Один-единственный (ЛП) - Хиггинс Кристен. Страница 34

— Очень смешно.

— Я не шучу, — ухмыльнулся он. — Видишь? Находится вот здесь.

Я придвинулась ближе. Это было ошибкой. Рядом оказалась его шея, гладкая, загорелая, буквально съедобная. Ощущая себя вампиршей, обуреваемой жаждой крови, я прокашлялась и чересчур громко заявила:

— Обожаю карты.

— И я, — отозвался Ник, бросая на меня быстрый взгляд. — Все эти места, где ты раньше не бывал.

— Все эти тайны, ожидания и неожиданности, — подхватила я. — Навигаторы, конечно, здоровское изобретение, но совсем не то.

— Точь-в-точь мои мысли. — Уголки его рта дернулись, и мои женские местечки свернулись в спираль. Я отвела глаза, поправила бейсболку.

— Ты не делала этого раньше? — негромко спросил Ник. — Не пересекала страну на машине?

— Нет.

— Иронично, не находишь? — поднял он на меня внимательные глаза.

— Очень. — Мое сердце бешено колотилось о ребра.

Ник еще с минуту вглядывался в меня, затем сложил карту.

— Ладно. В путь. Статуя пингвина, мы едем к тебе.

ГЛАВА 11

Мы с Ником в свой медовый месяц собирались поколесить по стране. Отправиться в Калифорнию на самолете, а вернуться на машине. До того ни один из нас ни разу не путешествовал. Только поездка планировалась на лето после первой годовщины свадьбы, поскольку Нику требовалось накопить достаточное количество отпускных дней. Ну и, как вам уже известно, до первой годовщины мы не дотянули.

Наша свадьба… да ладно, вы же бывали на свадьбах. Они все одинаковы, в той или иной степени. Все было очень мило.

Нет, неправда. Все было ужасно. Во-первых, меня обуревали сомнения. Между моими упорными позитивными самовнушениями рефреном звенело «Что мы творим?». Все хорошо. Ник любит меня. Он замечательный. Что мы творим? Мы слишком молоды. Все хорошо. Он любит меня. Почему я не в школе права? Почему я следую за мужчиной? Все хорошо. Он любит меня. У нас получится. Что я творю?

Отвечая «да» там, на Бруклинском мосту, я не предвидела скорой свадьбы. Рассчитывала, что поеду учиться в школу права в Джорджтауне, куда меня приняли, а со временем… когда-нибудь… выйду замуж. Я не видела проблем в отношениях на расстоянии: весь мой последний курс мы с Ником жили в разных городах, и все было в порядке. Но он настаивал. Зачем жить порознь, когда можно вместе? Если уж я смогла поступить в Джорджтаун, то Колумбийский или Нью-Йоркский университеты — это семечки. Мы любим друг друга. Нам хорошо вдвоем. Нам нужно пожениться. Незачем ждать.

Ник мог быть неимоверно убедительным. И настойчивым. И, конечно же, я любила его.

И вот в самый долгий день лета, через месяц после окончания колледжа, я выходила замуж и при мысли об этом обливалась холодным потом. Все утро, пока мы расставляли стулья и украшали цветами столы во дворе, я ждала, что до Ника вдруг дойдет, какая идиотская эта наша игра во взрослых со столь высокими ставками. Ждала, что наберусь храбрости все отменить. Ждала, когда отец скажет мне, что я совершаю ошибку.

А еще я ждала свою мать.

Знаете, она ведь тоже в свое время последовала за мужчиной. Моя мать, девчонка из Калифорнии, в возрасте двадцати одного года приехала с какими-то друзьями на Мартас-Винъярд и повстречала моего отца — на семь лет старше нее, загорелого и мужественного. По рассказам, она тогда подрабатывала на модельной съемке в Бостоне. Они с приятелями решили закатиться на остров, а папа ремонтировал крышу на коттедже, арендованном кем-то из их компании. Высокий, красивый, неразговорчивый — в лучшем духе «сине-воротничковых» клише. Мама пригласила его на пляжную вечеринку. Когда через неделю ее друзья уехали, она решила еще ненадолго остаться, спустя месяц оказалась беременна, и вуаля — наша семья.

На день моей свадьбы мама отсутствовала уже больше восьми лет. За все это время я получила от нее четыре открытки, все были присланы в первые полтора года после ее бегства от нас и похожи по содержанию. «Во Флориде зной и духота, много апельсиновых деревьев и огромных жуков. Надеюсь, ты по-прежнему хорошо учишься!» Вторая пришла из Аризоны. «Вот это жара! Видела бы ты, как здесь поливают газоны! Неужели местные не понимают, что живут в пустыне?» Третья из Сент-Луиса (лошади породы клейдесдаль, арка, бейсбольный матч), четвертая из Колорадо (фестиваль блюграсса, Скалистые горы, разреженный воздух). Ни на одной из открыток не указывался обратный адрес. И все были подписаны «Линда»… не «мама».

Пожалуй, я всерьез ненавидела ее, вот только очень по ней скучала.

У меня не было никаких оснований надеяться, что она появится. И все же объявление о нашей помолвке напечатали в газете. На Мартас-Винъярд существовало небольшое сообщество постоянных жителей, и если мама поддерживала контакты с кем-то из них, то непременно узнала бы, что ее единственная дочь выходит замуж. Поэтому ее приезд не был невозможным — всего лишь крайне, чрезвычайно маловероятным, но всякий раз при гудке парома мой пульс учащался втрое.

Мама не приехала. Более логично и ожидаемо, чем если бы приехала, но все равно сокрушительно. Не представляю, что бы я делала, появись она на пороге. Хотя в глубине моего сознания прокручивался сюжет, в котором моя исчезнувшая на долгие годы мамочка наконец-то возвращается домой, и от сопутствующего волнения и всеобщего счастья (это же были фантазии, в конце-то концов) моя свадьба откладывается на неопределенный срок.

А затем я бросала взгляд на Ника, видела его непридуманную улыбку, и меня захлестывало горячей волной стыда за свои мысли, до того сильно я его любила. Но как бы мне ни хотелось, чтобы это чувство было приятным, оно не было таким. Оно было просто пугающим, словно бы я спокойно шла себе по улице, а передо мной вдруг разверзлась зияющая пропасть. С тех самых пор, когда Ник встал на колено на Бруклинском мосту, я карабкалась прочь от осыпающегося края, пыталась спастись от того, что таилось в темной дыре, абсолютно уверенная, что там нет ничего хорошего.

Однако назначенный час пробил, и вот я уже натягивала белое платье-футляр и неудобные туфли и распускала волосы, потому что Нику так нравилось. Беверли старалась быть хорошей посаженной матерью, брызгая мне в прическу лаком каждый раз, когда проходила мимо, суетясь над моим букетом, моим нарядом. Если бы мама была здесь — если бы она никуда не уходила — мы бы сделали парный маникюр, как в моем детстве. Она бы надела бледно-голубое шелковое платье, а не выбранный Бев оранжевый полиэстер. Она бы уверила меня, что раннее замужество оказалось лучшим решением в ее жизни и что наверняка у нас с Ником все получится так же замечательно, как у них с папой.

Взамен мамы у меня была Беверли, которая без умолку болтала, насильно впихивала в меня кофейный торт и сокрушалась о моем отказе от «денежного танца». Хотя я понимала, что у мачехи благие намерения, мне хотелось стукнуть ее волшебной палочкой и заставить замолчать, остановить ее бесконечные восклицания, что я «хорошенькая, как новая зимняя резина». Как это я выхожу замуж без матери? Как это я выхожу замуж, конец предложения? Почему я позволила событиям настолько выйти из-под контроля?

Похоже, больше никто не переживал. Мой отец обронил, что Ник «хороший парень», и предрек, что у нас «все будет в порядке». Отец Ника, представительный, обаятельный и поверхностный, увы, был шафером. У Джейсона, отращивавшего волосы, чтобы походить на Тома Круза в «Интервью с вампиром», уже тогда наполовину съехала крыша. Кристофер, на ту пору старшеклассник, флиртовал с Уиллой, которую повстречает снова аж через тринадцать лет.

Даже когда я под руку с отцом шла по проходу, мой внутренний голос продолжал яростно нашептывать: «Ты не обязана выходить замуж. На этой затее большими буквами написано “катастрофа”». Лицо Ника было серьезным, словно он догадывался, о чем я думаю. Он произносил свои обеты торжественным тоном, твердо глядя на меня темными глазами, но даже в тот момент его слова казались мне смехотворно наивными. Неужели кто-нибудь верит, что брачные клятвы еще что-то значат? Мои родители давали друг другу те же самые обещания. Родители Ника также зарекались «пока смерть не разлучит нас». Кто такие мы с Ником, чтобы наши обеты длились дольше вдоха-выдоха, который потребовался, чтобы произнести их?