Личная слабость полковника Лунина (СИ) - Волкова Виктория Борисовна. Страница 36

— Только не вздумай отключиться, — строго приказывает муж. Берет мои руки в свои. — Надежда! — окликает чуть громче. И тут же отвлекается на хлопнувшую дверь. — Сначала окажите помощь моей жене, потом мне, — велит кому-то. Вероятно, бригаде скорой.

Ко мне кто-то обращается. Зовет по имени. Но я уже плавно погружаюсь в спасительный туман и ничего не слышу.

Глава 36

Распахиваю глаза уже в операционной.

— Как себя чувствуете, Надежда Владимировна? — наклоняется ко мне здоровенный хирург и улыбается радостно. — Руку я вам подремонтировал. Будет как новенькая.

— Слава? Его тоже ранили. Вы оказали помощь? — Ищу мужа. Мотаю головой в разные стороны. Но тут в операционной только сестрички и доктор.

— Да Асисяю я сразу вытащил. Пуля в мягких тканях застряла. Ему это как комар покусал, — добродушно морщится доктор.

— А вы его знаете?

— Комара или Лунина? Знаю, конечно. Только никогда не догадывался, что он такой психованный.

«Слава? Психованный?» — пожимаю плечами. Наверное, доктор с кем-то путает.

— Он вас уже в палате ждет. Весь испереживался бедный, — усмехается доктор. А мне не нравится его тон. Переживает муж, и что? Это повод для стеба?

Доктор и дородная медсестра перекладывают меня на каталку. Двигаюсь, устраиваюсь поудобней. И не сразу понимаю, что совсем не чувствую руки.

Кошусь на пораненное крыло, надежно зафиксированное бинтами. Рука на месте, слава богу!

— Наркоз еще не отошел, — басит рядом доктор и добавляет весело: — Поправляйтесь, Надежда Владимировна. Я через пару дней заеду посмотреть, как идет процесс заживления.

«Слава его вызвал откуда-то, — успевает промелькнуть в мозгу странное открытие. — Неужели в больнице своих спецов нет?»

Каталка дребезжа едет по белому коридору, и мне кажется, я сейчас с нее соскользну и выпаду. Держусь за край одной рукой и даже пошевелиться боюсь.

Открываются одни двери, затем другие, и из реанимации меня вывозят в обычный коридор, где толпятся люди.

— Надя. — Неожиданно рядом появляется муж. — Ты как?

Холодные пальцы хватаются за мою руку.

— Ярослав Андреевич, — недовольно цедит медсестра.

— Понял-понял, — ворчит Лунин и прихрамывая идет рядом.

Не отстает. Всматриваюсь в карие глаза, где все еще плещутся вина и беспокойство. И не могу оторвать взгляд. Даже моргнуть боюсь.

А в голову уже лезут тревожные мысли. Кто в нас стрелял? Почему?

«Все будет хорошо», — словно прочитав мои страхи, подмигивает Слава.

Каталка останавливается, муж открывает дверь в палату.

— Все, Надюшка, приехала, — улыбается мне.

А там уже в просторной палате стоят цветы на низком столике. И две кровати около стены. Люкс. Видимо, мой муж других категорий не признает.

Медсестра помогает мне перелечь в постель. И быстро выходит из палаты.

— Медовый месяц продолжается, — восклицает муж и кряхтя придвигает вторую кровать к моей. Как раз со стороны здорового плеча. — Покоцанные, зато вместе, — шепчет он, укладываясь, и тут же прикатывается ко мне. Обняв, нежно целует в нос и смотрит печально. — Сильно болит?

— Пока наркоз действует, ничего не чувствую, — признаюсь искренне.

— Это я виноват, придурок, — морщится недовольно Слава. — Из-за меня тебя подстрелили. Твари. Даже не подозревал, насколько все серьезно. Ничего не предпринял. Даже пробить не удосужился.

— Кто, Слава? Почему? Тебя хотели убить? — лепечу чуть живая. Язык еще заплетается от наркоза. В голове туман, но страх за мужа костлявыми щупальцами сковывает сердце.

Убить? Почему убить?

— Да это второй Лунин активизировался. Решил, идиот, что если меня грохнет, полковником станет. Теперь в камере сидит, строчит чистосердечное, — тяжело вздыхает муж и добавляет строго: — Все, Надюшка. Мы живы-здоровы. Врага поймали. Можно поспать.

Примостившись к мужу здоровым плечом, прикрываю глаза. Чувствую тепло мощного тела и жаркое дыхание, опаляющее щеку.

«Я в безопасности, — повторяю мысленно. — Слава со мной».

Проваливаюсь в глубокий сон. Исцеляющий и хмельной.

Мы со Славой валяемся на лугу в обнимку. Неспешно переговариваемся, лаская друг друга. Ладонь мужа жадно ныряет под подол пестрого сарафана. Губы утыкаются в глубокое декольте. Слава подминает меня под себя, обеими ладонями прихватывая за ягодицы.

— Надя, Надюшка моя, — шепчет хрипло муж, переворачивая меня себе на бедра.

Усаживаюсь в позу наездницы и вздрагиваю, когда рядом хлопает дверь. Просыпаюсь и не сразу понимаю, где нахожусь. Палата. Раненое крыло и Дима Блинников с цветами и какими-то пакетами.

— Крепс, ну твою мать, вламываешься как к себе домой, — рычит Слава, подхватываясь с постели. — Тебя стучаться не учили?

— Да я думал, ты тут один, — тихо оправдывается тот и зовет кого-то из коридора. — Юль, давай сюда. Надя здесь.

— Оба идите в баню, — пытается выпроводить своих друзей Лунин. — Ну никакого покоя от вас нет. Даже в больнице, блин.

— Мы тоже рады тебя видеть, — воркует Юля с порога.

Дергаюсь от громкого чмоканья. Целуются они там, что ли? И открываю глаза.

— Разбудили, твою мать, — квохчет, словно курица, мой полковник. Улыбаюсь, вглядываясь во встревоженное лицо. Хлопотун мой Лунин. Ох, хлопотун!

«Господи, спасибо за мужа» — молюсь мысленно. И оглядев всю компанию, вздыхаю.

— Я уже проснулась.

— Как ты, Надюша? — кидается ко мне Юля.

И тут я вспоминаю про шубу!

— Испортили твою норку, Юль, — замечаю горестно. — Весь рукав в крови. Даже не знаю, получится ли оттереть. И дыра на самом видном месте. Что теперь делать?

— Вот спал человек, улыбался во сне. Принесла вас нелегкая, — ворчит Слава.

Но Юля не обращает на него никакого внимания.

— Плевать на шубу, — отмахивается она. — Главное, ты как? Отошла после наркоза?

— Кто оперировал? — подает голос Крепс.

— Ордынцев Плетнева из военного госпиталя направил, — совершенно спокойно роняет муж. И усмехается криво. — Тут знатный шухер получился. Весь округ на ушах стоит. В центре города левый чел напал на полкана и его жену.

— Что собираешься предпринять? — сурово интересуется Крепс, а Юля садится рядом со мной.

Берет за руку и улыбается участливо. И сразу становится похожей на обычную девчонку.

— На шубу плевать, Надя. Спасла она тебя и хорошо. Пуховик бы пулю не сдержал. И ранение было бы серьезнее. А шкурка помогла. Выполнила она свое назначение. Теперь можно и в утиль.

— Как в утиль? — охаю я. Но с дырой уже не наденешь. — Можно починить и продать.

— Забудь, — решительно отмахивается Юля и уточняет весело: — Ты кушать хочешь? Я сырники привезла и клубнику.

— Да в самолете поедят, — бурчит Крепс.

— Какой самолет? Мы пока никуда не собираемся. Ладно, на мне все заживает как на собаке. А Надя после операции. И потом мои сюда завтра приедут. Мама. Дочки. И даже отца из тайги вызвали.

— Ой, мамочки! — охаю, прикрывая глаза.

— Мы с тобой, Надя, — весело заверяет меня муж. — Мои близкие не кусаются. И дочки хорошие. Тебе понравятся.

Все так! Соглашаюсь с каждым словом. Но все-таки мне хотелось познакомиться при других обстоятельствах, а не на больничной койке. А я еще от наркоза не отошла, и голова грязная.

— Голову помоем, как только разрешат вставать, — заговорщицки шепчет мне Юля.

— А вы разве тут останетесь? — спрашиваю изумленно.

— Велено вас забрать и доставить в Москву, — бубнит Крепс, а Юля тараторит бойко:

— Мы тут тогда подождем. В самолете поживем. Опять-таки бульоном вас отпаивать надо, чтобы кости срослись. Тетя Вера за сто километров не наездится, а нам самолет гонять ни к чему.

— Что-то мне страшно, — шепчу, когда Крепсы уходят.