Путешествие в Элевсин - Пелевин Виктор Олегович. Страница 27
Маркус Зоргенфрей (TRANSHUMANISM INC.)
Коньяк был обычным для адмиральского кабинета ВЗОПом. Сигару я даже не отрефлексировал. А вот папка с материалами, шлепнувшаяся на стол, была какого-то тревожного багрового цвета.
– Много новой информации, – сказал Ломас. – Во-первых, от айтишников. Они говорят, исходная тренировка Порфирия уже неактуальна.
– Почему? – спросил я.
– Потому что он способен тренировать и переучивать себя в зависимости от решаемой задачи. И постоянно этим занимается. Все эти разметки и выборки он как угодно меняет сам. Похоже, мы с этой рыбой только время потратили.
– Меняет сам? – спросил я. – На основании чего? По каким правилам?
– На основании прежде совершенных выборов и различных лингвистических скриптов, считываемых из архива. Он столько раз делал это за последние три века, что вряд ли первоначальные скрипты играют сегодня в его целеполагании важную роль. Вернее, они могут ее играть, но это рулетка. Понять, на основании чего он принимает окончательные решения, мы не можем. Когда-то у него в приоритетах был Достоевский с Набоковым, а теперь там какой-нибудь…
– Гегесий, – сказал я.
– А кто это?
– Такой древний философ.
– Как вы это узнали? – вскинул глаза Ломас.
– Порфирий сам признает, что находится под большим его влиянием. Зачитывает вслух. У него с собой большая его книга.
– Вот так, – сказал Ломас. – Вот видите. А мы в это время Достоевского изучаем… Подождите…
Ломас зажмурился, и я понял, что он получает контекстную справку.
– Гегесий, да… Говорил о важности поиска истины. Некоторым духовным искателям советовал самоубийство. Способ – отказ от приема пищи. Но никаких крупных сочинений не сохранилось, насколько можно судить.
– Это у нас не сохранилось, – сказал я. – А Порфирий мог его трактат сам написать. Хотя с практической точки зрения достаточно было предъявляемых мне отрывков. Не удивлюсь, если он сочинял их в реальном времени.
Ломас вздохнул.
– Он, значит, ценит Гегесия?
– Он может врать, – ответил я. – Не забывайте, это римский император. Давайте не гадать о том, чего не знаем.
– Есть кое-что, известное нам точно, – сказал Ломас и подвинул ко мне поднос со стаканами. – Только сначала выпейте, это поможет. И сигарку… Вы вообще следите за международной обстановкой на поверхности?
– Нет, – сказал я. – Лет сто уже.
– Счастливчик. Тогда читайте внимательно. Это важно.
Первый материал оказался статьей – глянцевым разворотом, с мясом вырванным из какого-то журнала. Особенно удались ворсинки на бумаге в месте разрыва – такое в баночном мире любят.
«ФОРБС» Добросуд
Рецензия на книгу П. Лукина «Душа-Ветерок»
Как добросудная женщина и мать будущего улан-батора я согласна, что у баночного авторитаризма есть свои плюсы. Парады, салюты, праздничная иллюминация, весенняя раздача семенной картошки, бесплатная чиповка жеребят – все то, что мы любим. Недаром народ Добросуда…
И так далее, и тому подобное – не буду повторяться, прочесть правильные слова можно буквально всюду. Радостно, когда у народа есть Вечный Вождь с большой буквы.
Но некоторое, не побоюсь этого слова, несовершенство нашего строя заключается в том, что низковольтные разряды, шебуршащие в банке с тремя (а то и двумя) фунтами ничем не примечательного серого вещества, получают вдруг такое усиление, что бесчисленные жизни должны, как железные опилки во время школьного опыта, развернуться вслед за ними – или прерваться вообще.
Поэтому за досугом Вождя тщательно следят его медики и конфиденты, тоже, конечно, давно переехавшие в банки.
Очень важно, чтобы Вечный Мозг не попал в симуляции под какое-то неожиданное психологическое влияние, особенно организованное вражеской разведкой. Но наши, как всегда, не углядели.
Да-да, дорогой читатель, я о той самой книге, о которой ходило в свое время столько слухов. «Душа-Ветерок» издана наконец официально – и доступна теперь узкому кругу эстетов, берущих книги не только на растопку.
Так уж вышло, что роль этого трактата в истории оказалась куда важнее содержащихся в нем смыслов (какими бы они ни были сами по себе). Поэтому в данном случае рецензенту следует не шелестеть страницами, а в первую очередь систематизировать устное предание – и уточнить, какие из многочисленных слухов о роли этого трактата в известных событиях соответствуют действительности.
Но сначала несколько слов об истории этой книги.
Что нам известно о ее авторе?
Не слишком много – все-таки жил он триста лет назад. Павел Лукин был простым русским пареньком из деревни Уломы под Архангельском. Рос на берегу Белого моря, ловил рыбу, ходил в ночное, смешил столичных жителей окающим северным говорком…
Государственная политика тех лет развивала в русском человеке предприимчивость, сметку и высокую трансграничную мобильность. Поэтому вскоре Павел выехал из России по фальшивому израильскому паспорту – сперва дал Дубая, потом осел во Франции, где получил зеленое убежище как студент казанской медресе, а по окончании срока переоформился в ингушского гея.
Париж духовно окормлял (и окормляет) не одно поколение российских скитальцев. Именно здесь в двадцатом веке Георгий Чулков напечатал незабываемое:
В Париже часто кажется, что России нет. А уж с Богом там все решили еще в восемнадцатом веке. Но Бог, Россия и царь умеют подкрасться незаметно.
Павел гулял по Монмартру, слушая песнь муэдзина в загустевшем от паров абсента воздухе. Листал паранджи, снимая трансов в Булонском лесу. Следил за исполнением шариатских приговоров на площади Согласия… И, конечно, общался с мыслящим Парижем – в первую очередь русскоязычным.
Именно здесь он и создал свое мистическое учение о климате. Суть его вот в чем – Земля, по мнению Лукина, есть огромное живое существо, и то, что кажется нам изменениями климата, есть как бы смена его настроений.
Сама идея, конечно, не нова и восходит к раннему карбону. Ее самые известные пропоненты в двадцатом веке – это Джеймс Лавлок и Линн Маргулис. Они утверждали, что Земля и жизнь на ней представляют собой единую саморегулирующуюся систему и наша планета, по сути, ведет себя как живой организм. Друг Лавлока писатель Уильям Голдинг, повелитель мух и детских сердец, даже придумал для него имя – «Гайя». Далее эти идеи были подхвачены так называемым «планетаризмом», ставшим чем-то вроде культа для значительной части мировых элит.
Научной (в карбоновом понимании) здесь была только идея, что биосфера Земли – это гомеостатическая система, стремящаяся поддерживать оптимальные для своего существования условия. Но понятие «гомеостаз» в позднем карбоне применялось ко множеству различных феноменов, от комнатных термостатов-кондиционеров до создаваемых спецслужбами хунт, формирующих наиболее подходящую для своего сохранения среду и геополитический сеттинг.
Некоторые параметры для гомеостатического регулирования не важны. Например, если оптимальным режимом для кондиционера будет пять градусов Цельсия, то не спрашивайте с него за ваши фиалки. А если цель хунты зацепиться за власть, не спрашивайте с нее за вой противовоздушной сирены. Издаваемый кондиционером стук и продвигаемая хунтой идеология играют в гомеостазе одинаковую роль – они сопутствуют основному процессу и отвлекают от него внимание.
Чего хочет хунта, понятно. А вот с кондиционером сложнее. Хочет ли он чего-то вообще? Это (как и многое другое, связанное с климатом) вопрос не столько научный или философский, сколько религиозный.
Ученые в карбоне соглашались, что биосфера является саморегулирующейся системой. Но мысль о том, что Земля – это живое существо, способное проявлять о себе заботу, казалась многим абсурдной.
Разве планета эволюционирует в борьбе с другими планетами? Разве у нее есть потомство?
Она лишь меняется со временем, как и любая неживая космическая материя.
Лукин, однако, утверждал, что мы просто не в силах увидеть эволюцию и связь планет, а также их любовь и вражду, поскольку это происходит не в трехмерном пространстве, а в более высоких измерениях космоса, к которым у большинства людей нет доступа. Физические расстояния там не важны. И вообще, крайне глупо, будучи сухопутной амебой, пытаться понять биологию кита по аналогии с собственной.
Представления самого Лукина о связи и эволюции планет имели мистический характер и основывались на информации, полученной от парижских последователей Г. И. Гурджиева.
Лукин считал Землю «небинарным космическим субъектом». Одна из самых головоломных глав в книге посвящена именно доказательству небинарности Земли. Историки науки предполагают, что эта тема появилась в трактате из-за надежды Лукина получить академическую стипендию или грант от какой-нибудь культурной институции, но удача ему не улыбнулась.
Возможно, причина в том, что в этой главе впервые в мировой климатологии была прослежена корреляция между ростом среднегодовых температур и законодательными послаблениями для LGBTQIESRHШЩ++.
Сама корреляция есть, но, как справедливо замечают критики, она далеко не всегда означает причинно-следственную связь (корреляция с карбоновыми эмиссиями – это совсем другое). К тому же Лукин постоянно употребляет оборот «диктатура лгбтариата», что вряд ли сильно помогло его кейсу.
В современном русскоязычном издании эта глава опущена для защиты трудящихся от полиаморофобных микроагрессий – но мы уверяем читателя, читателе и читательку, что оне ничего не потеряле. Европейская мысль тех лет была скована цепью косных пуританских предрассудков, чем, вероятно, до сих пор импонирует российскому начальству.
Жизнерождающей функцией Земли и ее главным сущностным проявлением Лукин полагал ветер. Это, по его мнению, было дыхание планеты и одновременно эманация ее души (отсюда и название трактата – «Душа-ветерок»). Именно от ветра зависела жизнь.
Как именно Лукин пришел к такому выводу, трудно сказать, но возможно, что на него повлиял поэтический образ летящих по воздуху семян – он часто встречается в книге.
Людей и животных Лукин считал чем-то вроде нервной системы Гайи. А ее легкими и сердцем называл Сибирь, где над бескрайней тайгой происходит таинственный ветрогенезис.
Это ключевой термин книги, встречающийся в ней почти на каждой странице. Означает он в зависимости от контекста многое – зарождение мировых ветров над сибирской тайгой, возобновление жизни на планете, генерацию нового жизненного смысла в душе, экологически безупречное бытие, опирающееся на силу ветра и так далее.
Почему живший в Париже Лукин вдруг назначил мистическим центром мира Сибирь, сегодня трудно понять. Наверно, по той же причине, по какой тюменские мещанки тех лет считали центром мироздания Париж. Там лучше, где нас нет.
По Лукину, ветра зарождаются над сибирской тайгой и главным алхимическим трансмутатором природного таинства являются сибирские леса. Поскольку это духовно-мистический процесс в живом организме Гайи, обычных научных доказательств здесь нет и не может быть.
Зато есть составленные Лукиным корреляционно-статистические таблицы, увязывающие силу и направление сибирских ветров с общим климатическим балансом планеты и нравственным состоянием человечества. В общем, никакой научной четкости, но достаточно мутного материала, чтобы люди в белых халатах (или, например, шапочках из фольги) могли что-то долго бубнить у вполне убедительных таблиц и графиков на экране.
На мой взгляд, книга Лукина – это не столько климатологическая работа, сколько лирическая поэма, перемежающаяся ссылками на реальные научные труды. Но из-за своего внешнего наукообразия она способна оказывать серьезное влияние на сознание, склонное к конспирологическому видению мира, в чем всем нам пришлось убедиться на собственном горьком опыте.
Как книге, написанной бог знает когда, удалось изменить наше настоящее? У этого, как ни странно, были вполне объективные причины.
Генерал Судоплатонов – покойный Дядя Отечества, бывший Вечный Вождь, о промахах которого сегодня уже начали потихоньку говорить – не был тем кровожадным монстром, каким его рисует пропаганда «Открытого Мозга». Перед ним стояли две задачи: наполнить бюджет в условиях отсутствия спроса на ископаемую энергию и дать стране если не новую идеологию, то хотя бы звонкий объединяющий нарратив.
Внешние аспекты жизни баночного руководства известны всем (шахта под Лондоном или в Неваде, баночное хранилище высокого таера, многократно продублированная система жизнеобеспечения, системы связи и так далее). Но сам субъективный быт руководства (то, что баночник воспринимает в создаваемой нейросетями галлюцинации) более-менее ясен только «TRANSHUMANISM INC.» и еще – это важно! – сердобольской медицинской группе, следящей, чтобы параметры мозга оставались в зеленой зоне.
От корпорации сливов на эту тему не будет. Детали становятся известны, когда начинают говорить баночные медики.
Что мы знаем сегодня?
После пробуждения Судоплатонов обычно выходил голышом в райский сад, где херувимы с кадилами приводили ему первую утреннюю девственницу (все цисгендерно, консентно и возрастосогласно, даже не подумайте). По рекомендации врачей он ждал ее в Беседке Ста Ароматов около десяти минут: нетерпеливое предвкушение подобной процедуры значительно повышает ее гормонально-терапевтический эффект.
Хотели как лучше, а получилось как всегда.
На кальянном столе в беседке лежало несколько альбомов по искусству и первое парижское издание книги Лукина: изящный томик ин-кварто с тиснением розового золота (надпись «Душа-Ветерок» занимала всю обложку и, должно быть, призывно мерцала в утреннем райском солнце).
Судоплатонов обратил на эту книгу внимание и вместо оздоровительного предвкушения каждый день листал ее в ожидании встречи, загибая страницы, чтобы вернуться к тексту на следующее утро. Девственницы менялись, а книга оставалась, и заложенных страниц в ней становилось все больше…
Вот таким нелепым образом климатическое учение Павла Лукина без всякого одобрения Тайного Совета оказалось закоммутировано на емкость с мозгом вождя. Мало того, оно толстовским плугом пропахало все его извилины – как установили потом военные медики, именно из-за гормонально-половой напряженности этих десяти минут. Сыграло роль, конечно, и то, что до этого генерал прочел не слишком-то много книг и, несмотря на всю свою многоуровневую охрану, оставался по-детски беззащитен перед логосом.
И здесь наша модель разделения властей, увы, дала сбой. Не нашлось никого, кто смог бы в доступной форме разъяснить висящему в рассоле мозгу, что «зеленый пояс Сибири», «молитвенное ублаготворение стихий» и даже «душа-ветерок» – это просто слабые токи в его синапсах и дендритах, имеющие ту же природу, что электрические наводки в мозгу сверчка или летучей мыши, и ничуть не более важные для Вселенной, чем фоновые разряды в любом другом комке нервных волокон.
В результате Судоплатонову показалось мало просто крышевать финансовые потоки. У него появилось системное видение климатических проблем и грандиозная экологическая повестка. Пыльные колеса истории заскрипели вновь.
Верил ли сам Судоплатонов в ветрогенезис? Да, и всем сердцем (мы знаем, что он заказывал себе соответствующую коррекцию сознания в «TRANSHUMANISM INC.» – документы слили в сеть незадолго до его кончины). Поэтому он принимал судьбоносные решения без всяких колебаний.
Большая часть Евразии получает сегодня энергию от ветра. То, что мировые ветра по Лукину создаются ветрогенезисом над сибирской тайгой, дало властям Добросуда повод потребовать от пользователей ветра амортизационных выплат на «поддержание ветрогенезиса» – посадку новых деревьев, благоустройство лесных ландшафтов, а также строительство мемориалов Лукина и гражданских храмов ветрогенезиса в сибирской тайге.
Самое смешное, что пару подобных храмов действительно построили – прямо в лесу, без дорог, без всякой инфраструктуры. Теперь там живут бомжи и скоморохи – а жандармы рискуют появляться лишь на экзоскелетах и днем. Большую часть выделенных на мемориалы Лукина средств украл министр ветрогенезиса генерал Курпатов. А почему нет? Дальше банки ведь не сошлют.
Работающим на ветряной энергии странам было предложено покупать у Добросуда квоты на ветер. Отказавшихся ждали ветросанкции.
Их главным инструментом стала карбоновая лазерная станция «Bernie», несколько столетий прокрутившаяся на орбите вхолостую. Ее дистанционная расконсервация отечественными хакерами была чистой воды пиратством – «компенсация за карбоновые конфискации», выдвинутая в качестве юридического обоснования, не была признана никем. Но сомнительность прав Добросуда на орбитальный лазер никак не влияла на точность наносимых им ударов.
Простые бухгалтерские вычисления показывали, что покупать квоты на ветер выгоднее, чем каждый день строить новые ветряки. Сначала схема вроде бы заработала. Но потом ветрогенераторы стали переносить в Курган-Сарай, куда «Bernie» не добивал из-за дефекта одного из орбитальных зеркал, и Дядя Отечества решил ввести туда улан-баторов. Вот так мы и прибыли, куда прибыли.
Интересно, догадывался ли климатолог Лукин, как власти используют выпущенную им в Париже книгу? Знал ли генерал Судоплатонов, чем кончится его увлечение ветрогенезисом? Спросить их об этом, увы, уже нельзя. Лукин умер три столетия назад. А банка с мозгом генерала Судоплатонова разбилась в лондонском бункере при уборке помещения – или так нам сообщают конспирологические каналы.