулять? — спросил Ник под моим общежитием.

— Это зашифрованное «Можно приходить и заниматься с тобой сексом»?

Ответ прозвучал прежде, чем был договорен вопрос:

— Нет.

И опять впервые.

Я сморгнула.

— Серьезно? Потому что я, пожалуй, не против переспать с тобой. — На самом деле, ничего подобного. По крайней мере в тот момент я так не считала. Но эти глаза…. Эта красивая рука, крепко державшая мою ладонь… — Ты приглашаешь меня на свидание?

— Да. — Такое быстрое, уверенное «да». — Да, я хочу пригласить тебя на свидание. Нет, я не хочу секса с тобой. Во всяком случае, не сегодня.

— Почему? Ты что, мормон? Импотент? Или голубой?

Ник ухмыльнулся, и его цыганские глаза преобразились.

— Нет, нет и нет. Потому что, Харпер Элизабет Джеймс, — черт, я назвала ему свое полное имя, и он запомнил (умилительный вздох), — это было бы… неуважительно.

Я заморгала.

— Ну, теперь ты действительно лишил меня ответной реплики. В моей практике подобное обоснование абсолютно беспрецедентно. — Начинающая юристка, что с меня взять? Все мои сокурсники выражались, как напыщенные идиоты. Плюс к тому во мне плескалось три бокала пива, из-за чего мои слова были еще более идиотскими и напыщенными.

Но Ник, похоже, счел меня остроумной.

— Я завтра тебе позвоню.

— А вот такое я слышала и раньше. Пустопорожние обещания.

Он позвонил через девять часов, взломав сайт колледжа, чтобы добыть номер моего мобильного.

— Это Ник.

— Какой Ник? — переспросила я, наверное, впервые в своей жизни краснея.

— Отец твоих детей.

— Ну да, ну да. — Я сделала паузу, не в силах подавить улыбку: — Можно мне хотя бы пообедать, прежде чем начать их вынашивать?

Ник повел меня в ресторан в Нортгемптоне… не в обычную студенческую кафешку с фалафелями (10) по четыре доллара, а в настоящий ресторан, со столиками, официантами и всем остальным. Вот так и начались мои первые серьезные отношения. Он обязательно звонил, если обещал позвонить, присылал мне разные приколы по электронной почте, водил меня обедать, иногда являлся под аудиторию, чтобы прогуляться со мной по кампусу. Мы часто ходили в кино, где без умолку болтали к огромному неудовольствию других зрителей. Наши встречи напоминали старомодное ухаживание 50-х годов; мне даже не верилось, что это настолько весело.

Но за целый месяц Ник ни разу не поцеловал и не коснулся меня (кроме держания за руки, представляете!), и к концу этого срока я умирала от вожделения. Что, к вашему сведению, очень хорошо скрывала. Ни разу даже не намекнула. Увлекшись сильнее, чем мне того хотелось, я выжидала, задаваясь вопросом, не ведет ли этот парень какую-то игру. Но постепенно обнаружила, что скучаю без его телефонных звонков, а когда вижу его лицо, сердце в моей груди проделывает странный кульбит.

Через четыре недели и два дня после нашего знакомства Ник впервые пригласил меня в свою квартирку, типично тесную, но нетипично чистую. Усадил меня за ужин: лазанья, салат, свежий хлеб. Налил красного вина, не пытаясь меня подпоить. На десерт сам испек пирог (что заставило меня в очередной раз вслух поинтересоваться, а не гей ли он в действительности) и не дал мне вымыть посуду. Когда мы уселись на диване (держась за руки, но вполне целомудренно), Ник принялся рассказывать, почему считает Бруклинский мост (11) красивейшим рукотворным сооружением на земле и как поведет меня туда в мой первый же приезд в Нью-Йорк. Мы пересечем реку, поедим в Бруклине мороженого и пойдем обратно тем самым путем, чтобы вдоволь повосторгаться первым в мире подвесным мостом на стальных тросах.

— Лично мне всегда больше нравилась архитектура ресторанов «У Дэнни», — заметила я.

— Похоже, мне придется с тобой развестись.

— Претендую на яхту и квартиру в Париже. Естественно, это прописано в нашем брачном контракте.

— Я не верю в брачные контракты, — рассмеялся Ник.

— Тем лучше. Я обдеру тебя как липку, парень. Парижская квартира, ты моя и только моя.

— И почему я женился на такой бессердечной женщине? — осклабился он.

Я ухмыльнулась в ответ:

— Ты меня еще даже не целовал. Я не стану твоей женой и не рожу пятерых крепких сыновей, если тебе не удастся достаточно сильно меня впечатлить.

Ник посмотрел на меня — легкая улыбка в уголке рта, двухдневная щетина, от вида которой у меня слабели колени, взъерошенные темные волосы и колдовские цыганские глаза. Затем протянул руку и коснулся пальцем моих губ. Ему не требовалось целовать меня. Я уже и так впечатлилась. И ни с того ни с сего вдруг до смерти испугалась. Дыхание запиналось в моей груди, сердце будто свело судорогой, и пока Ник подавался вперед, я твердила себе: «Не позволяй ему оказаться слишком замечательным. Не влюбляйся».