Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич. Страница 172
- Как же ты прошел столько стран? – Вмешался, наконец, в разговор изумленный рассказом казака Бенгт. – Неужто, нигде не задерживали?
- Ха! – Ощерился гость, обнажив два ряда прекрасных крепких зубов. – Еще как цеплялись, да рыцари мальтийские, вот уж христиане истинные, даром, что латиняне, бумагу, самую что ни на есть справную дали. Мол, с полона басурманского освобожденный, и все христиане помогать обязаны. – Казак сунул руку за пазуху, бережно извлек пергаментный свиток с прикрепленной сургучной печатью, протянул Гилберту. – Читай, коль латиницу разумеешь.
Текст, выведенный старательной рукой писца, гласил о том, что «предъявитель сего Болдириус освобожден из турецкого плена усилиями братьев-госпитальеров Ордена Святого Иоанна, Иерусалима, Родоса и Мальты, оказал услуги Ордену и нуждается в защите и покровительстве всех духовных и светских владык христианских государств». И подпись имелась: «Великий Магистр Ордена Иоанн де Омедес. Грамота писана на острове Мальта в год 1545-й от Рождества Христова, октября в 25 день».
- Знатная бумага. – Уважительно заметил Гилберт, возвращая письмо Великого Магистра.
- Что за гость, капитан? – Раздался голос за спиной. Все обернулись. За разговором они и не заметили, как к ним подошел пожилой фогт, отвечавший за береговую охрану в сопровождении двух солдат. Гилберт кивнул ему вместо приветствия. Они знали друг друга в лицо и иногда даже перебрасывались парой ничего не значащих фраз.
- Я проверил. Его бумаги в порядке. – Капитан показал на письмо с Мальты, которое Болдырь еще не успел спрятать.
- Могу лишь поблагодарить, что выполнили мою работу. – Фогт невозмутимо проследовал мимо, направляясь к пришвартовавшемуся кораблю.
- Спаси Бог, рыцарь. – Поклонился казак, убирая за пазуху ценный пергамент. – А то иногда попадались всякие, кому латиница не ведома. И в темнице посидеть доводилось. Может, и с кораблем попутным пособишь? Век должником твоим буду! – Неожиданно попросил Болдырь, хитро подмигнув. – Воды испить не прошу, а то есть охота, что ночевать негде.
Все рассмеялись.
- Вот что. Пройдешь по краю Большой площади, затем по Эстерлонггатен, - показал рукой Гилберт, - повернешь на Купеческую улицу – первая, что по правую руку. Увидишь вывеску с медведем, заходи.
- Может, я провожу, отец? – Неожиданно вызвался Бенгт.
- Давай! – Согласился Гилберт. – Я буду позже. Мне надо еще вернуться в замок.
- А ты, парень, русский тоже? – Поинтересовался Болдырь, когда они вышли на Большую площадь.
- Вроде как… - Почему-то смутился Бенгт.
- Что вроде? – Казак даже остановился от удивления. – Отец-то русский? Вон, как по-нашему говорит.
- Гилберт не совсем мой отец. Отчим. А мой отец… - Бенгт замялся, не зная говорить или нет. – Ты же не московит? – Спросил с надеждой.
- Нет! Бог миловал. Я же говорил: казак я. С Дона. Мы вольные, сами по себе живем. Москву не любим. Наши деды сказывали, а им их деды - давно это было… Приходили кочевники с Хромым Тимуром, побили много народа. Ушли тогда наши предки в русские пределы. Кто на Рязань подался, кто в Новгород. А как Москва стала всех под свою руку властную брать, вернулись назад на родные пепелища. Вновь городки поставили. С нами и новгородцы – ушкуйники подались вместе. Кому охота с волей расставаться? Так и жить стали. Новгородцы на Верхнем Дону Раздоры отстроили, а мы, из старожилов, в Черкасском городке, на Нижнем Дону. Эх, и благодать там… - Казак зажмурился от удовольствия. – Вернусь вот скоро… загуляем. Опять на Азов пойдем, аль на Волгу за зипунами.
- За какими зипунами? – Не понял Бенгт.
- За добычей, да полоном басурманским. – Пояснил Болдырь. – Может женюсь. Присмотрю себе турчанку какую-нибудь, аль калмычку, аль татарку, аль черкешенку… Так что с отцом-то? – Вспомнил казак недосказанное.
- Ну… - Опять замялся Бенгт.
- Ты, парень, хочешь - говори, а не хочешь - молчи. Мне твои тайны без надобности. Жизнь моя - открытая ладонь, как вера истинная Христова православная у человека, или она есть, или ее нет. Третьего, тайного – не дано мне. Что на сердце, то и на языке. Но каждый все разумеет и поступает, как хочет.
- Настоящий отец заточил мою мать в монастырь, на другой женился. Та, другая, видно смерти моей хотела, оттого мать приказала служанке своей меня младенца вывезти тайно и спрятать здесь. А сама померла. – Выпалил Бенгт на одном дыхании.
- Це-це-це… - Поцокал языком казак в раздумьях. – Что отца касаемо, дело мужское. Надоела жена, вывел на круг, поклонился народу честному, сказал: «Не люба!» и разошлись миром, бери себе другую в жены. За то не осуждаем его. – Произнес глубокомысленно. – А вот, что иная баба, его женка, извести тебя хотела…, а через то и мать умерла… за то смерти достойна! В куль, да в воду! А отец жив?
- Нет. Умер давно.
- А та, другая его женка?
- Тоже померла. Сын ее жив. На престоле он великокняжеском. – Чуть слышно произнес Бенгт и отвел взгляд в сторону.
- На престоле великокняжеском? – Переспросил казак недоверчиво. – На московском?
- Да! – Буркнул себе под нос Бенгт.
- А тебе не привиделось лишку, парень? – Хмыкнул Болдырь, но Бенгт, так пронзительно глянул на него, что ухмылка сползла с лица казака.
- Моя приемная мать, что спасала от смерти, призналась в этом, двадцать лет спустя, лишь получив весть о смерти в Суздале опальной великой княгини Соломонии.
- Чудны дела твои, Господи… - Казак сдвинул свою мохнатую шапку на затылок, от маковки ко лбу шрам розовый открылся. Потер его задумчиво.
- Чтобы ты сделал на моем месте?
- Я бы? – Переспросил Болдырь, хитро прищурившись. – Глотку перерезал. – Ответил тут же, не задумываясь. – Не той бабе, раз померла, так выродку ее, коль твой дом занял, пусть даже и престол великокняжеский. На нем теперь кровь твоей матери! А не спасла бы тебя приемная мать? Придушили бы, иль прирезали самого! Мстить надобно! – Тряхнул головой уверенно.
- Вот и я так думаю! – С жаром произнес Бенгт. – А поможешь мне? – В глаза смотрел с мольбой. – Хочу на Русь податься, отомстить хочу! Не нужен мне престол великокняжеский, справедливости жажду. В честном бою сойтись бы и…
- С кем? С великим князем московским? – Опять усмехнулся казак, покачал головой. – В своем уме-то, парень? На выстрел пушечный не подпустят, хорошо сразу на куски порубят - смерть легкую примешь, а то на кол сподобят, будешь, как рыба на солнце вялиться. На рожон лезть, впустую голову сложить, я тебе не помощник. Тут хитрость нужна… - Болдырь сдвинул шапку обратно на лоб, глаза в щелки превратились. – Аль выманить куда, да чтоб стражи немного с ним, аль еще что удумать…
- Помоги? А?
- Месть – дело справедливое… Божье! - Задумчиво произнес казак. – За зло злом платить надобно.
- Вот и я о том же! – Бенгт даже раскраснелся. – Уедем вместе. Отец корабль найдет, договорится. А?
- А чего и нет? – Расплылся в улыбке Болдырь. – В Новгороде верных людей сыщем, а после ищи ветра в поле – на Дон уйдем! Пущай ловят! А захочешь, так и обратно сюда возвернешься. Иль на престол сесть? – Опять глаза раскосые щурились в усмешке.
- Нет. Не хочу. – Твердо ответил.
- А отпустят тебя-то? Ты, вон – ткнул рукой в латы, - тоже рыцарь по виду.
- Нет, оруженосец я у отца. Он – рыцарь. Я у него на службе, а он у короля Густава.
- А мать? – Не отставал казак. – Я к чему спрашиваю, - пояснил, - дабы не жалел потом о содеянном. Ведь кровушку проливать надобно, не воду, чай.
- Мать… - Сокрушенно опустил голову Бенгт. – Не знаю. - Признался честно. - Отговаривать будет. Но не удержит, коль я решил. - Вскинул голову, посмотрел прямо в глаза. – С отцом сперва поговорю. А не согласятся – сбегу! Не будут же они меня ловить!
Так с остановками, неторопливо, они добрались до Купеческой улицы. Уллы настороженно встретила говорящего по-русски гостя, но когда поняла, что с Москвой его ничего не связывает, удивилась, но приняла радушно. За стол усадила, потчевала знатно и сына и гостя. Болдырь за обе щеки уплетал, вином запивая, хозяйку нахваливал и речь держал. Сидела Улла, подперев рукой подбородок, слушала его рассказы о дальних южных странах и морях, о схватках с басурманами, о суровых мальтийских рыцарях. А рассказчик и рад! То простодушие на его лице, то улыбка хитреца, то лукавство младенца.