Почтовые (СИ) - Ли Фатхи. Страница 27

Глава шестнадцатая

Я вышла из вагона метро на станции «Яшьлек». Говорят, когда-то над ней располагался магазин «Юность», в честь которого ее и назвали. «Яшьлек» — единственная станция, название которой не имеет перевода. Хоть она и названа «Юность», ничего, что бы это подтвердило, я в ней не заметила: станция была оформлена в самом что ни на есть классическом стиле.

Она всегда выглядела очень просторной и светлой из-за отсутствия колонн, но сегодня ее темно-коричневый мрамор на стенах казался темно-вишневым, почти черным, а потолок низким, словно просевшим. Я протерла глаза — может, не выспалась, вот и чудится. Под сводом станции тянулся длинный ажурный модульный светильник. Его узор всегда напоминал мне снежинки, хотя все считали, что это восточный орнамент.

Муса Ахмедович послал меня с документами в тридцать девятое казанское отделение Почты России, которое находилось в старой сталинке на перекрестке улиц Гагарина и Декабристов. Довольно известное место в городе.

Шестиполосная Декабристов — улица очень шумная. Машины, трамваи, автобусы, троллейбусы, — все куда-то неслись. Все гудело и грохотало, дул ветер, спешили по своим делам люди: утро понедельника обещало суету, много работы, длинную неделю и нескорые выходные. Я поплотнее запахнула плащ и поспешила в сторону отделения: от станции еще надо было прилично шагать, пока доберешься до почты.

Начиналась Декабристов от реки Казанки с Кремлевской дамбы и, изгибаясь, тянулась несколько километров через Московский район, соединяя старую Казань с той ее частью, где располагались известные предприятия авиационной промышленности. Несмотря на шум, место это довольно приятное, особенно в районе станции «Яшьлек»: широкие тротуары, скверы, невысокие дома.

Я любила Казань за ее простор: места тут не жалели. Город не жался и щедро развернулся на берегах двух рек: Волги и Казанки. Небо здесь всегда казалось мне низким и словно перевернутая тарелка сводом накрывало город.

Подгоняемая промозглым ветром, я довольно быстро добежала до перекрёстка, на котором находился знаменитый дом с сохранившейся еще с советских времен вывеской «Почта, телеграф, телефон». Кроме этого он был известен домом-близнецом, находившимся прямо напротив него. Оба они, возведенные в середине прошлого века, напоминали ворота, через которые можно было заглянуть в ту эпоху. Две семиэтажные башни с четырехэтажными домами-крыльями вдоль двух улиц смотрелись и в самом деле как портал в прошлый век.

Я быстро закинула документы в отделение и не дожидаясь, пока меня нагрузят еще чем-нибудь, рванула на выход.

Я давно хотела зайти во двор какого-нибудь из этих домов. Дворы сталинки отделялись от шумной улицы Декабристов арочными проездами, которые отсекали ее гул так хорошо, что на секунду мне показалось, будто я оглохла. Здесь были тихие старые дворы с палисадниками, заросшими высокой травой, кленами и высоченными тополями. Ветер остался с той стороны дома, а здесь солнце тут же ласково согрело макушку. В доме была пекарня и пахло сладкими плюшками с изюмом и сахарной корочкой. Одуванчики, цветущие как сумасшедшие, старые детские качели, открытый балкон, на котором развалилась ленивая кошка, свист зяблика, припаркованные возле подъездов машины, ржавые ограды палисадников, сирень… Сирень?! В конце ноября?!

Я оглядела зелёную траву, едва распустившиеся молодые листочки на деревьях, одуванчики и кисти сирени, свой легкий плащ и старые кеды — как такое может быть?! Словно услышав меня, за домом что-то грохнуло — вероятно, грузовик наехал на яму. Я оглянулась, а когда повернулась назад, увидела уже голые осенние ветки, снег и черный мокрый асфальт двора с прилипшими к нему ярко-желтыми опавшими листьями. Но плащ и кеды остались прежними.

«Вот же тебя глючит», — каркнул внутренний Геннадий.

Я вдруг почувствовала, что очень сильно замерзла, и, выйдя через арку обратно к проезжей части, задумчиво огляделась: куда бы повернуть, чтобы быстрее уехать. По фасаду дома, словно от облака, скользнула крылатая тень. Я задрала голову, холодный ветер обжег уши и нос, обдал мурашками и унесся ввысь. От холода сразу захотелось чаю, горячего супа и теплого одеяла. Люди, одетые в теплые куртки, сапоги и шапки, продолжали бежать по тротуарам, накинув капюшоны или замотавшись шарфами. Одна я стояла дрожащим замерзшим столбом посреди улицы и недоуменно вертела головой. Да что вообще происходит?! Скоро меня уже колотило такой дрожью, что, когда я попыталась достать телефон, он чуть не выпал из рук. Втянув со свистом воздух, я усилием воли уняла дрожь и достала сотовый. Но включить не успела: снова что-то грохнуло.

— Да что это за грохот такой?! — пробормотала я и, прищурившись, посмотрела вдоль улицы. Высоко в небе, со стороны старой части города, дрожащей дымкой мерцало далеко впереди какое-то прозрачное марево. В лицо ощутимо пахнуло теплом: со стороны реки что-то неслось туманной вязкой мутью и плавило все вокруг.

Миг — и оно уже почти рядом. Призрачное пламя взметнулось выше сталинок, языки его уплотнились и окрасились в слабый желтый цвет, и оно с ревом понеслось навстречу мне. Все остальные звуки стихли, а люди вокруг вдруг исчезли. Я подняла руку, закрывая лицо, и зажмурилась. Рев стал усиливаться и внезапно перешел в знакомый тоскливый вой. Это же снарк! Спотыкач!

Я открыла глаза: снарк стоял на моей груди и выл мне прямо в лицо.

«Сон! Это был сон!» — с облегчением подумала я и благодарно погладила снарка, который спас меня от кошмара. Рука болела. Во сне я так крепко сжала в ладони темно-красный кристалл, что он рассек ее и на коже выступила пара капелек крови.

— Только никому не говори, что я им порезалась, — сказала я Спотыкачу. — Это же нарушение правил безопасности! Ну да ладно… тут уже ничего не поделаешь.

Снарк обнюхал мою ладонь и, как мне показалось, сочувственно свистнул.

— Да ничего, заживет! Ты даже представить себе не можешь, что за ужас мне только что приснился! — сообщила я снарку. — Я там чуть не сгорела в каком-то адовом пламени.

Я почесала Спотыкача за ухом — он радостно засвистел.

— Вставать-то пора, интересно? Очень есть хочется, — вздохнула я.

— Жиглай! — раздался рев лу-вэя откуда-то снизу. — А ну быстро сюда! Я что вчера приказал? А ты что сделал?

Жиглай что-то ответил, но я не разобрала слов. Потом снова раздался рык Гиззата и топот ног: похоже, Жиглай куда-то направился, и весьма быстро. Я бы даже рискнула предположить, что он побежал.

В комнате было очень холодно: за ночь все тепло выстудило. Здесь не было ни камина, ни жаровни. Я распахнула ставни: на дворе было ранее утро. Тут в дверь постучали, и послышался голос Мусы Ахмедовича, который звал меня спускаться вниз. От холода я собралась так быстро, как никогда в жизни этого не делала.

Дом Гиззата, как я уже поняла, был небольшой, хотя по меркам Арзуна вполне респектабельный. На втором этаже размещались две спальни и комната прислуги, на первом находились кухня, столовая и кабинет.

Местные жители, как когда-то рассказывал мне Павел, любили украшать свои дома шершавой плиткой: ею выкладывали какой-нибудь орнамент или просто закрывали стену. В жилище Гиззата стены были беленые и украшенные поверху, вдоль потолков, рисунком, стилизованным под языки пламени. Сами же потолки во всем доме были обиты деревом, а на полу лежали простые домотканые полосатые половики — у нас такие в каждой деревне есть. Знакомые с детства, они вызвали во мне сильную ностальгию: сразу захотелось домой в Казань, позвонить родителям, а лучше — увидеть их.

Все уже сидели внизу за большим деревянным столом. Теперь стало ясно, что семья у Гиззата и его жены большая. Хотя, насколько я помнила, дети у них уже выросли и жили отдельно, но по выходным в Империи было принято навещать отца и мать, поэтому стол был большой. И за этим столом почти лежал Игнат.

Волчара с утра выглядел не очень. Весь опухший, с покрасневшими глазами и дрожащими руками, в плохом настроении, он, то и дело морщась, разговаривал с Гиззатом. А вот лу-вэю все было нипочем, словно он и не выпил вчера больше всех.