Верь мне (СИ) - Тодорова Елена. Страница 98

Тут уж точно дело не в похоти.

Просто я должен отложить это волшебное мгновение в памяти с той же четкостью, с которой храню первый стянутый с Сони-лав купальник, первое прикосновение к ее божественной груди, первый контакт с ее прекрасной орхидеей, ее первый оргазм, первую пробу ее сладких соков, первый толчок в нее и первое в нее извержение, ощущающееся так, будто моя жизнь перетекла внутрь ее тела… Господи, да все моменты с ней!

Ведь Соня Богданова и есть моя жизнь.

Мое сердце. Моя душа. Мой универсум. Мой рай.

Моя слабость. И моя сила.

Мое ВСЕ.

Я, словно путник, скитавшийся долгие годы по чужим землям и, наконец, оказавшийся на границе со своей. Застываю у первых указателей с ослепляющим «ДОМ», потому что сердце, выплескивая с криком тоску, не дает мне двигаться. Хочется рухнуть на колени, целовать каждый миллиметр той единственной части Вселенной, которая является частью и тебя, и рыдать… Как мальчишке рыдать из-за своего возвращения!

– Саша… – зовет Соня ласково.

Я издаю какой-то израненный вздох и, вскидывая голову, увожу от нее свой воспаленный взгляд. Знаю, что глаза покраснели. Чувствую, как их жжет, будто после какой-то отравляющей химии.

Да, это химия. Только не отравляющая.

Это магия. Это святыня. Это вершина.

Качнув головой, фокусирую взгляд снова на Соне. Даже если слезы прольются – плевать. Тело пылает в огне, а с ним ведь и все содержимое, которое успел ей вручить – те самые сердце, душа и нутро.

– Если бы я мог вернуться и что-то исправить, – выдаю низко, с вибрирующей хрипотой. – Я бы подошел к тебе в ту же секунду, как впервые зацепился взглядом… Я бы… Сонь… – несколько раз прочищаю горло, но слова все равно даются адски сложно. – Я бы убрал весь мат, всю похоть и грубость из тех фраз, которые сказал тебе на старте… Блядь… Да я бы все эти дегенеративные речи убрал! Я бы не носился около тебя кругами… Не ломал себя, пытаясь доказать тебе, как мне, блядь, похуй. Я бы сразу тебя поцеловал! Я бы говорил исключительно, мать вашу, на любовном! И исполнял бы все твои мечты!

– Саша, Саша, – шепчет Соня, сжимая руками мое лицо и заставляя замолчать в ожидании того, что она сама хочет сказать. – Ты и так исполнял, Саш, – заверяет горячо. – И продолжаешь исполнять! Саш… Я… Санечка… Мне ничего менять не хочется. Да, наша история не была идеальной. Но и мы ведь не роботы. Мы живые люди. Я встретила тебя! Именно ТЕБЯ, Саша! А ты – МЕНЯ. Нельзя менять старт. Невозможно прийти друг к другу цельными и совершенными. Меняться нужно ВМЕСТЕ. Вдвоем. Со всеми своими дефицитами и профицитами, наполняя друг друга в дороге всем, что является необходимым. Поддерживая, помогая, спасая, прощая, любя, доверяя и одаряя благодатью. В этом и заключается суть отношений, Саш, – ближе к моему имени голос Сони смягчается. Она замолкает, чтобы перевести дыхание. А я закусываю до крови губы, чтобы сдержать стон. Ощущая головокружение, прикрываю глаза. А когда открываю, встречаю все тот же любящий взгляд своей мудрой маленькой женщины. – У каждого свой крест, Саш. Наш был таким… – в конце этой фразы будто бы многоточие оставляет. – Нам нужно было сгореть и испепелиться, чтобы воскреснуть. Не раз, увы. И даже не два. Но такова наша судьба. Из каждой смерти мы вынесли что-то ценное. То, чего у других не будет никогда. Это наша жизнь, Саш! Только опаленный в печи жизни союз может стать настоящим. Он будет прочным, нерушимым и самым счастливым, – улыбается так, что у меня захватывает дух. Ведь именно в эту улыбку я когда-то и влюбился. – Так что менять ничего не надо… Менять не надо. Просто сделай все, что тогда не смог, сейчас.

– Соня… Малыш… – ни одно слово никогда не выразит степень моего благоговения перед ней. Но я очень стараюсь открыть все затворы и вытолкнуть максимум: – Моя сильная, красивая, мудрая, великодушная, мармеладная девочка… Моя воздушная, моя сладкая, моя фантастическая…

– Только с тобой такая, – шелестит она со слезами счастья на глазах.

Я выдыхаю и улыбаюсь.

Ранен, измучен, но вместе с тем наполнен до краев.

– Моя потрясающая солнечная девочка, – обращаюсь, открываю свою душу нараспашку в надежде на то, что Соня пожелает упасть туда, как я мечтаю пробраться обратно в ее. – Ты станешь моей женой? Станешь Георгиевой? Станешь, Сонь? – толкаю достаточно медленно, но только из-за того, что дыхание перманентно сбивается. А потом сердце с визгами тормозит, натягивая все мои артерии, и я с надрывом добавляю: – Пожалуйста.

Она всхлипывает, трет ладонями лицо, начинает смеяться… Господи, я на мели… И вдруг Соня закидывает мне за шею руки, прижимается мокрыми губами, цепляет блестящими глазами.

– Да, мой темный принц, – ласкает интонациями и взглядом. Я крайне туго соображаю, что это значит. Пока она не выпаливает: – Стану! Всем, кем и чем хочешь, Саш…

– Моим сердцем, малыш… Моим сердцем.

Солнышко больше ничего не говорит. Не может. Только часто-часто кивает.

И тогда я целую ее так, как хотел бы поцеловать два с половиной года назад. Обнимаю, как задолжал. Ласкаю, как мечтал. И с клятвой вечной любви вхожу в ее тело со всем уважением. С горящим факелом возвращаюсь домой. Вся темнота вмиг рассеивается. Демоны воют, а ангелы плачут, потому что сила моего блаженства равна очищению.

Я в ней. Я дома. Я в раю.

Посреди священной души на прочном якоре. И это уже навсегда.

Любимый мой… Родной… Единственный…

– Раздвинь ножки пошире, – бьется мне в висок густой горячий выдох.

И меня бросает в прошлое. На полтора года назад. В ту прекрасную ночь, когда случился наш самый-самый первый раз. Тогда эта фраза, пропитанная всепоглощающей любовью, трепетной нежностью и сдерживаемой страстью, тоже звучала. Точь-в-точь как сейчас. С теми же интонациями.

Саша волнуется, о чем-то жалеет, стремится переписать все плохое, но было ведь столько хорошего! То, как он любил, заботился и ласкал, ни в одной книге не опишут. Даже я, пережив все это лично, не смогла бы. Это просто невозможно вложить в какой-либо набор предложений.

Не найдется слов, чтобы передать и то, с каким благоговением Саша смотрит сейчас. Его любовь перетекает в меня и, смешиваясь с моей, переполняет до того самого предела, за которым неизбежен взрыв. И вот это состояние – когда на самом краю висишь – вызывает такой безумный восторг, что впору реально сойти с ума.

Георгиев перемещается, занимая позицию между моих ног. Я на автомате вскидываю взгляд, чтобы посмотреть на наше отражение в зеркальном потолке. Любуюсь широкой спиной, крепкими ягодицами и длинными сильными ногами своего мужчины. Успеваю подумать о том, как мне не хватало этого обзора. А потом… Саша приставляет к моему влагалищу член и тем самым будто бы заставляет сосредоточить внимание на своем лице.

В тот момент, когда наши взгляды встречаются, мы практически одновременно шумно и отрывисто вздыхаем. Но ни Георгиев, ни я не моргаем, пока он плавно входит в мое тело. Зрительный контакт между нами молниеносно становится максимально накаленным. Низ моего живота дрожит от выразительных и томительных спазмов. Сердце совершает ошеломительную остановку. Медленно стынет дыхание и исчезает пульс.

– Я люблю тебя, – пробивает мой принц мягко и тихо, а будто током проходится. Все потому что звучит как клятва. Особенно когда формулировка «до и после смерти» меняется на… – Я тебя навек.

– И я… И я тебя навек, Санечка.

Думала, что ознакомлена со всеми видами его сексуальных движений. Но, как оказывается, ни один наш прошлый секс не сравнится с тем, что я ощущаю в этот миг… Сейчас проникновение Георгиева в мое тело – это насыщенный, объемный и изумительно-противоречивый акт.

Это сила и слабость. Это доминирование и кротость. Это жадность и осторожность. Это штурм и капитуляция. Это ярость и восхищение. Это похоть и преданность. Это боль и блаженство. Это любовь, как физическая клятва.