Личная слабость полковника Лунина (СИ) - Волкова Виктория Борисовна. Страница 40

— Похоже на то, — смеюсь я. — Они там все поместятся?

— Кровать большая, — фыркает Дима и предлагает по-братски: — Накатим?

— Я же на обезболивающем, бро, — вздыхаю тяжко. — И сейчас семью под контролем держать надо.

— Извечный вопрос. Мачеха и золушка. В твоем случае целых три, — не унимается Крепс.

Хочется ему врезать. Но драка в самолете правилами безопасности не предусмотрена. Тем более что рубиться мы будем серьезно. Так, чтобы вся дурь вышла. Поэтому сдерживаюсь. Внутренне передергивает от глупой шутки. Ну какая моя Надя мачеха? Добрая и нежная. Сама согласилась взять девчонок в Москву.

— Влип ты, бро, — наливает в стакан минералку Блинников. Смотрит понимающе, но с легкой ехидцей. — По самые уши влип. Сейчас начнутся терки. Потом скандалы с бывшей. Юлианна твоя, конечно, не сахар, но она им мать родная. Зря ты девчонок забрал.

— Да ладно, — морщусь я. — Дело сделано. Обратно отмотать не удастся.

— И то верно, — со вздохом соглашается Дима. — Давай хоть пожрем.

— Согласен, — тяжело поднимаюсь с места.

— Ты куда? — охает вслед Крепс.

— В сортир. Можно? — ржу на ходу и опираясь о палку, пру в хвостовой отсек. Оступившись в узком коридорчике, потираю ногу.

Мне направо, а из-за соседней двери доносятся веселые голоса. Заглядываю в узкую щелочку. Посреди кровати лежит Надежда, а со всех сторон примостились мои дочки. Сбоку видны только Юлькины перекрещенные лодыжки. Значит, сидит в кресле напротив.

«Весь курятник в сборе», — думаю, вламываясь в сортир. А когда выхожу, чуть не сшибаю бортпроводника вместе с подносом.

Пицца, кока-кола, еще какие-то ништяки.

Дверь открывает моя Вероника и, пропустив стюарда внутрь, одаряет меня строгим взглядом.

— У нас девичник, папа!

— Развлекайтесь, — цежу негромко. И до самой Москвы тоскую по Наде. Оккупировали злыдни мою жену!

Домой мы попадаем поздним вечером.

— Все, отбой, — приказываю, как только переступаем порог.

— Папа, а мы хотим чаю и покушать, — ноют сразу три моих красавицы.

— Наде постельный режим предписан, — замечаю строго.

— А мы сами. Хотите, блинов нажарим…

Прикрываю глаза на минуту. Дай мне терпение, Боже!

— Делайте, что хотите, — отмахиваюсь нетерпеливо. Помогаю Надежде раздеться и беру за руку. — Пойдем спать, дорогая.

— А я тоже блинов хочу, — улыбается жена.

— Мы нажарим и принесем, — тут же встревает Олеся.

— И чай заварим, — подхватывает Дарина.

И застывают у двери в изумлении. Даже рты открывают. Вороны.

— Ой, папа, как тут красиво стало! Шторы такие прикольные… Я бы никогда не подумала, что ты такие повесишь. С твоим пристрастием к зеленому.

— Поговори у меня, — усмехаюсь устало и добавляю серьезно: — Это Надя постаралась.

Уже в спальне помогаю жене раздеться. Утыкаюсь носом в ключицу и шепчу хрипло:

— Как же я соскучился по тебе, Надь.

— Так мы же не расставались, — улыбается она.

— Весь полет тебя не видел, — вздыхаю покаянно. — Заперлась там с девчонками.

— Я думала, придешь ты, а тут девочки набежали.

— Терпи, они такие.

— Хорошие.

— Рано хвалишь, — улыбаюсь сардонически.

А когда через пару часов Надежда, прижавшись ко мне спиной, вздыхает в постели, замечаю печально:

— Я предупреждал.

Наевшись блинов и попив чаю, мы с женой лежим в постели и ждем, когда у себя в комнате угомонятся сестры Лунины.

— Они так часто? — приподнимает голову Надежда. Прислушивается к голосам и смеху.

— Постоянно, — вздыхаю я. — Часа два еще, пока угомонятся. И то нагнать надо. А я не могу сейчас.

Положение безвыходное. Член стоит колом. Хочу жену, как в последний раз. Да и сама Надежда трется попой о мои бедра. Тоже еле сдерживается.

В коридоре снова слышится топот ног, и вся веселая троица рысью спешит на кухню.

— Мне это надоело, — спокойно, но веско решает Надежда. — Помоги мне надеть халат, Слава, — тяжело вставая, просит сдержанно.

Подчиняюсь и больше всего жалею, что не могу сам нагнать дочек.

Но так уж они привыкли. Чаевничать и полуночничать.

— Девочки, — слышу голос жены. Негромкий, но решительный. А дальше, как ни прислушивайся, ничего различить не могу.

— Что ты им сказала?

— Поругала немножко. Сейчас затихнут.

Минут через пять в доме наступает полная тишина.

— Это какая-то секретная техника? — спрашиваю я, нависая над женой.

— Хоть пытай, не скажу, — улыбается Надежда.

— Хорошо, приступим, — рычу я и прихватываю губами твердый, будто горошинка, сосок.

Глава 41

Примерно через месяц мне снимают гипс. Руку еще придется разрабатывать, но теперь я хоть могу переворачиваться с боку на бок и прижиматься к мужу. Всей Надей.

А мы с ним снова лежим и ждем, когда угомонятся девчонки. Разговоры действуют, но пока не совсем помогают. Все равно приходится выходить ругаться. Хотя бы направлять эту банду в свою комнату.

Слава все продумал заранее. И самую большую комнату в доме выделил под детскую.

— Так хоть они вместе тусуются, а разведи по разным, будут шастать друг к другу. И так крышу сносит от их беготни, — заявил он и купил все трем одинаковую мебель. А еще сразу после приезда заехал в школу, где учится Леша Кирсанов. И одним махом зачислил девчонок. Школа какая-то привилегированная оказалась. Но Александра сходила к директору, и наших красоток приняли.

— Мы думали, они пойдут в школу и будут уставать, — шепчу, распластавшись на муже.

— Ага, сейчас! Им теперь надо еще школьные новости перетереть, — вздыхает Слава, целуя меня в лоб, и предлагает заговорщицким шепотом: — Надь, давай потихоньку, по-быстрому, пока они на кухне. А потом улягутся, и тогда серьезно займемся.

На кухне что-то падает и с грохотом разбивается.

— Вот о чем я думал, когда забирал их сюда? Никакой личной жизни, — ворчит Лунин. А сам рад-радешенек, что дочки с ним живут. И бывшая как-то спокойно отреагировала.

— Я выйду, куда тебе, — фыркаю, оглаживая пальчиками восставший Лунинский агрегат.

И накинув халат, тащусь на кухню.

— Надя, я нечаянно, прости, — ноет Олеська, собирая вместе с сестрами с пола осколки квадратного салатника и остатки селедки под шубой. — Мы покушать хотели. Так вкусно получилось. Скажи!

— Я вам могу сказать только одно: если ночные гуляния не прекратятся, я приму меры. Сколько можно, девочки? — выговариваю негромко, но требовательно. Таким тоном я обычно воспитывала новеньких медсестер в отделении. — Вашему отцу завтра в шесть утра вставать и на службу ехать. А вы, эгоистки инфантильные, только о себе думаете…

— Мы больше не будем, Надь, — клянутся все трое. Но смотрят насмешливо. Дескать, а что ты нам сделаешь?

«Буду запирать кухню после ужина!» — решаю неожиданно. Но девчонкам ничего не объясняю.

— Мы договорились? — спрашиваю строго.

— Да, конечно, Надя, — тут же соглашается Вероника, а Олеська и Дарина, вздохнув, кивают.

— Тогда больше мы к этой теме не возвращаемся. Это понятно? Уже месяц вас ругаю. Вам не надоело.

По взглядам вижу, что нет.

— Убирайте и спать, — велю напоследок и, вернувшись к себе в спальню, предлагаю мужу: — Слав, давай на кухню замок повесим? Ужин закончился, посуду помыли и дверь заперли.

— Я иногда ночью подъедаюсь, — честно признается мой полковник.

— Вот ты тогда похудеешь, — щипаю его за наметившийся живот.

— А ты когда потолстеешь? — Рука мужа ложится на мой плоский живот. И ясное дело, речь идет не о калориях и диетах.

— Ты этого хочешь? — спрашиваю, впиваясь взглядом. Для отца троих детей четвертый — странная прихоть.

— Конечно, — совершенно спокойно заявляет Лунин. — У нас с тобой должны быть дети. Один, двое, без разницы. Но без детей — не семья.