Один-единственный (ЛП) - Хиггинс Кристен. Страница 49

Вздохнув, я без всякой нежности и снисходительности потерла лицо, почистила зубы и натянула пижамные штаны — ярко-желтые, в смеющихся мартышечьих мордочках. По счастливой случайности, самые негламурные, какие только можно заполучить взрослого размера. Завершила мой «не-тронь-меня» наряд просторная красная футболка с эмблемой «Ред Сокс» (рождественский подарок от Денниса), наиболее близкая к поясу целомудрия из всей одежды, имевшейся в моем распоряжении.

Когда я вышла, Ник стоял в коридорчике с зубной щеткой наперевес, и мы затоптались в неуклюжем танце «шаг влево — шаг вправо», пока он не схватил меня за плечи и не удержал на месте теплыми, сильными руками, заставив мои женские местечки сладенько замурлыкать. Затем с полуулыбкой протиснулся мимо меня и зашел в ванную.

«Образумься, Харпер», — поспешно велела я себе, с трудом отводя взгляд от закрывшейся за ним двери. Ник там бреется? Если да, мне конец, потому что, честно, это очень сексуальное зрелище, когда мужчина бреется. Или чистит зубы? О-о-о. Впрочем, он, даже обнимаясь с унитазом, все равно казался мне потрясающе привлекательным.

— Жалкое ты примитивное существо, — пробормотала я, неодобрительно мотая головой от собственной безмозглости.

Вернувшись обратно в спальню, под брэд-питтовским взором Иисуса я забралась в кровать и подняла с подушки Коко, заработав от нее взгляд «не бейте меня, пожалуйста».

— Согрей мне ноги, собачка, а то они окоченели, — прошептала я, перекладывая ее к ступням, а затем натянула одеяло до подбородка. Постель была бы уютной, не будь она такой ледяной. Всегда ненавидела ложиться в холодную кровать. Прикосновение стылых простыней вызывает у меня рефлекторную дрожь. Я свернулась калачиком под одеялом, дожидаясь, когда станет теплее. Коко, решив, что она на самом деле не из тех, кто служит ножной грелкой, перебралась в другой угол кровати. Вероломная примадонна.

Здесь было очень тихо — на окраине города, почти что в прерии. Снаружи бушевал ветер, ветка дерева постукивала по окну. Постельное белье внутри моего кокона остро пахло свежестью и чистотой, как после сушки на веревке, но приятному аромату не удавалось на этот раз успокоить мое глухо колотящееся сердце.

Минутой позже в комнату вернулся Ник, и я закрыла глаза, чтобы не видеть его, такая вот трусливая курица. А затем открыла. На нем были зеленые пижамные штаны и вылинявшая футболка с эмблемой «Янкиз». Слава богу.

Когда мы были женаты, Ник всегда спал голышом. А я обычно надевала одну из его маек, которую ему всегда нравилось снимать. И мне всегда нравилось, когда он ее снимал.

«Подобные мысли — верный путь к катастрофе», — одернула я себя. Сглотнула. Попыталась рассматриванием Брэда в Гефсиманском саду заглушить воспоминания о нас с Ником в старые добрые времена.

Ник вздохнул, провел рукой по непослушной шевелюре и подошел к другому краю кровати. Взял с незанятой половины подушку, открыл стенной шкаф, достал одеяло и, на какую-то секунду глянув на меня, спросил:

— Нормально устроилась?

— Угу.

— Тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он потушил свет, и комнату пронизали белые полосы холодного лунного сияния. Я слышала, как Ник укладывается на полу перед импровизированным алтарем.

Снова дунул ветер. Коко вздохнула.

Одно-единственное одеяло.

А здесь жуткая холодина. Дубяк.

— Ник…

— Да? — тут же отозвался он, и у меня сжалось сердце.

— Перебирайся-ка на кровать, — мой голос, к счастью, звучал абсолютно буднично. — Спать на полу слишком зябко. Простынешь.

Залегла пауза.

— Ты уверена?

— Угу.

«Опять ошибка, тупица», — недвусмысленно выступил глас моего рассудка. Глупости. Мы же не подростки с разгулявшимися гормонами. Мы не собираемся спать вместе — ну ладно, спать как раз собираемся, но не более того. «Боже милостивый, ну ты и дура», — проинформировал меня мой здравый смысл, и это было правдой. Если бы клиентка сообщила мне, что намерена позволить своему бывшему улечься с нею в постель, я бы категорически возражала. Но в моем случае все иначе (как говорят себе все женщины, прежде чем совершить огромную ошибку). Обычный акт милосердия.

Кровать скрипнула, когда Ник забрался в нее. Коко заворчала и спрыгнула на пол, возмущаясь, что у нас хватает наглости ее тревожить. Я лежала на боку, спиной к Нику. Между нами было добрых полметра, но я уже ощущала его тепло, словно солнце, припекавшее меня.

— Спасибо, — сказал Ник.

— Да ладно, не за что, — состроила я гримасу в темноту, радуясь, что ему не видно моего пылающего лица. — Не могла же я бросить тебя замерзать на глазах у Иисуса.

— Тебе самой-то не холодно?

— Мне хорошо, — солгала я. — Тепло и уютно.

— Ты мерзнешь, — констатировал он.

— Нет, все нормально. — Мои ступни были глыбами льда.

— Признайся, ты там насмерть застыла.

— Ничего подобного, я очень даже живая.

Его нога двинулась и коснулась моей.

— Это называется «живая»? — хмыкнул Ник, а затем зашуршали одеяла, и его рука обняла меня, прижала спиной к его груди, пригладила мои волосы.

У меня перехватило горло. Близость этого мужчины, единственного, с кем я чувствовала себя лелеемой… это был удар, заставший мое сердце врасплох.

— Крепких снов, — шепнула я.

— И тебе.

Господи, как же я по нему соскучилась.

Ник затих. Его кожа была настолько же теплой, как моя — холодной. Мы долго-долго так лежали, не двигаясь, не разговаривая. Снаружи дул ветер. Коко пристроилась где-то и по-собачьи похрапывала. Ник дышал медленно и ровно, и это наше… лежание вдвоем было невероятно успокаивающим и замечательным. И ужасным, потому что причиняло невыносимую боль моему сердцу. Мы пережили нечто редкое и особенное, я и Ник. В нашем браке были не только одинокость, неадекватное восприятие и неумение общаться. Случались моменты, как сейчас, когда мы лежали в темноте вдвоем, вместе. Редкие моменты… но они имели огромную ценность.

Уверенная, что Ник уже спит, я дотронулась до его руки. Легонько, почти незаметно провела кончиками пальцев по тыльной стороне его удивительно прекрасной кисти.

— Ты спрашивала, почему я так и не смог простить тебя, — еле слышно произнес он, и я вздрогнула. — Потому что ты одна была любовью всей моей жизни, Харпер. А ты не хотела ею быть. Такое трудно выбросить из головы.

Его слова осколками стекла впивались в мое сердце. Я сглотнула. В темноте этот звук показался очень громким.

— Это не совсем так, Ник, — прошептала я, поворачиваясь к нему лицом. — Я хотела, очень хотела. Только…

Только что? Я любила его всем своим истрепанным, тщедушным сердцем, но страх, который я постоянно испытывала, удерживал мои чувства внутри, ожесточая меня, разрушая наши отношения.

— Мне было бы легче поверить в твою любовь, если бы ты был рядом, Ник. Если бы ты… помог мне поверить.

Он согласно кивнул, и это меня удивило.

— Ты права. Моя занятость не улучшала дело. Но мне казалось, стоит нам пожениться, и ты почувствуешь себя… безопаснее. — Ник запнулся, удрученно тряхнул головой. — Вот что я тебе скажу, Харпи. — Теперь его голос звучал почти беззвучно. — Я и подумать не мог, что мы не справимся. А ты ни минуты не думала, что справимся. Ты попросту ждала, когда наш брак неизбежно потерпит крах. Я же верил, что вместе мы преодолеем любые трудности.

— Ага, верил, вот только это ты бросил меня, Ник, — со стесненным сердцем возразила я. — В ту ночь это ты собрал вещи и ушел.

— Мне нужно было остыть. Я никогда не подал бы на развод, ты же знаешь. А ты… Ты побежала к адвокату на следующий же день. На следующий же день, Харпер.

Впервые за долгое-долгое время я чувствовала себя на грани того, чтобы расплакаться. Разреветься. Вместо этого я полукивнула в знак согласия. Коко, наверное, почуяла, что ее мамочка вот-вот сорвется, потому что запрыгнула обратно на кровать и прижалась к моим ногам.

— Можно тебя еще кое о чем спросить? — голос Ника был очень тихим и ужасно мягким.