Удиви меня (СИ) - Юнина Наталья. Страница 19

Итого мы имеем: мне гладят ноги, да не просто гладят, а касаются большим пальцем внутренней стороны бедра, а не какой-нибудь голени, и между прочим мне… не неприятно. Сжечь или отрубить его руки мне совсем не хочется. Забавно, за такой же самый жест полгода назад я сделала «сливу» моему одногруппнику, когда по чистой случайности я приспала на перерыве в лекционном зале, чем он и воспользовался. А ведь тогда на мне были колготки, стало быть и контакт был менее интимным, да и с точки зрения внешних данных Алмазов проигрывает упомянутому мной Смирнову. Вот только тому я нос почему-то открутила, как только осознала, что он делает. Здесь непонятно зачем жду. Хотя, может быть, фишка в том, что у Алмазова руки однозначно приятнее — непотные и нелипкие, ну и пахнет от него, к сожалению, вкусно. А может дело в другом: мой одногруппничек типичный представитель тупиц, который путает анион и амнион. Я что сейчас симпатизирую Алмазову из-за его непотных рук и интеллектуальных способностей? Или из-за того, что он оказался не гопником с пакетом в руках, а вполне себе хорошим врачом?

Проблема в том, что даже если гипотетически предположить, что так оно и есть — он не должен меня касаться, ибо он мой куратор. Все же субординацию никто не отменял. Если Смирнову в силу возраста и статуса — трогать меня в принципе позволительно, ну если бы я была как все, то тут совсем без вариантов. «Слива» в ответ и до понедельника, Сергей Александрович? Хотя нет, это тупо. Это же не Смирнов, а собеседник значительно умнее и интереснее. Стало быть, и вести себя надо без рукоприкладства. Огорошить… надо его огорошить ответным вопросом, чтобы больше никогда не задавал неподходящих вопросов.

— Ты кандидатскую в голове защищаешь?

— Что? — после многозначительной паузы поднимаю на него взгляд. Так и хочется спросить: «А чего ты лыбишься?»

— Я говорю, что чем дольше ты придумываешь ответ, тем он менее интересен. А надо сказать всего-то несколько слов: «Да, Сергей Александрович, я девственница, и да, увы и ах, я в курсе про презервативы. Но я вам доверяю. Правда, чтобы не было конфузов — мы будем надевать на ваш детородный орган три презерватива. А непосредственно перед половыми непотребствами и сразу после, мы будем принимать ванну с хлоргексидином. По отдельности, конечно», — не могу не признать, что он не только скопировал мой тон, но и ответил… в моем стиле. Хитрозадый, все замечающий недогопник. Что-то явно пошло не так…

— Я думаю не про ответы на ваши вопросы, а о ваших руках на моих ногах.

— Понял. Хочешь их отбить? — усмехаясь, интересуется Алмазов, фиксирую обе руки на середине моих бедер. — Кстати, я думал ты херакнишь по ним значительно раньше. Или ногтями вопьешься, что есть сил.

— Или укушу вашу ладонь, чтобы оставить свой след до конца ваших дней.

— Не укусишь, мои руки были неизвестно где. А ты в рот всякую каку не берешь. А встать и полить мне руки антисептиком, затем еще залить их напоследок хлоргексидином, а потом уже укусить… ну знаешь так себе действие. Неинтересно.

— Согласна, неинтересно. Пока вы гладите мои ноги, давайте я уточню один момент. Вы с какой целью задали недавно упомянутые вопросы?

— А ты как думаешь?

— Думаю, для того, чтобы знать наверняка, что вас ожидает, когда вы решите со мной… выкоитуснуться.

— Вык…выкоитуснуться? Это что?

— Сергей Александрович, я немножко преобразовала слово коитус. Это — половой акт, если вы не знаете. Или половое сношение, секс, половая связь, соитие, копуляция, пенетрация. Или, может быть, вам ближе другое, более грубое употребление сего процесса? Тогда для вас — случка или долбежка, может быть еще перепих.

— Перепихончик мне больше нравится, как звучит, — с трудом проговаривает Алмазов, сдерживая смех.

— Точно, Сергей Александрович, все-таки вы в теме. Или может быть вам по душе жаргонное произношение? Тогда — дрючка.

— Скорее мне по душе порево.

— Можно еще жарево.

— Харево, — кажется, я не только услышала в ответ его смех, но и звук, похожий на хрюканье.

— Знаете, такого я не слышала.

— Ну вот не только же мне у тебя учиться. День прожит не зря, Полина Сергеевна.

— Совершенно точно не зря. Вы мне на кое-что открыли глаза. Сергей Александрович, а вообще не соблаговолите ли вы убрать свои ладони с моих ног?

— Не благосвалю.

— Тогда уж не соблаговолю.

— Да один х…х. хрен, — последнее слово Алмазов реально не может воспроизвести с первого раза. Он совершенно точно захлебывается от смеха, наклоняется вниз и утыкается лицом в собственные руки. Или в мои ноги и свои руки, я не совсем понимаю, что он там делает, пока пытаюсь уловить исходящие от него звуки.

— А чем вы сейчас занимаетесь, Сергей Александрович? Вы понимаете, как это странно выглядит и что могут подумать те, кто войдет в ординаторскую?

— Я нюхаю твои ноги, — наконец выдает Алмазов, после минутного созерцания мною его трясущегося от смеха затылка.

— И как?

— Как попа младенца, — откашливаясь, уже серьезнее произносит он, наконец отрываясь от моих ног.

— До того, как вы поменяли ему памперс или после?

— Однозначно после. Вкусно. Мне нравится, что-то медовое? Гель для душа? — да как он это делает?!

— Возможно. Я не помню.

— Итак, Полина Сергеевна, вернемся к жизненно важным вопросам, — откидывается на спинку стула, при этом скрещивает руки на груди.

— Только после вас.

— В смысле?

— В прямом. Я задаю вам вопрос, если вы на него отвечаете, я так уж и быть тоже. Только крайне честно.

— Ммм… хорошо.

— Вопрос очень интимный. И это не количество ваших сексуальных партнерш, которое вы естественно преувеличите.

— Ну давай, удиви меня, — снова улыбается.

— Только для начала вернемся к прошлому, вы с какой целью все-таки задавали те вопросы?

— Да, да, чтобы тебя выкы… выкоитуснуть. Правильно сказал?

— Ну пусть будет правильно.

— Про УК РФ и субординацию помню. Помню и скорблю. Итак, задавай свой вопрос, Полина Сергеевна.

— А вам член не мешает ходить, бегать, ездить на велосипеде? Вообще, как с ним живется?

Алмазов смотрит на меня в упор, и да, каюсь, мне тоже хочется улыбнуться ему в ответ. Благо, каким-то чудом сдерживаюсь, закусываю нижнюю губу и так же, как и он, скрещиваю руки на груди. Вместо хоть какого-нибудь ответа он осматривает меня с ног до головы, и так несколько раз, при этом вид у него такой, как будто сейчас он защищает кандидатскую.

— Мой вопрос слишком сложен для вас, Сергей Александрович?

— Полина, я согласен на тебе жениться, — совершенно серьезно произносит Алмазов, вызывая во мне на секунды состояние сродни ступора.

— Вы настолько примитивны, что ради коитуса решили соврать про женитьбу? Фу на вас, Сергей Александрович. Просто фу.

— Да к черту этот коитус. Потрахаться я всегда найду с кем, а вот так поржать и поговорить — нет.

— Так, погодите, со мной смеяться и говорить, а с кем-то трахаться? Как-то это, знаете ли, некрасиво. Я за моногамию, если уж с кем-то что-то там начинать. И да, мне на фиг не сдалась ваша женитьба. Так что вы категорически мне не подходите. За сим откланяюсь, — резко встаю со стула и беру, скорее как спасительный круг, пачку с историями болезни. — Я могу их отнести на пост?

— Можешь, — все так же улыбаясь, спокойно произносит Алмазов.

Не нравится. Все это мне совершенно не нравится. Кажется, это было единственной мыслью, пока я медленно ковыляла к сестринскому посту. Он знает мои слабые стороны, а если быть точнее, многие стороны и знает на что давить. Гладит мои ноги, а я сижу и ничего не делаю в ответ. Что это за фигня такая? И почему вместо того, чтобы встать сразу с этого дурацкого стула, я обсуждала с ним какую-то чушь? Идиотина. Так, все, хватит вестись на все это. Если жертва перестает сопротивляться, насильник уже не испытывает к ней прежний интерес, и он заводит новую игрушку. Его же заводит сопротивление. А Алмазова что заводит? Ой, все. Просто заткнись, Полина. Не отвечать ему ни на какой вопрос — и он отстанет, это же все логично и понятно, как дважды два четыре.