Любовь на краю света - Крамер Ирмгард. Страница 59

— Я думала, что когда-нибудь накрою здесь стол, — сказала она деловито. — Мне нравится эта сцена. Она напоминает мне гостиную в доме, где я жила, когда еще была ребенком.

Она поставила розы в вазу на журнальном столике. Здесь пахло свежей выпечкой, и я увидела на столе яблочный пирог.

Моя бабушка заметила мой удивленный взгляд, подошла ко мне и нежно погладила по щеке:

— Милая моя, я так и думала, что ты придешь, но когда именно, не знала. Я бы пошла вам навстречу, но боялась пропустить вас. Кажется, пирог совсем остыл.

— Бабуля, — сказала я, и волна нежности нахлынула на меня. Это действительно была она. Я обняла ее двумя руками и ощутила запах пудры на шее, аромат ее крема, сигар и виски. Мне так ее не хватало, что мое сердце сильно заныло, словно в нем кто-то проделал отверстие.

— Я тоже очень скучала по тебе, моя дорогая, — сказала она.

Мы остановились и смотрели друг на друга до тех пор, пока не вспомнили, что Ной стоял рядом с нами. Но он улыбался так очаровательно, как будто обрел гармонию с самим собой и миром, и, казалось, мог ждать еще целую вечность. Всей своей позой он давал мне понять, что совершенно спокоен, как темное озеро в болотистой местности.

— Поверь мне, моя дорогая, — сказала мне на ухо бабушка. — Все будет хорошо.

Я кивала и кивала — и не могла остановиться. Слезы текли по моим щекам. Мне казалось, что я слышу звуки их падения.

— Ты не уйдешь, да? Пообещай мне, что ты больше не уйдешь.

Она поцеловала меня, и мы разомкнули объятия.

— Садитесь же, — сказала она тогда. — Вы, наверное, хотите есть и пить.

Мы сели за обеденный стол. Я играла с кружевной салфеткой и смотрела в неосвещенный зрительный зал, но едва могла разглядеть в нем пустые места, потому что лампы светили мне прямо в глаза и были безумно горячими. Или это была лихорадка? Я по-прежнему чувствовала себя больной — мой мир перевернулся, и теперь я могла видеть его только искаженным. Каждый вздох делал мне больно, и моя голова в любую минуту могла разорваться.

Бабушка налила нам чая. Тонкая струйка дыма исходила от него. Себе она налила стакан виски. До сих пор в недоумении от неожиданной встречи, я посмотрела на нее и протянула руку, чтобы прикоснуться к ней снова.

Ной порылся в кармане, нащупал пустую тарелку и положил на нее кольцо. В кольце были четыре филигранных цветка из граната и в центре бриллианты. Оно принадлежало моей бабушке. Она любила это кольцо.

— Ты нашел его, — сказала бабушка улыбаясь, взяла кольцо и надела его на свой палец. — Сахар?

Ной кивнул, и она насыпала ему в чай сахара.

— Марлен?

Я не смогла кивнуть.

— Ты можешь объяснить нам все это?

Она облизнула свой палец, откашлялась и опустилась на край кресла.

— Объяснить? Нет, к сожалению, нет, моя дорогая. — Она сказала это как нечто само собой разумеющееся. — Ваше здоровье.

Она подмигнула мне, лукаво улыбнулась, подняла стакан с виски, выпила, поставила стакан, посмотрела на меня, а затем стала вдруг очень серьезной, почти печальной.

— Ты ведь не знаешь? — Она глубоко вздохнула. — Сейчас ты не можешь открыть секретное отделение чемодана.

Я посмотрела на чемодан, который стоял рядом со мной на полу. Потом я взглянула на бабушку. Она кивнула мне. Ной положил свою теплую руку мне на спину.

— Не спеши, моя милая. Только ты одна можешь открыть его. Ты узнаешь, когда наступит момент.

Какой момент?

Я встала на колени рядом с белой отметкой, которая осталась после старых представлений. Я открыла чемодан и заглянула в него. Там не было места, которое я не исследовала бы энное количество раз.

Бабушка потянулась за виски. Ной размешивал сахар в чае. Моя бабушка была здесь. Ной был здесь. Два самых дорогих человека в моей жизни. Со мной больше ничего не может случиться. Мои веки отяжелели. Если бы я хотела, то могла просто упасть и уснуть. Здесь это было разрешено. И это тоже хорошо.

Свет прожекторов затуманил мне мозг, в зрительном зале кто-то откашлялся, зашуршали платья, аромат чужих людей доносился до сцены. Мы были не одни.

Откуда пришло столько народа? Это, наверное, были те самые люди, которые уже долгое время наблюдали за мной. Жюри, которое решало, заслужила ли я приз и могу жить дальше или же я должна выйти через заднюю дверь.

— Музыка! — крикнул кто-то.

Моя бабушка взяла Ноя за руку и подвела его к роялю. Легкое «Ах!» пролетело по залу. Луч света проводил их до самого табурета, на который они сели вместе и начали играть, будто только этим они и занимались уже много лет. Меланхоличные звуки наполнили театр, публика была в восторге. Музыка коснулась моей души. Я села на полу перед чемоданом, скрестив ноги. Затем свет изменил свое направление на сцене и белая полоса упала на подкладку чемодана.

Я готова.

Часовой механизм на подкладке, зубчики и маленькие стрелки вдруг стали больше, глубже, как те волшебные картинки, на которые нужно долго смотреть, чтобы открыть в них третье измерение, — переключение в мозгу, как я всегда это называла. Или это был просто свет, который сейчас, казалось, падал прямо мне в глаза и окружал со всех сторон. Он окутал меня как колпак, раскидал вокруг меня невидимые сети, сплел паутину. По залу пронесся ропот. Музыка становилась все тише… и тише… пока не смолкла совсем. Никто не начинал хлопать. Кто-то трижды откашлялся. Я наклонилась вперед и коснулась крошечной стрелки. Раздался треск, тихий, но достаточно сильный, чтобы его могли услышать в последнем ряду. Словно по сигналу винтики начали двигаться. И вот уже все шумело, звенело и трещало, как в больших часах. Наконец задвигались шестеренки, еще секунда, и на дне чемодана раздался щелчок. Я увидела там небольшую щель. Мне остается только убрать двойное дно, и тогда я смогу получить ответы на все вопросы.

42

Мне было жарко не только от огней и возбуждения. Я не знала, что делать. Хотела ли я на самом деле знать, что было в чемодане? Я легко могла драматическим жестом бросить его в камин и понадеяться на силу огня. Затем я могла бы уйти, взяв за руку Ноя и быть с ним до конца времен, когда наступит конец всему этому кошмару.

Я попыталась сглотнуть, но в моем горле застряло что-то, затруднявшее мое дыхание. Со мной что-то не так. Я не в порядке. Напряжение в театре сгустилось, как ноябрьский туман около озера. Ной и бабушка сели снова. Они играли странные, очень странные мелодии, бешеные, дикие, нестройные, созвучные борьбе моих мыслей. Затем они сменили мелодию, она была менее агрессивной и напористой, стала нежнее, теплее и красивее. Вздох облегчения прошел по зрительному залу и достиг меня. В тот же момент мне стало легче. Я почувствовала, что готова, и открыла двойное дно. Ной и бабушка приблизились к кульминации, громкой и захватывающей. Публика больше не могла сдерживаться и начала аплодировать. Краем глаза я заметила, что все ряды встали. Овации. Мне показалось, что я знаю их всех. Кэти бешено аплодировала, мои родители были там, Виктор, Ансельм и сестра Фиделис, соседи, люди с нашей улицы — индус, старушка, которая всегда дарила мне конфеты. Но эйфорию аплодисментов и крики «Браво» я едва слышала, глядя только на куклу, мою куклу с пластиковыми ручками, ножками и головкой и тканевым туловищем. Кукла была одета в платьице, сшитое моей бабушкой, когда я была еще совсем маленькой. Я прижала куклу к себе, понюхала ее — она пахла, как и раньше, — а потом сняла ее платьице. Уже выйдя из детского возраста, я вырезала ей ножницами грудь, пришила пуговицы и все остальное с помощью иглы и нити. Мои пальцы дрожали, когда я расстегивала пуговицы. Маленькое красное стеклянное сердце по-прежнему лежало у нее в груди, как и тогда, когда я вложила его туда, поняв, что когда-нибудь мне понадобится новое сердце, потому что мое становилось все слабее. Надо мной что-то запищало. Я почувствовала боль в руке. Звуки рояля смолкли.

Я обнаружила, что лежу на кушетке, повернула голову и испугалась. Ной оказался рядом со мной, но я едва узнала его. Он напоминал мне Ноя, который после концерта стоял на грани жизни и смерти. Но что они сделали с ним? Его неожиданно тощий торс был голым, голова была выбрита. В руке он держал трубку.