Акула пера в СССР - Капба Евгений Адгурович. Страница 19

Моя радость не была долгой – Сапун налетел на меня и принялся дубасить подобно отбойному молотку. Он точно был боксером и даже в подпитии перемещался в характерной стойке, приплясывая на носочках, хотя ему и здорово мешало травмированное колено. Пара его ударов тут же прилетела мне по черепу, а потом мы закружили, присматриваясь друг к другу и обмениваясь выпадами. Конечно, я сделал очередную подлянку – резким подшагом наступил ему на переднюю ногу. Ту самую, уже раз пострадавшую. Тимох потерял равновесие и рухнул ко мне в объятия, чтобы тут же получить лбом в переносицу и обмякнуть.

Я успел ухватить его за грудки, чтобы не убился, дурень, об асфальт дорожки, притянул к себе поближе, подняв над землей, и сказал, убедившись, что Сапун пришел в себя:

– Тимох, ну какого хрена? Ну ты же нормальный парень, с понятиями… Я сейчас с Приваловым работаю, смекаешь? Весь на виду! Ну какие подгоны, какие схемы? Я тебе нормально же объяснил – времена изменились. Ты что, хочешь подставиться? Я – не хочу. Давай действительно потом, по-тихому наши дела обсудим, без мордобоя и твоих вот этих товарищей, умственно отсталых…

– Да я понял, понял, Гера… Я драки не хотел, это Толстый – дебил, полез… Всё я понял, ты не кинул меня, наоборот – прикрываешь! Как с полканом этим расплюешься – всё замутим, да? – он, кажется, и вправду осознал.

Может, и на самом деле – адекватный, просто шило в жопе? Как бы там ни было – быть ему енотом ближайшее время. Удар в переносицу гарантирует перманентный макияж на пару недель – под обоими глазами… Хотя я, наверное, сейчас выглядел немногим лучше. Отметелили они меня знатно!

– Сначала обсудим по-человечески, так? – глянул я Сапуну в глаза и опустил на землю.

– Всё так. Пересечемся один на один, переговорим…

– Давай, хватай Толстого и тащи к Тихановичу, в заводскую больницу. Скажешь – пальцы сломаны…

Тиханович – тот самый легендарный дубровицкий хирург-травматолог – жил в пяти минутах ходьбы, рядом с больницей. Если он смог вправить мне ноги после аварии – в будущем, то наверняка поможет и Толстому. Может, там и не перелом вовсе, а вывих или сильный ушиб… Если бы не доктор Тиханович, я бы в лучшем случае хромал всю жизнь, а в худшем – катался на коляске. Этому Человеку с большой буквы было всё равно – чья смена, какое время суток, что за человек пришел со своей проблемой…

– Да, да… – закивал Тимох.

Она кинулась мне навстречу:

– Живой!

– Ну а что со мной будет? Это ж Дубровица – тут даже хулиганье знакомое.

– А что они хотели?

– Да ничего, просто пьяные… Разошлись краями.

– Ничего себе – краями! – Тася потащила меня под свет фонаря, чтобы осмотреть боевые ранения. – Вон как тебя разукрасили! Погоди, у меня в машине есть аптечка, сейчас…

Она на секунду замерла, чтобы проводить взглядом три согбенные фигуры: толстую, которая баюкала руку, скорчившуюся тощую и еще одну высокую, гордо шествующую, но с разбитой рожей. Тимох со товарищи и вправду двигали в сторону больнички – и это было хорошо.

– Значит, краями? – хмыкнула она. – А ты, Гера, отчаянный парень!

– Да они пьяные были, я ж не хотел никого травмировать… Ащ-щ-щ! – вместо йода Таисия просто пшикнула на ссадину у виска духами, а потом прошлась еще и ваткой, вытирая сукровицу.

Что за мода у этих советских женщин – пшикать в лицо мужчинам духами и всякими одеколонами? Видимо, остальные царапины и синяки особых опасений не вызывали, потому что она, весьма пикантно изогнувшись, полезла в салон машины – прятать аптечку.

– Поехали? – сказала Тася, и вдруг ее язычок пробежался по губам.

У меня перехватило дыхание – да ладно? Я молча сел в машину, на пассажирское сиденье, и смотрел, как она поворачивает ключ в замке зажигания, выжимает сцепление, переключает передачу… Красное платье сбилось, обнажая подвязки телесного цвета чулок и нежную кожу бедра, и я почувствовал, что теряю голову.

В какой-то момент Тася направила автомобиль в глухой проулок, заглушила мотор и сказала:

– Нет, я так больше не могу, – и подалась всем телом ко мне. – Ну где ты?..

Кто там сказал, что в СССР секса не было? Тогда какого черта в «Волгах» так классно раскладываются сиденья?

Глава 10, в которой случаются неожиданные находки

Никогда не относился к близости просто. Наверное, есть люди, для которых секс – это что-то вроде массажа или мастурбации друг об друга. По крайней мере, кинематограф и массовое искусство конца двадцатого – начала двадцать первого века именно такой нарратив и транслировало, старательно убеждая юношей и девушек быть проще, раскрепоститься, наслаждаться друг другом… Может быть, у кого-то и получалось, черт его знает. У меня – нет. Связь – это связь. Люди, которые пили вместе – уже связаны. Которые работали рука об руку, дрались плечом к плечу (или глаза в глаза) – тоже связаны.

Это каким уровнем эмоциональной тупости нужно обладать, чтобы провести ночь с женщиной и дальше жить своей жизнью, как будто ничего и не было? Об обычной рассудительности и говорить не приходится. Собутыльник уже как бы имеет моральное право одолжить рубль до получки – вместе ж пили! Побитый – может подкараулить в подворотне с кирпичом в руках. Как в таком случае можно надеяться, что связь гораздо более яркая и эмоциональная никак не аукнется в будущем? Тем более если женщина – восхитительная, если всё было так классно…

В общем, с утра пораньше в воскресенье я напялил кеды, выпил колодезной водички и на голодный желудок пошел рефлексировать. По телу разливалась легкая, приятная ломота – ну, вы понимаете. Но на душе было пасмурно. Тяжело быть вдумчивым и рефлексирующим. Был бы я как Сапун – простой и прямой, так горя бы не знал!

Где лучше всего предаваться тяжким думам о горькой судьбе своей? Для меня ответ был очевидным – в церкви. Где найти церковь в СССР? Вопрос свирепый.

Минут за тридцать я добрался из Слободки до центра Дубровицы, миновал злосчастные Дом культуры и Дом быта, прошел мимо почты и «Детского мира», полюбовался на рисованную рекламу кинотеатра «Беларусь». Судя по ней, зрителю предлагался некий отечественный фильм «Безымянная звезда» – никогда про такой не слышал. И что-то индийское – но на следующей неделе.

Памятник готической архитектуры конца девятнадцатого века – Свято-Троицкий костел – был кастрирован. У него снесли колокольню, на окно-розу поместили вывеску «ПИВБАР», около главных ворот поставили похабную мусорницу из опиленного газового баллона. Продавать пиво в костёле – это верх цинизма.

Через пару десятков метров от бывшего костела – мясной павильон и краеведческий музей, который был пристроен к старому зданию православного Успенского собора. Меня как громом ударило, когда я увидел, в каком состоянии находится это некогда монументальное здание… Фасад музея, выкрашенный в бордовый цвет, с белыми колоннами, был лишь ширмой, за которой скрывались развалины. На старинных, толстых стенах произрастала зеленая поросль, ясени и березки пытались молодыми своими корнями раздробить столетнюю кладку… Огромная территория в центре города превратилась в дебри.

Я перемахнул через забор в два движения и остановился, разглядывая то, что в прошлом и будущем было и будет самым величественным памятником церковной архитектуры на десятки километров окрест. До войны большевики устроили тут Дом культуры, потом – планетарий. После войны – возвели пристройку и сделали музей, а основное здание забросили…

Восстанавливали его в двухтысячных обычные верующие мужики-дубровчане, которые в один день пришли сюда, в эти заросли с лопатами и топорами и вырубили всё, и убрали весь хлам, расчистили завалы и поставили вопрос ребром: собор надо отстроить заново! Мне тогда было лет десять, и я лично таскал кирпичи и землю, и чистил картошку для рабочих… Нас с пацанами было не выгнать со стройплощадки. Видеть, как на твоих глазах огромный храм обретает вторую жизнь, расцветает золотом куполов, покрывается росписями, и знать, что в это вложена и часть твоего труда – это было непередаваемо.