Сандра (СИ) - Резко Ксения. Страница 24
Что было дальше? Пересуды, грязные сплетни, взбудоражившие аристократические круги — был поруган сын самого Гурта Мильгрея!
Дальше было опустошающее разочарование. Жанни никогда не любила его, а лишь подыгрывала наивному влюбленному, делая его мечты явью. Стоило развратнице найти себе покровителя пощедрее, как она с легкостью оставила прежнего, не подумав о том, какую ему тем причиняет боль…
Долгое время Лаэрт не хотел никого видеть, ни с кем говорить… И снова шофер, ставший почти другом, пришел ему на помощь. Эмиль со всем возможным жаром убеждал господина возвратиться к нормальной жизни, не падать духом и поскорее забыть гнусную предательницу. Он с удивительным рвением помогал хозяину заметать следы подмоченной репутации и не давал сестрам ни единого шанса узнать что-либо плохое об их опекуне, за что Лаэрт был ему очень благодарен.
Но не успела жизнь войти в прежнюю колею, как вдруг господин Мильгрей, отличавшийся отменным здоровьем, почувствовал себя плохо. Это случилось так внезапно, что молодой человек растерялся, а еще более — испугался. Он, всегда здоровый и полный сил, просто стыдился признаться кому-либо в своем недомогании и долгое время молчал, пока не поведал все своему негласному другу — шоферу Эмилю. «Здесь нет ничего зазорного, — убедительно заверил слуга, — бывает, что болеют даже молодые».
Доктора разводили руками, не в силах установить причину странного недуга — богатый красавец с каждым днем чувствовал себя все хуже, силы убывали из него, словно песок в песочных часах, болезнь овладевала всем его организмом. Лаэрт угасал, но не показывал вида. Он держался из последних сил, пока бы совсем не упал — лишь бы никто не догадался о его состоянии. «Это мне наказание за распутство», — сказал как-то Мильгрей своему доверенному лицу — шоферу.
Потянулись дни мучений. Лаэрт смутно искал у кого-то поддержки, безмолвно взывал к чьей-то помощи, но все не решался, тайком пил бездейственные пилюли и страдал. Состояние молодого человека не могло остаться незамеченным. Несвойственная ему прежде бледность, помутневший взгляд, пересохшие губы и участившиеся отлучки в спальню с целью просто полежать — все это начало вызывать у любопытных сестер недоумение. После каждого приема пищи Лаэрт едва ли успевал незаметно добраться до своей постели, после чего, как подкошенный, падал на кровать, корчась от нечеловеческой боли. Потом он пытался вовсе отказаться от еды, но заботливый шофер чуть ли не силой заставлял своего хозяина есть, чтобы тот не потерял последние силы… Снова все повторялось…
В один из таких моментов Мильгрей, думая, что умирает, поручил своему доверенному лицу разыскать его мать. Он даже не знал, что скажет ей при встрече после того, как она бросила его во младенчестве, но ясно осознавал, что непременно должен ее увидеть.
И Беатрис пришла. Неуверенно, несмело, но все же пришла, и тогда для Лаэрта началось незабвенное время: он обрел наконец ту материнскую заботу, о которой так мечтал в детстве, и теперь даже благодарил свою болезнь. Его мать, которой он совсем не знал, была рядом; ему вдруг на какой-то короткий миг представилось, что он вернулся в детство… Тайком от всех раскаявшаяся мать и простивший ее сын уезжали из города на несколько дней в ту самую глухую лесную сторожку, где никто бы не мог им помешать говорить обо всем на свете… И снова Лаэрт был счастлив, как во времена былого забвения в объятьях Жанни Лагерцин, но только несколько иным счастьем. Теперь в его руке покоилась рука не вымышленного идеала, а настоящей матери, которую он без труда простил и принял, да и просто бы наверно не смог поступить иначе…
Между тем и это счастье оказалось обманом. Лаэрт осознал, что его мать также, как и Жанни, нуждается лишь в его деньгах. Что и говорить о чувствах обманутого сына! Он ведь поверил! Всем сердцем своим, всеми помыслами своими поверил ей, и вот, вновь натолкнулся на холодный расчет…
21
Выслушав рассказ Лаэрта, Сандра не могла сдержать слез. Она с такой остротой прочувствовала все, что пережил он, как будто оказалась на его месте… Ее душа настолько слилась с его душой, что его боль она воспринимала как свою собственную, а его беда была и ее бедой. Если Лаэрт нуждается в материнской ласке, Сандра готова стать ему матерью, не получая ничего взамен, а если он поманит ее за собой, то она пойдет за ним хоть на край света… От того ли, что у нее никого нет в этом городе? Может быть. А может, и нет. Сандра полюбила; любовь не нуждается в объяснении.
Но что это? Ей навстречу спешил Морион. Он всегда был проворным, но теперь его грузное, с виду неповоротливое тело двигалось с удвоенной скоростью, седые волосы сбились на лоб, расширенные от волнения глаза горели неподдельной тревогой. У девушки перехватило дыхание: неужто предчувствие не обмануло ее? Вот старик уже рядом с ней, его рука лихорадочно стискивает ее руку.
— Ему плохо. Не знаю, что случилось… Мы разговаривали и вдруг… вдруг!
Сандра почувствовала, как у нее подгибаются колени — этого просто не может быть! Лаэрт ведь уже совсем поправился!
Вот она, сама того не сознавая, бежит к нему, спотыкаясь и едва не падая. Все страхи отступили, все мысли улетучились — она слышит лишь свое прерывистое дыхание… Вот она врывается в душную, омерзительную комнату, словно в тяжелом сне, и видит перед собой его… Нет! Совсем будто чужого человека…
Пока Сандра бежала, опережая собственные мысли, страх отставал от нее на шаг, но стоило ей остановиться перед кроватью больного, как он настиг ее и скользкой жабой заполз под одежду, сковав невидимыми цепями все тело. Трудно сказать, сколько времени продолжалось это мучительное состояние, но леденящий ужас сразил девушку, и она без сил опустилась на пол.
Лаэрт, еще утром такой жизнерадостный, теперь окаменело лежал на смятых простынях с закрытыми глазами. В его лице была полнейшая отрешенность от всех забот и волнений: губы — бледные, тонкие, — мечтательно раскрылись и почти улыбались, а волнистые белокурые пряди мягко падали на разгладившийся лоб. Сейчас лицо его не отражало, как прежде, мучительных раздумий, оно стало другим — совсем юным, чистым, спокойным, словно он наконец обрел то, чего так ждал…
Остановившись в дверях, Морион не смел произнести ни звука. Пораженная, смятенная Сандра склонилась над Лаэртом, ее глаза широко раскрылись и на несколько мгновений будто остекленели; вся она как-то сжалась, и старику показалось, что из ее уст вырвется душераздирающий крик, но вместо этого девушка спокойно, намеренно бесстрастно произнесла имя своего возлюбленного, и только дрожь выдала волнение. Раньше Морион работал в больнице и не раз видел сцены утраты, но никогда еще ему самому не хотелось при этом рыдать. Эти двое стали для него почти родными!
Лаэрт не отзывался. Сандра вне себя схватила его руки.
— Холодные! — пролепетала она, обратив жалобный взор на Мориона. — Или мне кажется?
О, как ему хотелось в ту минуту возразить ей, утешить… Вся она — такая юная, наивная, преданная, — напоминала ему склонившуюся над умершим питомцем девочку, которая впервые столкнулась со смертью.
— Тебе не кажется, — пробормотал старик. — Я не знаю, в чем причина, но… — поняв, что говорить что-либо бессмысленно, он тихо вышел.
Нельзя описать то, что тогда пережила девушка. Она будто вовсе в тот миг перестала дышать; все мысли, обрывки фраз, соображений, чувств — слились в единый громоподобный рой, который подхватил ее и унес куда-то… Вчера, еще вчера они были счастливы, еще вчера эти, теперь безжизненные губы целовали ее, еще вчера эти немые уста говорили, что она нужна ему… А теперь? Кто столь же сильно нуждается в ее заботе? Кому она нужна — скиталица без роду и племени, по ошибке попавшая в город? Если бы все случилось в первые дни ее пребывания здесь, когда все они готовились к самому худшему, то перенести утрату было бы легче, нежели сейчас. Сейчас Лаэрт значил для Сандры слишком много; она уже почти ощутила вкус счастья — быть кому-то нужной и кем-то любимой… Но вот конец всему. Лаэрта не стало.