Измена. Новая жизнь (СИ) - Тэя Татьяна. Страница 21

— Не надо, — пытаюсь закричать, но выходит лишь шёпот. — Нет, я не хочу.

— Всё будет хорошо, — долетает до меня ровный голос.

В нём нет эмоций. Нет выразительности. Сухой профессионализм.

Сил на злость не хватает. Её нет. Только обречённость и мысли, что Артём всех купил.

Не знаю, сколько времени проходит. Может быть, день или два, или неделя. Я где-то между сном и явью. В какой-то момент обнаруживаю себя с чашкой казённого чая и бутербродом с сыром в руке.

Выходит, я ем? Только не помню: когда, как и сколько раз.

Персонал регулярно чем-то меня пичкает, капает и повторяет будто мантру: «потерпи, всё будет хорошо».

Универсальная фраза для всех и каждого. Вероятно, при приёме на работу сюда нужно показать, что ты умеешь выговаривать её верно и с нужной интонацией.

Очнувшись в следующий раз, понимаю, что сознание вот прямо сейчас больше принадлежит мне, чем это бывает обычно. Будто персонал запоздал с дозой лекарств. Пытаюсь сжать пальцы, согнуть руки в локтях, потянуть на себя, выходит слабенько. Не думаю, что меня привязали, потому что скованности не ощущаю. Просто сложно двигать конечностями, так же как и ворочать языком. Это всё из-за седации. Я просто лежу на спине и дышу отчаянно.

Поворачиваю голову на звук открывшейся двери. Женская фигура в белых медицинских брюках и бледно-голубом халате приближается ко мне. Сейчас могу разглядеть её более отчётливо. Это молодая девушка, может быть, года на четыре младше меня.

— Пожалуйста, не надо, — выходит у меня очень слабо.

— Всё хорошо, Светлана, — обращается по имени. — Сейчас поставлю капельницу…

— Н-не н-надо, я н-не больна, я н-нормальная. — Слоги с силой выталкиваются из моего рта неповоротливым языком.

— Да-да, конечно.

Мне и обидно, и смешно. Грустная комедия с плохим концом — вот, что я думаю.

Однако отчаянно продолжаю:

— Позвоните… позвоните моему доктору, — даже чуть смешно от того, что привираю, — позвоните доктору Менделееву, пожалуйста. Никите Менделееву. — Откуда-то берутся силы убрать руку, когда прохладные пальцы хватают моё предплечье. Впрочем, довольно быстро возвращают его на место и прижимают к постели. — В центр психологической помощи… на Александра Невского… Он… Он не знает, что я тут. Пожалуйста, сообщите ему. В моих вещах есть телефон… Должен быть.

Уже приподняв голову, шепчу и шепчу я.

— У меня нет доступа к личным вещам пациентов.

— Позвоните, пожалуйста, скажите, что я здесь. Пожалуйста.

Ушам своим не верю, когда до меня долетает.

— Я позвоню. А пока поспите.

Медсестра крутит колёсико капельницы.

— Вы не позвоните, — хнычу. — Зачем говорите, что позвоните, хотя сами не собираетесь.

— Позвоню.

— Нет… зачем обманывае… те…

Всё сознание уплывает. Сил держать веки открытыми уже нет. Борьба бессмысленна.

Закрываю глаза и сдаюсь.

Сопротивление бесполезно.

— Света? — ласковый голос и мягкое прикосновение к руке, приводят в чувства.

Шевелю пальцами, чтобы ухватить фантома, явившегося в мою палату.

Но кожа под моими пальцами тёплая и фантом вполне себе живой, обладающий плотью и кровью.

Боже… я готова разрыдаться от облегчения, было б только чем. Глаза сухие, не могу выдавить и слезинки, будто эту опцию взяли и отключили напрочь.

— Света, не переживай, всё будет хорошо?

Как не переживать-то? Живём в современном мире, а методы — средневековые. Взяли, скрутили, поместили в дурку без суда и следствия. Всё, как грозился Артём. Кто я против него?

— Не плачь. — Видимо, одинокая слеза прорвалась на свободу. Никита нежно стирает её с виска. — Домой доедем, там поплачешь. — Пауза, и чуть слышное: — А я успокою.

Глава 24

Я сплю, как сурок, сколько времени — без малейшего понятия. Одно успокаивает, я дома у Никиты. На его шикарной королевской кровати и мягком белье. Ещё больше меня радует, что, открыв глаза, я смотрю на мир собственным незамутнённым взглядом. Правда, в этом мире темно, но, возможно, всему виной шторы блэк-аут, которые плотно задвинуты.

Поворачиваю голову, выискивая электронные часы. Кажется, у доктора Менделеева они стояли… ах да… вон, на полке.

Сейчас около одиннадцати вечера. Выходит, я проспала весь день.

За окном завывает ветер, бьётся в стёкла снежная крупа. Когда мы ехали в машине, последний весенний снегопад только начинался. Зима в этом году решила задержаться подольше, но это временно, недели через две всё может измениться. Как и в моей жизни, напоминающей мне сейчас капризную питерскую погоду.

Лёгкий стук в дверь заставляет вздрогнуть, потому что я опять начала погружаться в сон.

— Да?

Голова Никиты показывается в открывшемся проёме. Из коридора в спальню льётся приглушённый свет.

— Показалось, что услышал копошение.

— Ну и… ну и слух у тебя, — невольно улыбаюсь.

— А я прислушивался, — признаётся.

Прислушивался — значит, волновался?

— Разбудил бы.

— Нет, — заходит в комнату. — Тебе надо было выспаться. Ты встаёшь или ещё подремлешь? Есть хочешь?

Сверяюсь с ощущениями. Жму плечами, хотя Никита, наверняка, этого не видит, я же под одеялом.

— Не понимаю.

— Тогда лучше поешь, в процессе поймёшь. Помочь дойти до ванной?

— Я сама.

— Точно? Голова может закружиться.

Делаю глубокий вдох, понимая, что сейчас предстоит рывок, как в конце олимпийской дистанции.

— Какой ты заботливый. Ладно, не буду отказываться тогда.

— Вот и правильно.

Никита помогает мне сесть. Слушает пульс, кладёт руку на лоб, потом на шею, тихонько потирает кожу.

— Медленно поднимайся и держись за меня.

Мы выходим из спальни.

— В целом, нормально, — оцениваю своё состояние.

— Да, ты молодец.

— А какой сегодня день? — вскидываю голову. — Когда мы последний раз виделись?

— Четыре дня назад, — сообщает он, а затем добавляет. — И, если честно, я заволновался, когда твой молчащий телефон так и не заговорил. Тотально вне сети.

— Четыре дня, — шёпотом повторяю. — Значит, почти три из них я в дурке провалялась.

— Я ездил к тебе домой вчера.

— И что там? — смотрю искоса. — На Артёма наткнулся?

Никита перекладывает мою ладонь из правой в левую, а освободившейся, обнимает за плечи.

— Нет, — мотает головой. — Мне никто не открыл.

Он щёлкает выключателем и заводит меня в ванную.

— Посиди здесь, я тебе наберу. Под душ не вставай, слабая ещё.

— Да я, вроде, ничего себя чувствую.

— Это может быть мнимая сила. Потом колени возьмут и подогнутся в самый неподходящий момент.

Я присаживаюсь на бортик ванной и смотрю, как он набирает мне воду.

— Мог бы подумать, что ты засмущалась и избегаешь меня, но это странно, мы по любому бы встретились позже на сеансах с Алисой.

— Я, может, и смущаюсь, поэтому попрошу тебя выйти, пока буду мыться, — улыбаюсь слабо, — но избегать бы не стала.

Никита чуть выпрямляется, упирается ладонями в бортик по обе стороны от меня и наклоняет голову. Наши губы так близко, что дыхание смешивается.

— На этот раз выйду, — обещает, а затем коротко целует.

Прижимается с нежностью и не углубляясь в более страстном направлении. А я отвечаю, даже не понимая, откуда силы берутся.

— Зови, если нужно будет спинку потереть, ну или ещё чего-нибудь, — заигрывает со мной.

Бросает на машинку два пушистых полотенца и выходит.

— Не закрывайся только, — долетает из коридора, — а то мало ли что. Не хотелось бы дверь ломать, мне она очень нравится.

— Не буду, — обещаю с усмешкой.

Раздевшись, ложусь в ванну. Горячая вода и расслабляет, и бодрит. С ужасом разглядываю исколотые руки. Они в синяках, на запястьях отёки, следы от неудачных попыток поставить катетеры. Или я где-то дёргалась и мне лекарство «дуло», образовав страшные в своей красоте мраморные синюшные разводы.