Личная слабость полковника Лунина (СИ) - Волкова Виктория Борисовна. Страница 39

— Нет смысла врать, — кисло улыбается жена. — Дети должны жить с родителями, понимаешь?

Захлебываясь слезами, тянется ко мне.

— Надь, ну не сироты они. Ни в чем не нуждаются… — тяну обалдело. Слезы жены для меня тот еще триггер. Сразу хочется обнять, согреть, защитить.

— Ты просто не понимаешь, — шмыгает носом Надежда.

Подаю ей коробку с салфетками, стоящую на тумбочке. Сама она точно сейчас не дотянется.

— Просто безобразие какое-то, — вздыхает жена, косясь на раненую руку. — Даже нос вытереть не могу. — И улыбается так беззащитно. По-детски.

— Давай помогу, — достаю следующую.

— Я сама, — забирает ее Надя. И снова становится серьезной. — Дети должны жить с родителями, Слава. Пусть не хватает чего-то. Но вместе, понимаешь?

— Да какая разница, — отмахиваюсь я. — Теща нормально о них заботится. Маманя тоже.

— Большая, — не сдается моя любимая. — Все равно ребенок ждет маму и папу. Все время ждет. И кажется, не живет вовсе. Я ждала. Не прекращала ждать ни на минуту. В дверь кто-то постучал, или машина остановилась. Как дура вспыхивала, неслась навстречу. А вдруг мама приехала? Или вместе с папой…

— А они? — спрашиваю настороженно.

Представляю застывшую у окна девчонку. Худую и мелкую. И сердце давит от бешеной любви. Никому не позволю обидеть.

— А что они, — печально вздыхает Надежда. — Вахтовым методом работали. Папа в карьере, а мама — медсестра. Рядом с ним. Расставаться не захотели. Ребенку там не место, понятное дело. А в Шанске много не заработаешь. Вот только кому дались эти деньги? Любовь на них точно не купишь!

В запале Надежда выкрикивает каждое слово, словно выплескивает из себя давнюю застарелую боль. Снова плачет, а меня душит ярость к новоявленным родственникам. Они, конечно, не виноваты. Но все равно козлы.

— Надь… Ну Надь, — ложусь рядом. — Они же для тебя старались.

— Да понимаю я. Умом понимаю. А душа все равно болит. И жалко их. Сами там жили в ужасных условиях. Но лучше бы рядом были. Со мной. Знаешь, как я Тиме Морозову завидовала. Он с родителями жил.

— Это который мэр? — интересуюсь безучастно.

На самом деле, я давно пробил этого красавчика.

— Да, Тима наш, — тянет жалобно Надя. — Мы с ним с самого детства жили напротив. И тетя Роза, мама его, играла с нами. А я так завидовала. Ты даже представить не можешь…

— Хорошо, что ты за него замуж не вышла, — обнимаю жену. Шутливо давлю на кончик носа.

— За кого? За Морозова? Ты что? Он же мне как близкий родственник! — вскидывается Надя.

Слезы на глазах высыхают, а на лице появляется негодующая гримаска.

— Мне повезло, — целую нежную шею. Смахнув в сторону выбившиеся из косы прядки, опускаюсь губами ниже. — Тогда не пойму, почему ты расстроилась? — спрашиваю мимоходом. — Или кто-то тебя обидел?

— Накатило, — бесхитростно признается Надежда.

— Забираем девчонок с собой? — уточняю, подныривая рукой под полу халата. Легко сжимаю в ладони упругое полушарие.

— Обязательно, — решительно заявляет Надежда. — Дом большой. Всем места хватит.

— Мне с тобой повезло, — накрываю ее губы своими. И рассчитываю хотя бы потискаться. Но в кармане снова дребезжит сотовый.

«Батя приехал», — морщусь недовольно.

— Со мной выйдешь или полежишь? — спрашиваю небрежно. Ни в коем случае не настаиваю.

— Как ты? — распахивает заплаканные глаза Надежда. — Но я только легла. Рука болит. Может, я к вам позже выйду?

— Лучше поспи, — морщу нос. — Если б не обстоятельства со вторым Луниным, хрен бы мы к нему поехали, Надь. Плохие отношения у нас, известный факт. Может, поэтому я и стараюсь быть девчонкам хорошим отцом. Сам хлебнул в свое время.

— Тогда я посплю, — решает жена, укутываясь в одеяло.

Оно и правильно. Не перед кем ваньку валять. Отец по молодости гульнул знатно. Никого не щадил. Ни мать, ни нас со Светкой, ни бабку с дедом. Лишь после сорока остепенился, просился у матери назад. Но та не пустила. Так и живет он с очередной женой на уединенном хуторе. То ли сам вконец одичал, то ли людям стыдно в глаза смотреть. Но только в городе показывается редко. А тут я попросил, и он приехал. Удивительно. Очень удивительно.

Тяжело опираясь на костыль, бреду в холл. Чертыхаюсь, вспоминая родственников и бывшую. Но заметив у окна высокого седого мужика, безотчетно растягиваю губы в улыбке.

— Рад тебе, старый бродяга! — обнимая, прихлопываю по плечу.

— Ярик! Сынок, — довольно хлопает меня по спине отец. — В мою ты породу, не в Веркину.

Видимо, каждому хочется оставить след. Отметиться генами. Но чаще всего получается чебурашками.

Усмехаюсь дурацкой шутке. Но вслух не говорю. Старик может обидеться.

— А молодая твоя где? — оглядывается он по сторонам.

— Уснула. У нее посерьезней ранение.

— Эх, бедолага, — вздыхает отец. — А я вас благословить хотел. Хорошая девчонка, Яр. Подходит тебе. Береги ее. Это как талисман, знаешь…

— Как Жозефина у Наполеона? — интересуюсь насмешливо. Вглядываюсь в усталое лицо, изрытое морщинами. Думаю, шутит, но отец настроен серьезно.

— Так, сынок, — кивает спокойно. — Вот забеременеет она. Будет большой шум. Как битва какая-то. Но ты всех победишь. Это факт. И после этого тебе генерала дадут.

— Уверен? — приподнимаю одну бровь.

— Конечно. Я ради этого и приехал с тобой повидаться. Жену береги и девчонок. Охрану к ним приставь, что ли…

— Обязательно, — киваю скупо. А внутри все переворачивается от негодования. Ну что за хрень?

— Как звезду на погон получишь, не забудь меня помянуть. В церкви хоть сорокоуст закажи за упокоение, — роняет отец мимоходом.

— Да ладно тебе! Что надумал? — подрываюсь с места. — Хорош хрень предсказывать! Ты мне лучше про этого гада скажи. А то я пятый день в холодном поту просыпаюсь. А вдруг родня наша?

— То есть меня за сто километров ты догадался вызвать, а сделать тест ДНК тяму не хватило? — криво усмехается отец.

— Как ты себе представляешь, — передергиваю плечами. — Сделать анализ постороннему человеку? На каком основании? Просто лучше скажи, есть ли у тебя еще наследники на стороне с таким же именем?

— Нет, — решительно мотает головой отец. — На моей фамилии только вы со Светой. Законные наследники, так сказать.

— А остальные?

— Да кто их считал, сынок, — устало вздыхает отец. — Но я тебе точно скажу, если этот упырь, что в тебя стрелял, твой ровесник или старше, то наверняка чужой человек. Я, когда на Вере женился, не гулял. Это потом уже, когда Света родилась, вразнос пошел.

От признаний отца темнеет в глазах.

— Ладно, я пошел, — вздыхает он. И обняв меня, лишь на секунду прижимает к себе. — Только я очень прошу, не забудь, сынок. Надю свою сбереги и девчонок. Вот как я помру, так будь начеку. А меня на кладбище в Ревельском похороните. На холме. Чтоб озеро видно было…

— Хорошо, — соглашаюсь поспешно. А у самого на глаза наворачиваются слезы. Какого хрена, старик, ты себе намерял?

Глава 40

Слова отца не идут у меня из головы. Умеет испортить настроение чувак. Он, конечно, прав, я должен беречь и жену, и дочек. Нет в этом ничего необычного или сверхъестественного. Каждый мужик должен. А вот из-за предреканий о собственной смерти по спине ползет холодок.

Папа у меня застуженный артист Больших и Малых театров. Это каждый знает, кто с ним связывался. Но на душе становится тоскливо. Да и нога болит.

Нутро обжигает вина перед Надей. Привез в отпуск, баклан. Даже защитить не смог. И хоть девочка моя держится бодрячком, но в самолете, воспользовавшись Юлиным предложением, проходит в спальню. Может, зря я ее потащил в Москву? Но в столице и врачи лучше, и дома стены помогают.

— Надежда — как женский магнит, — ухмыляется Крепс, в салоне самолета провожая взглядом Юльку. Та отдает какие-то распоряжения бортпроводнику и вслед за Надей и моими дочерями скрывается в спальне.