Множественные сны Эльфины Рейн (СИ) - Вальц Карина. Страница 50

Эль залпом допила кофе, не зная, куда себя деть.

Глянула на Фауста исподлобья и спросила:

– Ты вообще спишь? Или в моей биографии все время копаешься?

Вместо ответа Фаустино вновь ударил вопросом:

– Зачем поддельное имя? Оно связано с твоим дефектом? Если пофантазировать…

– Прошу, остановись! – физические ограничения дали о себе знать, ведь Эль хотелось вскочить на ноги и как следует тряхнуть эту машину по добыче информации… но она не сдвинулась с места, представляя, как «эффектно» будут выглядеть ее неловкие попытки даже встать. – Остановить сейчас же! Не хочу я знать о твоих фантазиях, ясно? Не хочу!

Подумать только, она жалела этого парня! Щадила его чувства!

Фаустино иронично склонил голову:

– Да ладно тебе, оперировать правдой намного легче.

– Вот и оперируй! Но без меня!

– Хочешь, чтобы я действовал у тебя за спиной? Боюсь, это усложнит нашу и без того непростую ситуацию, да и не люблю я что-то втихаря делать. А еще у меня есть ощущение, что ты – центр событий, Эль.

– Скажи еще, что я Паук и вообще убийца…

– Ты – Паук. И я с самого начала знал, что Паук виновен, – Фауст смотрел прямо на Эль, говоря это. И что-то в его взгляде не позволило Эль вклиниться и возразить, сказать, что это все чушь собачья, ведь она Бланку даже не знала.

Фауст помолчал немного и закончил мысль:

– Полагаю, это не моя идея. Насчет Паука. Но каким-то образом я за нее зацепился, она осталась в голове как навязчивая мысль, суть которой дошла до меня не сразу. Потому что ни один псих не скажет, что он псих. Потому что сложнее всего на свете признать, что в собственной голове что-то не так. Это почти невозможно.

– Ты знаешь, – поняла Эль.

– Теперь да.

ГЛАВА 46

Эль во все глаза смотрела на спокойного Фауста и понять не могла, как же так… она ведь не сомневалась, что новости его уничтожат, сделают больно. Это как сбывшийся ночной кошмар, вдруг воплотившийся в жизнь. Но получается, для Фауста это не кошмар вовсе? Иначе почему он так равнодушен? Эль с самого начала ошибалась насчет этого парня. Все кошмары были у него в голове, осколки внедренных кем-то идей, отравляющих мысли. А правда его освободила.

– Я думала, ты страдаешь о Бланке, – прошептала Эль, припомнив коробку с пирожными на льду и невыносимо-печального парня, стоящего над этими пирожными. Он не замечал даже пронизывающий ветер.

– Я знал ее с детства, конечно, я страдаю. Но…

– Но?

– Полагаю, мои эмоции могли быть иными без внедрения. Я не знаю. Прежде мне не приходилось терять кого-то близкого, – он пожал плечами, напряжено думая, вспоминая. Эль поняла: он еще не успел проанализировать все мелочи, он делает это прямо сейчас. Пытается отделить свои чувства от каких-то иных, превратившихся в вирус после внедрения. – Два года назад отец потерял сознание во время завтрака. Обследование показало опухоль мозга, неоперабельную. Я не страдал и не волновался ни мгновения, хотя это, без сомнений, другое… в конце концов, я знал, что ему помогут, волноваться было не о чем.

– Помогут с неоперабельной опухолью?

Фауст посмотрел на Эль с недоумением:

– Ты же материалист, должна знать про медицинские извлечения. Там, где обычный хирург располагает лишь навыками и техникой, виатор способен извлечь все без остатка. И без операции.

– Я это знала, но…

Эль не думала о чем-то таком обыденном и в то же время невероятном, как медицина виаторов. Она просто не сталкивалась с болезнями и больными людьми, ее мир был ограничен Гаем и Глетчерхорном, в котором обитала одна молодежь, здоровая и золотая. В голове Эль преобладали заговоры, паразиты и извлечения, секты и кошмары, от которых, оказывается, можно завести детей. А вот лечением и обустройством жизни Эль не интересовалась.

– В Комиссии есть материалист с медицинским образованием, – глядя на Эль, пояснил Фауст. – Не думаю, что оно необходимо для его «операций», но Том Райдер – дипломированный хирург. К нему обращаются виаторы для медицинских извлечений.

– Он, должно быть, спас столько жизней…

– За несколько часов материалист может спасти десяток человек при желании, – кивнул парень. – Но людей принято спасать традиционными методами. Полагаю, будь материалистов больше… но их едва хватает для дел Комиссии, что иронично, учитывая, что когда-то Комиссия стремилась избавиться от нежелательных виаторов.

Эль поежилась, вспоминая эту главу истории.

Себя она к материалистам не причисляла, привыкла быть мыслителем, и это словно отдаляло ее от событий минувших дней, но… Эль ведь все равно материалист. И история их уничтожения относится и к ней тоже. Как и способность извлечь чью-то неоперабельную опухоль.

– Говорят, материалисты могут извлекать кошмары, – тихо сказала Эль. На Фауста она не смотрела, предпочитая разглядывать снежный пейзаж за окном. Хотя какой он снежный… просто белое полотно, не видно ни гор, ни других башен замка.

– Это общеизвестный факт.

– Да, но… не уверена, что я знаю, что такое кошмар, – не без труда она оторвала взгляд от окна и посмотрела на Фауста. Ей еще не приходилось в таком признаваться… но Эль все время сомневалась в самом этом слове и том, что оно за собой несет.

Кошмары, о которых все твердили – что это? Монстры из сновидений, которых можно встретить в подсознании каждого? Обычно Эль звала кошмарами именно их, но уверенности, что они те самые, не было. В конце концов, как ее мать умудрилась забеременеть от такого монстра? И почему тогда Эль родилась человеком? Эти вопросы всегда мучили девушку, но казались запретными. В мире подсознания все могло обернуться чем-то привычным, гигантский зверь стать человеком, но опять же… почему такое существо может быть опасно? Его можно развеять, им можно управлять. Хозяин сна способен буквально на все в пределах своей вселенной.

Эль всегда чувствовала подвох.

Кошмарами звались не только монстры, но и чужие тайны, погребенные глубоко-глубоко. Бунт подсознания – тоже кошмар. Буквально любое отклонение от нормы так обзывалось, но правильно ли это? Еще Эль знала, что кошмары способны обманывать, заманивать в мир подсознания и хоронить там человека на долгие годы. Пока его не отыщет какой-нибудь другой виатор. Этого боялись все, но не Эль, которая провела в мире подсознания бесчисленное количество часов и дней. Она видела больше среднестатистического виатора, прожившего долгую жизнь. И увиденного с лихвой хватало для сомнений.

Судя по всему, и у Фауста не было ответа.

– Тебе бы поговорить с материалистом, – сказал он. – Хотя сдается мне, что и у них нет четкого определения. Они все слишком напуганы прошлым и осторожны в каждом извлечении. И те, что в Комиссии, и преподаватели.

– Я думала, ты сразу выложишь мне какое-то до ужаса логичное объяснение, – криво усмехнулась Эль. – Но может, оно и к лучшему? Не узнать, что такое настоящий кошмар. Не узнать, к чему приведет его извлечение.

– Не могу ответить однозначно, ведь я мыслитель. К тому же, у нас есть загадка поважнее, – обсуждать кошмары дальше ему явно не хотелось, а сама Эль забылась, заговорилась и не заметила. С Фаустино ей хотелось поговорить обо всем на свете, не только о кошмарах. Она даже не знала, почему с них начала, наверное, настроение такое… безрадостное. Лучше и правда заняться делом.

Фауст деловито открыл крышку ноутбука и минут через пять выдал номер комнаты Виты, а также сообщил, что живет она одна, как и все материалисты. У них вообще весь этаж пустой.

По дороге до башни Риты Кастильо Фауст ни разу не попытался помочь Эль идти, не предложил руку, не спросил, успевает ли она. В общем, не сделал ничего, что могло бы взбесить. Что, конечно, буквально доконало Эль. Он прочитал ее, словно открытую книгу, точно понял, что предложение помощи она бы посоветовала засунуть глубоко в задницу. Уго Лерой не из тех, кто любит проявлять слабость. Тот еще тип… который, несмотря на всю противоречивость натуры, вовсе не заслужил беспамятного существования в качестве булочника из Нюкты.