Дочь мэра (СИ) - Орлова Юлианна. Страница 19

Я изначально был против того, чтобы ей сообщали, но протокол, мать его за ногу!

— Мам, не надо, отдыхай. Ты когда расслаблялась в последний раз? — сжимаю переносицу и выдыхаю, ведь с моей упертой мамой говорить порой невозможно. Она у меня трудоголик, которая всю жизнь тянула меня сама, порой и от дядьки моего помощи не принимая.

Конечно, у него своя семья, свои заботы, но он все равно участвовал в моей жизни. Пусть со скандалами, но участвовал.

— Бодечка, я же волнуюсь, — тихий голос режет меня без ножа. Я мать в отпуск отправил после ее очередного гипертонического криза. Мне нервы ее не упали вообще нигде. А еще есть то, что меня прямо третирует…

— Ма, а ты не волнуйся. Я вопрос тебе задам один. А Жанка откуда узнала обо мне, м?

Тишина повисает в трубке, это мне явно вместо ответа, можно даже не ждать больше.

— Милый, ну ты только не злись…

Эх, понятно.

Я сейчас очень стараюсь не взорваться, но мои предохранители горят и пускают дым. Это, блять, бесит меня сейчас так сильно, что я сжимаю тел до ощутимого скрежета последнего.

Трубки у меня долго не живут, я их вечно херю, роняю или разбиваю. Ммм, например о стенку. Сейчас же пытаюсь переключиться и упираюсь затылком в спинку больничной кровати, стараясь изо всех сил дышать глубоко и полной грудью.

— Ясно, можешь не продолжать.

— Бодечка, она мне позвонила… о тебе спрашивать, а я вся в соплях и слезах, понимаешь? Оно само вырвалось…Я вообще не хотела, ты только не злись, пожалуйста.

— Ясно, ну ладно. Пошел я, — в уме проговариваю «нахер», но словами по слогам шепчу, — на процедуры. Пока.

Вешаю трубку, потому что я в шаге от того, чтобы взорваться.

Напряжение по рукам скользит волнами, заставляя их дрожать. Обычно в таких мозговытрахательных ситуациях я просто падаю на пол и отжимаюсь до тех пор, пока мои руки и спина не начинают вибрировать. Наверное, именно этому по большей части и научил меня дядька, показывая, что сублимировать можно не только давая в табло пацанам со двора.

И необязательно курить, можно уйти в спорт.

Я бы с радостью сейчас в него нырнул, если бы не весь этот пиздец.

С грустью понимаю, что до приходя Яночки мне еще куковать и куковать, но пока что только ей удается заставить меня успокоиться в общем понимании этого слова и напрячься, в частности, и точечно. Локально, так скажем. Но там я очень не против напрячься, даже за!

Мне доставляю цветы для Облачка, затем шоколад, и я все прячу под кровать на маленькую табуретку для ног. Это, наверное, для тех, кто на кровать залезть не может. Типа для воробушков, а я лось здоровый, мне вообще-то еще нагнуться надо, чтобы на нее шлепнуться.

Лежу и жду, провожая взглядом стрелки часов, а они словно нарочно на месте стоят. Я уже и все, что только мог, сделал, мне теперь только Яночку увидеть и можно хоть в космос лететь. Сразу здоров буду…

Уже и медсестры приходят, чтобы поставить капельницу и пострелять глазами, а может чтобы пострелять глазами и заодно вспомнить, что мне, ептить, капельницу надо же поставить. Игнорирую всех, а то кажется, что изменяю Облачку.

Как можно? Нельзя! Таблеток оставили мне на роту солдат, вот у меня мыслишки и рождаются «а младшенький после этой химозы встанет вообще-то?».

Спустя два часа адского ожидания в палату заходит мое пушистое Облачко, а я нагло прикидываюсь спящим. Пульс шарахает раскатами грома в ушах, и я теряюсь на месте только так, а собраться же надо. От ее красоты у меня башка начинает вращаться сильнее.

Еще ж так хочется урвать немного больше дозволенного. Жру и жру ее эмоции, сменяющиеся на лице со скоростью света. Мягкий румянец окрашивает щечки, и у меня внутри начинает плескаться молодая сангрия, от которой я пьянею на летней жаре.

Моя спасительница. Облачко. Чуть больше приоткрываю один глаз, при этом адски боюсь, что она меня спалит, еще убежит…Она может, если судить по вчерашнему вечеру.

Ну же, девочка, подойди ближе. И снова везет…Яночка меленным шагом подходит, аккуратно проверяет мою капельницу, слегка съезжает своими мягкими пальцами по моей огненной коже.

Так хочется перехватить, но я глушу желание в момент. Зато намертво приклеиваюсь к ее пухлым губкам и слегка вздернутому носику. Слежу из-под опущенных ресниц. Вставляет не по-детски, хочется еще раз поймать пулю и снова попасть в эту больницу в это же отделение и снова к ней. Яна слегка хмурится, когда проверяет таблетки на прикроватной тумбочке. Да, я не пил.

Заставь меня…Отругай. Отшлепай…

Исаев, ты тормози, а то вообще больше не придет после недавнего случая! И я послушно затыкаю свой голос в мозгах, ожидая, что мой грозный «доктор» проверит температуру.

Она всегда проверяет лоб, и именно в этот момент у меня срывает все клеммы, предохранители горят, а член поднимается колом.

И вот маленькая ручка движется к моему лицу и плавно ложится на горячую кожу. Горю. Горю. Горю. По венам пускается адреналин, он лупит нехило, и я уже не соображаю вообще ничего.

Хватай и беги!

Вскидываю руки навстречу, но Яна, повизгивая, отскакивает от меня. Поздно. Я ухватил ладошку и мягко прижимаю ее, раскрытую, к своей груди чуть левее пулевого. Дышать мне все еще сложно, но рядом с ней чудом открывается второе дыхание.

— Исаев! — грозно звучит в ответ на мое откровенное «хамство». За дверью слышатся голоса, и Яна в шоке оборачивается, все еще пытаясь вырвать ладонь из моих рук. Хренушки!

— Яночка, привет, — лыблюсь, смотря на нее одним глазом, второй-то подбит. Сбитый летчик, епт! — У меня болит так сильно, вот тут, — веду рукой прямо к сердцу, что сейчас отбивает как автоматная очередь. — Вылечишь?

Она приоткрывает рот и тут же его захлопывает, пытаясь выбраться из моих объятий мягко, чтобы не навредить. Но не выходит. Я сильный мальчик, во мне веса под девяносто килограммов и это чистые мышцы. Задавлю если надо…сверху.

— Исаев, ну что вы делаете? Вам напрягаться нельзя, — бровки хмурятся, уголки губ опускаются. Волнуется обо мне, и это охереть как приятно.

Тепло разливается по груди, а пулевое совсем не болит. Как и заплывший глаз. Голоса приближаются, Облачко паникует сильнее. Боишься, что спалят? Печально.

Мне даже как-то обидно становится, а потом я себе мысленно луплю словами «она же доктор, че ты хотел?».

— Нельзя, так не делай ничего такого, чтобы я напрягался… — веду ладошками вверх по предплечьям. Глаза закатываются от наслаждения.

Член пульсирует в спортивках, и от этого поплывший мозг думает так, словно я пацан в пубертате. А Яночка краснеет как спелый персик.

Голоса удаляются, шаги нам больше не слышны, и плечи Облачка слегка расслабляются. Кудряшка выдыхает так, словно до этого тянула килограммов сто на собственном «горбу».

— Исаев… — начинает она, пытаясь отругать, но вместо этого приближается и тяжело выдыхает.

У меня столько мыслей в башке и все такие пошло-грязные, что аж самому стыдно. Немножко.

— Ты меня спасла…Красивая, наклонись, поцелую! Отблагодарю, — вырывается резковато, а Яна тушуется, краснея при этом еще сильнее. Облизывает манящие губки и опускает глаза в пол.

— Богдан, прекратите немедленно!

— Опять ВЫ! — грозно луплю ее словами в ответ. — Накажу!

Нет. Не могу прекратить. Я иду как танк…только вперед, пушистик.

— Что надо сделать, чтобы ты моей стала? Ты ведь и так у меня под кожей…

Пульсация в ушах мешает думать адекватно. Перед моими глазами только одна цель…Моя самая главная мишень.

Глава 15

Господи! Да что ж это за человек такой? Хватает, прижимает, шутит и все сразу.

Я стою, плотно прижатая к его телу, растеряв последние остатки мозга, у меня только одна мысль всплывает «сейчас зайдут и увидят нас». Голоса за дверью усиливают панику, и я мягко впиваюсь ладошками в горячие и снова голые плечи Исаева.

Он точно решает меня добить своим полуголым видом, и не то чтобы мне не нравилось, нравится, конечно, но я же должна его лечить, а не слюни пускать. Как это сделать?