Садовник - Кортес Родриго. Страница 21

Миновав длинную лавровую аллею, Себастьян подбежал к гроту. Когда-то давно по приказу сеньора Эсперанса этот грот вырыли, укрепили стены бетоном и выложили камнями, но подниматься сюда, в гору, было тяжеловато, и старик за последние два-три года не посетил его ни разу.

Себастьян нырнул в грот, прошел его до конца, сдвинул в сторону деревянный щит с глубоко вырезанной женской головой со змеями вместо волос и спустился по гнилым ступенькам. Стараясь не вдыхать густой спиртовой дух, осторожно приоткрыл низенькую дверку и нырнул внутрь.

В желтом свечении керосиновой лампы было прекрасно видно, как отец стоит на лесенке над огромной бочкой и переливает в нее из кастрюли то, что выгнал за ночь.

Себастьян хотел позвать его, но отец и сам услышал новый звук. Резко обернулся, увидел сына, недобро покачал головой, повернулся, чтобы поставить кастрюлю на место, и пошатнулся.

Если бы он не пытался удержать равновесие, все могло бы обойтись, но отец дернулся, хлипкая лесенка хрустнула, и он, выпучив от неожиданности глаза и хватаясь руками за воздух, перевалился через борт глубокой бочки и рухнул внутрь.

Брызг оказалось так много, что Себастьяна окатило с ног до головы, и он даже отпрянул. Но сразу сообразил, что если отцу не помочь немедленно, то позже ему обязательно влетит, и кинулся вперед. Стремительно подкатил пустой бочонок, забрался наверх и схватил отца за беспорядочно дергающиеся ноги. Увидел рубчатую подошву его крепких армейских ботинок, на секунду замер и… словно оцепенел.

Этими рубчатыми следами была покрыта вся клумба сеньоры Долорес. Именно они вели к огромным охапкам уже начавших цвести и выдернутых с корнями дамасских роз, и именно эти рубчатые следы он увидел, когда его с размаху бросили лицом о землю…

Отец дернулся в его руках, глухо ударился — там, внизу — о деревянную стенку, и вверх быстро поднялся и тут же лопнул огромный воздушный пузырь. Торчащие из невыносимо воняющего сивухой винного спирта ноги судорожно затряслись и… внезапно затихли, а Себастьян так и смотрел на эти рубчатые подошвы, пока не очнулся.

Он разжал торчащие из наложенных врачом шин черные от земли пальцы и выпустил отцовские ноги.

Отец даже не пошевелился.

Себастьян выждал немного и осторожно дотронулся до одного из ботинок.

Никакой реакции.

Некоторое время, стараясь не дышать, Себастьян просто стоял над бочкой, а потом преодолел брезгливость, погрузил руки в эту жидкость по локоть, нащупал расстегнутую на животе отца рубаху, погрузился глубже и нащупал ворот, ухватился покрепче и медленно, с трудом подтянул голову отца к поверхности спирта.

Его рот и глаза были открыты, но жизни в лице было не больше, чем в сеньоре Долорес перед похоронами.

Себастьян удивленно всхлипнул и разжал пальцы. Лицо отца медленно поплыло вниз и исчезло в темной глубине.

Себастьян уже начал догадываться, что случилось, но он никогда бы не подумал, что это происходит так быстро и так просто.

Всплыл и тут же лопнул еще один воздушный пузырь, и рубчатые подошвы медленно качнулись перед самым его лицом. Мальчик отшатнулся и тяжело спрыгнул вниз. Освещаемые тусклым желтым светом керосиновой лампы ноги торчали ботинками вверх и слегка покачивались.

Себастьян улыбнулся. До него вдруг дошло, что теперь он может съесть и отцовскую порцию баранины!

Мигель обыскал всю округу. Проверил дом, планомерно обошел весь сад вдоль и поперек, но садовник словно испарился.

«Одно из двух, — понял Мигель. — Или он как раз сейчас сдает очередную партию спирта, или прячется от меня…»

Он вернулся к накрытому для прислуги столу и увидел, что сын садовника здесь и спокойно и планомерно обгрызает тонкие бараньи ребрышки.

— Садовника никто не видел? — громко спросил он.

— Нет, господин лейтенант, — за всех отозвалась Кармен. — Я и Себастьяна уже за ним посылала, и то не нашел… Да вы не беспокойтесь, он после праздников всегда появляется. А что случилось?

— Нет, Кармен, ничего, — покачал головой начальник полиции. — Я еще зайду.

Как всегда, в Себастьяна не влезла даже причитающаяся ему порция. Это было обидно: на кухне его подкармливали далеко не каждый день, а тем временем приближалось лето, а значит, весь его дневной рацион будут составлять одни фрукты.

Поев, слуги вознесли хвалу господу и сеньору Эсперанса и разошлись, а Себастьян, посетив клумбу сеньоры Долорес и с удовлетворением отметив то, как хорошо прижились чудом уцелевшие тогда черенки, и обобрав с листьев пару десятков мелких желтоватых гусениц, вернулся в грот.

Отец так и торчал в бочке ногами вверх. Себастьян подошел, пошарил рукой и подцепил уже остывшее тело за ворот рубахи. Поднатужился, попытался развернуть отца головой вверх и не сумел — тело словно одеревенело. Себастьян сокрушенно вздохнул и покачал головой. Немного подумал и решил оставить все как есть, до тех пор, пока не подыщет ему подходящее место. Вышел в сад, пошел вдоль аллеи и клумб и вдруг осознал, что больше никто и никогда не посягнет на цветы сеньоры Долорес!

Это было ошеломляющее открытие.

Он сел на землю и поджал ноги к подбородку. Получалось так, что, какие бы цветы он в саду ни посадил, отец уже не будет вмешиваться! Никогда!

Себастьян даже взмок от мгновенно переполнивших его чувств. Он вскочил, обвел сад совсем другим, новым взглядом, и в груди его сладостно заныло. Теперь он отчетливо видел, что именно следует изменить в саду.

Никуда не годились две клумбы у парадного подъезда, напрашивался на грандиозную переделку маленький садик под окнами флигеля. Определенно нуждался в чистке заросший дикой вишней и ежевикой задний двор. Требовал серьезного лечения и пораженный гнилью яблоневый сад.

Прошлым летом большую часть своего времени мальчик был вынужден тратить на сбор падающих фруктов для отцовского вина и на то, чтобы следить за дистиллятором, но теперь… он снова вспомнил про отца и нахмурился. Себастьян вдруг осознал, что обошел уже более половины сада, а места для него так и не нашел.

Он попытался представить себе, как большое, черное от загара мускулистое тело будет лежать где-нибудь под клумбой, и его даже передернуло от омерзения.

Тогда Себастьян решил, что можно прикопать его на заднем дворе, у конюшен, но когда он вернулся на задний двор и еще раз осмотрел его, то понял, что тело отца будет неуместным и здесь.

Себастьян обошел весь сад, примеряясь к возможному месту вечного покоя, и вдруг осознал, что сад не хочет этого тела, противится ему всем своим существом — листвой, цветами, ветками и даже выглядывающими из земли кривыми корнями.

И когда солнце покатилось к горизонту, он просто вернулся в подвал, заново запалил керосиновую лампу, а потом силком согнул торчащие, из бочки ноги в коленях и притопил тело блестящим латунным дистиллятором. Затем собрал все спиртное, что было в подвале, долил бочку почти до самого верха и, немного подстрогав разбухшую от сырости крышку по краям, втиснул ее на место.

Место вечного упокоения было готово.

Остаток пасхального воскресенья Мигель собирался посвятить архивам. Он понимал, что никуда от него садовник не денется, ордер на руках, а значит, следует готовиться к следующему этапу. Видимо, только поэтому процитированный по радио робкий призыв кардинала Сегуры не отделять паству от пастыря, а церковь от испанцев он всерьез не воспринял. И даже когда капрал Альварес сообщил, что речь кардинала воспринята батраками неоднозначно, а в районе маслобоен снова неспокойно, Мигель подумал, что это всего лишь результат бурно проведенного католического праздника. А потом по центральной улице покатилась толпа, и стало уже поздно.

Мигель выскочил на улицу, дал подзатыльник мальчишке, запустившему в здание полицейского управления зеленым помидором, и тут же почувствовал, что пахнет гарью. Беспокойно огляделся и охнул: над остроконечной кровлей храма поднимался густой черный дым.