Дочь мэра (СИ) - Орлова Юлианна. Страница 34

Женщины и слезы — это не мое. Я вообще теряюсь в такие моменты.

— Все. Отставить слезы, да?

Повернувшись, напарываюсь на перепуганное лицо Яны. Перед ней бы еще извиниться за все, а тут стрессняк на стрессняке…

— Ну все, мам. Ты в самом деле зря только волновалась. Сидела бы еще себе на отдыхе, через пару дней увиделись бы, — провожу ладонью по лицу и ощущаю тупую боль в груди. От нее не помогут обезболы, блять.

Яна встает, явно намереваясь оставить нас, но я перехватываю ее ледяную ручку, не позволяя сбежать. Нетушки, теперь будем знакомиться как положено, назад дороги нет. Я ж не фраер какой, сдавать назад не собираюсь, только вперед и в открытую теперь.

— На место, красотка.

Поджав губы, Облачко садится, я снова вручаю ей тарелку и вилку.

— Жуй-глотай, Кудряшка, а то ты у меня худенькая такая, ветром сдувать будет.

На самом деле, она и правда словно высохла за то время, что мы знакомы. Если сравнить первый день и сегодняшний, то разница имеется значительная. Но я наверняка преувеличиваю.

— Все, вы меня извините. Яна, прошу прощения еще и лично у вас. Я не истеричка и не чокнутая мамашка, а Бодя не маменькин сыночка, просто единственный сын и за него у меня болит сердце. Волнуюсь адски и ничего не могу с этим поделать. Такое можно понять, когда у самой появятся дети…

— Так, все хватит тут негатив разводить. Итак, мам, мы с Яной идем в оперный театр на твой любимый фильм.

— На представление, Богдан, и в музкомедию идем, — мягко поправляет меня Облачко, пока я широко лыблюсь. Мама явно в шоке взирает сначала на Яну, затем на меня. Это да, это я понимаю, почему она в шоке, ведь меня в такие места поганой метлой не загнать было, а тут (стыдно признаться) сам билеты купил, сам пригласил, все сам.

Самостоятельный пацан, епт. А что делать? Может я теперь и театр полюблю.

Мне по шарику, куда мы идем, если уж быть до конца честным, но я очень рад, что идем. И кстати, туда мы катим аж завтра. Как я удачно подобрал день, а? Вот это у меня интуиция работает на все сто процентов. Это вам не шубу в трусы заправлять!

— Да уж, я очень удивлена, но хорошо вам сходить.

Уверен, мое сверкающее выражение лица ослепляет.

— Яночка, расскажите о себе, вы так молоды, а уже в больнице работаете. Это необычно.

Потому что Облачко талант у меня, в этом сомнений вообще ни у кого быть не должно. Только думаю это сказать, как Яна меня опережает.

— Я не работаю тут, а стажируюсь, хотя скорее сказать — борюсь со своими страхами. Меня сюда сослали для этого, но мне нравится, и я очень стараюсь, — сразу выкладывает всю подноготную Облачко, отчего на моем лице разливается улыбка.

Нет, малыш, с тобой в разведку мы не пойдем, ты нас сдашь с потрохами и даже не поймешь, чего случилось-то.

— А кто родители…Яна? Наверное, тоже врачи?

— Мэр Александр Белов, — с абсолютной гордостью четко проговаривает Яна, чем шокирует мою мать сильнее. Она настолько в ступоре, что не сразу находится со словами. — А мама педиатр.

Тыць-пиздыць, по-русски здрасти. Немое кино.

Да, это не входит в канву общепринятых норм, где детки мэров, депутатов и прочих сильных мира сего воротят че хотят на дорогих тачках. Я, кстати, вообще не в курсе, у Облачка хоть машина есть? У меня есть, не очень дорогая, но довольно хорошая. Завтра я собираюсь ее забрать на ней.

— Кажется, сегодня день сплошных удивлений, — мягко проговаривает моя мать, одаривая Яну теплым взглядом. — И вы хотите стать врачом, да?

Этот вопрос загорает Облачко по-новому, и она практически расслабляется, погружаясь в знакомую тему, где она чувствует себя как рыба в воде. Клянусь, я даже не моргаю, всматриваясь в ее реакции, мимику, жесты, да и, чего греха таить, губы. Особенно в них.

— Хирургом хочу стать, очень в это верю и стараюсь побороть все свои страхи, — в глазах плещется надежда.

— Это похвально Яна. У вас боязнь крови, да?

— Да, но я уже почти избавилась от нее.

— Здорово. Я слышала, что многие уходят из меда, так и не поборов этот страх, а многим хватает посетить пару операций, чтобы больше не думать о крови.

— На самом деле, это опасно на операции с такой фобией ходить. Только если за стеклом будешь, иначе можно упасть и помешать процессу. Навредить и больному, и врачам. В общем, нельзя вот так сразу, стоит начинать с меньшего.

— Когда-то я тоже хотела поступить в мед, но жизнь распорядилась иначе.

В тоне скользит тень нечитаемой эмоции, и я слишком хорошо понимаю, о чем сейчас говорит моя мама. Не получилось, потому что Богом Данный человек появился в ее жизни. И это я.

Эта тень тухнет быстро, следом загорается радость, и лишь в глазах читается что-то, от чего даже у такого закаленного мужика, как я, начинают неметь конечности.

Однажды я пообещал отплатить за каждую слезинку своей мамы, однажды это непременно случится.

Глава 26

Кажется, знакомство с матерью Богдана проходит хорошо, по крайней мере, до момента, пока я не говорю, кто мой отец. С этой секунды взгляд Натальи Николаевны меняется, пусть она очень пытается сделать вид, что это не так. Возможно, я себя накрутила, а может правильно сосчитала ее реакцию.

В целом, я привыкла, что ко мне относятся как-то иначе, стоит им узнать об отце, вот почему я стараюсь не распространятся о сфере деятельности папы. И когда я говорю иначе, то имею в виду не столько странное отвращение, сколько попытки угождать дочери влиятельного человека для получения всем известных плюшек.

Моего отца многие не любят, это правда, но также есть те, кто считает своим священным долгом подлизаться. Сколько было парней, которые пытались зайти с дугой стороны, не счесть. А сколько взрослых мужчин не двусмысленно намекали на более тесные контакты с нашей семьей?

Стоит ли говорить, что эти люди не то, чтобы перестали быть папиными партнерами, они перестали входить даже во второй круг знакомых, которых допускали на определенные мероприятия.

Я привыкла быть дочерью популярного человека, своим отцом я горжусь и знаю, что он замечательный человек, но к подобной реакции некоторых людей, как Наталья Николаевны, тоже привыкла.

Однако это не отменяет того факта, что сейчас я испытываю странную тупую боль в области груди.

Мне бы очень хотелось ей понравиться, но в глазах тот огонек интереса, увы, потушен. Богдан не выпускает мою ладошку из своей теплой руки, понижая градус паники поглаживающими движениями по костяшкам, но в душе давно леденеет легкая паника.

Мы разговариваем и выпиваем сок за здоровье больного, который завтра уже таковым считаться не будет, и я, мягко отодвинув уже пустую тарелку из-под торта, встаю и тихим голосом шепчу:

— Я позже на перевязку зайду, Богдаш, — провожу ладонью по руке, но парень не дает мне просто уйти. Держит и смотрит не очень радужно.

— Куда это? Мне сейчас надо, я готов вообще-то! — кривляется и морщится, чем вызывает волну смеха. У него чудным образом получается разрядить абсолютно любую напряженную обстановку. Да и вообще все разрядить и уложить на лопатки.

— Да, и это мне пора, — мать Исаева встает, тепло улыбается и машет рукой мне, а Бодю обнимает, целуя при этом в лоб. — Не буду мешать процессу, — на лице тень нечитаемой эмоции, отчего у меня вновь странные мурашки по коже. Нехорошие такие…

Мы прощаемся довольно тепло, меня напоследок обнимают, одаривая смущенной улыбкой. Но смущаться все же следует мне, потому что такая реакция слишком однозначна, чтобы трактовать ее как-то иначе.

Когда в палате остаемся только я и Богдан, Исаев моментально сгребает меня в кучу и начинает наглым образом целовать, пуская в рот проворный язык. Кровь воспламеняется, обдавая огнем каждую клеточку тела, вырывая искрящие нервы наружу.

Они пульсируют и лишают способности мыслить здраво, хотя вообще я планировала другое, как только мы останемся наедине.