Многогранники - Способина Наталья "Ledi Fiona". Страница 30

— Машка, я очень не хочу, чтобы тебе было больно. Я же каждый день смотрю на них. Ты думаешь, учителям не слышны все эти разговоры про клубы, пати и прочее? Они живут в этом с рождения. Они просто другие. Если мы можем подарить тебе нормальный телефон только ко дню рождения, то тот же Крестовский выкинет очередной гаджет и не заметит. Ты вот мечтаешь о ноутбуке, а ему для этого не надо копить. Надо только сказать папе. Понимаешь?

— Понимаю, — спокойно ответила Маша. — А еще понимаю, что ты считаешь меня дурой. Ты мне еще расскажи, что в мире не только богатые и бедные, а еще и угнетаемые слои населения есть. Про расизм расскажи, про экологическую катастрофу, про…

— Прекрати! — повысила голос мама. — Ты передергиваешь.

— Нет, это ты передергиваешь. Хватит считать, что вы умнее нас. Я сама сюда поступила, хотя ты говорила, что у меня не получится. Я учусь сама. Да, Волков и Крестовский наверняка поступили из-за связей, но они же тоже учатся. Ты же должна видеть! Крестовскому вообще сложно, потому что он половину терминов не сразу понимает. У него русский бытовой. Он на яхте в конкурсе не узнал ни одной цитаты, он вообще языковой барьер преодолевает, но учится же! Пишет! Все в срок сдает. И никто над ним не стоит. Он живет один вообще.

Маша выдохлась, но по лицу мамы поняла, что ей так и не удалось донести до нее одну простую мысль: они пусть и не до конца взрослые, но они тоже настоящие. И их бесит, когда все вокруг делают вид, что они до сих пор…

— А говорила, что вы не общаетесь, — голос мамы прозвучал устало.

— Он подвез меня до дома, и мы поговорили. Все. А сегодня я проводила его до квартиры.

Мама снова надолго замолчала. На стене тикали часы, а Маша почему-то вспомнила, что так же тихо было в квартире Крестовского, когда она прикладывала лед к его переносице. Там тоже было слышно, как тикают часы и сопит Крестовский своим разбитым носом.

— Маша, я хочу, чтобы ты меня услышала, — наконец подала голос мама и, подойдя к дивану, присела рядом с Машей. — Жизнь очень длинная, и я понимаю, что не могу уберечь тебя от всех ошибок. Но я очень тебя прошу: выброси всю романтику из головы. Ты должна доучиться, раз уж выбрала такой путь.

— Да нет у меня в голове никакой романтики. С чего ты это взяла?

Мама внимательно посмотрела на Машу и наконец сдалась:

— Это хорошо, если нет. Но если я увижу хотя бы намек…

— Мама, мне восемнадцать!

— Я помню. Тебе всего лишь восемнадцать. И сломать сейчас жизнь нежеланной беременностью или брошенной учебой очень легко.

Маша подскочила как ужаленная и, не найдя что ответить, умчалась к себе в комнату. Какая беременность? Какая брошенная учеба?! У нее даже парня нет. У нее есть Волков, с которым никакой романтики при всем желании не склеишь.

Плюхнувшись на кровать, Маша обхватила себя за плечи. Она и в кошмарном сне не могла представить, что ее маму вдруг перемкнет на всей этой ерунде.

Телефон по-прежнему молчал. Волков за весь день так и не написал. Забравшись на постель с ногами, Маша подумала, что не может предположить, стыдно ли ему за сегодняшнее или же он до сих пор на нее злится. Некстати вспомнилось, как покраснел Крестовский, отказавшись сообщить тему их с Машей разговора. Надо же! Совсем не уметь врать…

Маша открыла список контактов и долго смотрела на номер Крестовского, потом зашла в мессенджер и увеличила его фотографию. Фотография была на редкость невнятная. Крестовский стоял на какой-то смотровой площадке, облокотившись на ограждение. За его спиной возвышались горы, и где-то внизу маленькими точками на синей глади белели то ли лодки, то ли яхты. Крестовский был в шортах цвета хаки, белой футболке и темных очках. В одной руке он сжимал телефон, в другой — путеводитель. Он был совсем непохож на того Крестовского, которого Маша видела каждый день на лекциях.

Маша закрыла мессенджер и загрузила «Фейсбук». Страничка Крестовского все так же поражала своей унылостью. Записи здесь появлялись раз в сто лет и в основном были перепостами с результатами каких-то спортивных мероприятий с англоязычных страничек. Причем зануда Крестовский тащил сюда не только футбол, но еще плавание, теннис и даже гольф. Также он изредка фотографировал виды Москвы, в основном культурный центр, и подписывал тоже на английском. Под этими постами было довольно много комментариев, по которым Маша поняла, что Стив Мэйкерс, любитель постить картинки с девушками и противник знаков препинания, — близкий друг Крестовского, Питер Стельмак — приятель по школе, а некая София, юная звезда тенниса, просто тусит на этой страничке из любви к искусству.

Маша листала фотографии и думала о том, что Крестовский на селфи выходит как идиот, потому что ни разу его лицо не попало в кадр полностью. Зато достопримечательности влезали целиком.

Вверху его страницы появился перепост со странички Шиловой о сборе средств в какой-то приют для животных. Маша задалась вопросом, перечисляли ли Крестовский и Шилова реальные деньги или ограничились тем, что типа помогли несчастным котикам перепостом.

Маша зачем-то перешла на страничку Шиловой. Вот уж где записей и фотографий было завались. Во всех позах и ракурсах. Верхним постом висели фото с дня рождения Крестовского. Маша смотрела на вынесенное заглавным фото Шиловой и Крестовского и думала о том, что они ничем не отличаются от других деток из обеспеченных семей, которых она в душе презирала. Защищенные деньгами родителей, те понятия не имели о реальной жизни. Зачем Шиловой образование, если она выйдет замуж за олигарха и будет мелькать на светских тусовках, сбросив ребенка на нянек? Ее ребенок с рождения будет кататься на дорогих автомобилях и летать частными самолетами в любую точку земного шара, а когда подрастет, будет жалостливо делать перепосты картиночек с просьбой о сборе средств для котиков и собачек. А Маша будет, как мама, работать без выходных, чтобы накопить на ноутбук дочери.

Настроение, и так неважное, испортилось окончательно. Маша вновь посмотрела на фото Крестовского. Он выглядел расслабленным и самоуверенным, улыбаясь так, будто ему принадлежал весь мир. Их беседа на палубе вдруг показалась ей сном. Крестовский не мог пригласить ее на ужин, не мог разговаривать с ней, как нормальный человек, не мог выглядеть таким искренним и заинтересованным. Она, наверное, все себе придумала от усталости и злости на Димку.

Сердясь на себя за то, что не может просто так закрыть страничку Шиловой, Маша начала листать фото, отстраненно удивляясь тому, что она там тоже была. Вечеринка, запечатленная неведомым фотографом, выглядела гораздо более веселой, чем запомнилась Маше.

На одной из фотографий именинник в задумчивости взирал на листы бумаги, разложенные на палубе. Вероятно, он участвовал в каком-то конкурсе, который Маша пропустила. Крестовский на фото положил ладонь на шею и смотрел себе под ноги так сосредоточенно, что Маше стало смешно. Фотограф поймал очень удачный кадр. Солнечный луч высветил торчащие вверх пряди в модной стрижке Крестовского, и создалось впечатление, что тот начинает светиться. Конкурсы, наверное, были все же смешными, потому что на большинстве фотографий участники хохотали. Маше стало немножко завидно оттого, что она не умеет расслабляться. Что ей мешало просто попытаться наслаждаться вечером, а не пасти Волкова? Все равно в итоге оказалась крайней.

На одной из фотографий Шилова была с Димкой. Они стояли вполоборота друг к другу, и Шилова что-то говорила, глядя на него снизу вверх, а Волков слушал, склонившись к ней, и улыбался уголком губ. Машу накрыло нестерпимым желанием удалить эту фотку к черту. Если бы она могла сделать это на чужой странице, сделала бы не задумываясь. Шилова и Волков смотрелись так, будто позировали на обложку журнала. Никогда еще красота Димки и кукольность Шиловой так не бросались в глаза. Интересно, а Крестовский как это фото пережил? У него нигде не екнуло? И сам Волков нормальный вообще? Он после этого фото еще Маше какие-то претензии предъявляет?