Светоч (СИ) - "Тенже". Страница 18

От нечего делать он побродил по дому и совершил вылазку в ангар, который насмешливо называл «Хельмовым гнездом». Любовник туда забегал по нескольку раз в день, — и утром, и вечером — обижался, когда Эрлих предполагал, что он там высиживает яйца, и юлил, не отвечая на вопрос: «А что ты там на самом деле делаешь?». Не то, чтобы Эрлих рассчитывал найти в «гнезде» какой-то компромат, но на поверхностный обыск все-таки решился. Потому что офицер Бауэр продолжал быть до тошноты идеальным в намерениях — так ничего и не попросил, и обиделся, когда Эрлих однажды поинтересовался, не хочет ли он уйти из пилотов и сделать карьеру в штабе ВВС.

«Сказал: «Понимаю, тебе уже надоело мою морду каждый день видеть». Дурачок…»

В «гнезде» не обнаружилось ни любовных записок от неизвестных воздыхателей, ни неоплаченных счетов. В одном из углов лежала гора разгаданных сборников кроссвордов, а в другом — мешок со старой обувью, которую Вильхельм неделю назад якобы вынес в мусорный бак. В закутке, рядом с верстаком, нашелся небольшой холодильник, на котором стоял чуть треснувший электрический чайник и банка растворимого кофе. Выяснилось, что у любовника все-таки есть маленький грешок — он продолжает пить и жрать всякую дрянь, причем делает это тайком. Посмотрев на ополовиненную бутылку газировки и плавленые сырки, Эрлих закрыл холодильник и ушел в дом, испытывая странную неловкость.

Заваривая себе чай, он вспомнил, как недавно ночью проснулся в пустой постели, побрел разыскивать Хельма и нашел его сидящим на кухне, в темноте. Так и не получив ответа на вопросы: «Что случилось? Что-то болит?», Эрлих утащил любовника под одеяло, обнял, и, уже засыпая, услышал что-то вроде: «Думал, как жить, когда ты уйдешь». Он тогда хотел ответить, что никуда не собирается уходить, но заснул. А сейчас понял, что это упущение надо исправить. Исправить кардинально — лишить Вильхельма причины волноваться на этот счет.

Эрлих проскучал пять дней, исправно возвращаясь на ночевки в «Яблоневый сад». Раскладывал пасьянсы, перешучивался с Юргеном в комментариях в блоге, и прислушивался к себе. Ему все время казалось, что магия утекает, истончается, охлаждая ладони, и он пытался согреть их дыханием, отчаянно желая оказаться рядом с Вильхельмом.

Он встретил пилота Бауэра возле служебного автобуса, под комплексом зданий Корпуса, и первым потянулся за поцелуем под одобрительный свист офицеров. Хельм почему-то перепугался, и всю дорогу в машине спрашивал: «Эль, что случилось?». Никак не мог поверить, что его можно ждать и забирать домой без каких-то страшных причин.

Через две недели, получив от матери очередное приглашение на семейный обед, Эрлих не стал его игнорировать, и, оставив Вильхельма беспрепятственно жрать сырки в ангаре, отбыл в Большой Императорский дворец. Он знал, что кто-нибудь из родственников непременно упомянет его сожительство с Бауэром, и терпеливо ждал, пока подвернется подходящий момент для объявления своих планов. Ему — конечно же, неосознанно — помог Эдвард, поинтересовавшийся во время перемены блюд:

— Ты все еще живешь со своим… этим?.. Мне докладывали, что ты вообще перестал заглядывать в Малый дворец.

Эрлих коснулся губ салфеткой, обвел родственников задумчивым взглядом и объяснил:

— Я уже забрал оттуда все, что мне нужно. Я живу у Вильхельма. Пока — так, на птичьих правах. Надеюсь, что он когда-нибудь сделает мне предложение.

Молчание за столом стало настолько напряженным, что Эрлих счел нужным состроить виноватую физиономию и дополнить:

— Сами же знаете, характер у меня — не сахар. Поэтому я Вильхельма не тороплю. Пусть спокойно, без давления, сам решит, хочет он меня брать в мужья, или нет. Ему ж придется и в старости со мной маяться.

— Ты… — Эдвард ожег его неприязненным взглядом и прикусил язык — сообразил, что не стоит лезть поперед старших.

Филипп сделал вид, что не понимает смысла происходящего. Удобная позиция: «Меня это не касается». Отец молчал. Неловкую паузу нарушила мать. Она оторвалась от изучения вензеля на салфетке и миролюбиво проговорила:

— Эль, мальчик мой, брак — это серьезный вопрос. Тут нельзя рубить сплеча.

— А я и не рублю, — улыбнулся Эрлих. — Я же сказал — Хельм еще не сделал мне предложение.

Глава 7

Вильхельм не мог поверить своему счастью. Эрлих неожиданно перестал рычать и брыкаться, и по вечерам, усаживаясь в флаер, говорил: «Домой», подразумевая, что его надо отвезти в «Яблоневый сад». Конечно, дневное ожидание изматывало: скажет «домой» или скажет «во дворец»? После вожделенного «домой», во время полета на Мелену, в груди разгоралось чувство собственнического обладания. Дома светоч становился «его». Его любовником — иногда усталым, иногда капризным, иногда изобретательным, иногда жадным — до синяков и царапин на плечах.

Знание «мой!» колотилось в висках, когда Эрлих, как обычно впереди, шел по дорожке к дому. И вырывалось в прихожей, как спущенный с цепи пес. Стоило увидеть, как задница обтягивается брюками, когда светоч наклоняется, чтобы снять туфли — готово дело, прощай контроль!

Оттрахав Эрлиха в прихожей, Хельм обычно оттаскивал его в ванную, а иногда прямиком на кровать. Довольный любовник дремал, время от времени потягиваясь и краем глаза посматривая в телевизор, или утыкался в ноутбук, строча сообщения и комментарии в блог. После получаса отдыха Вильхельм настораживался — важно было не пропустить момент, когда Эрлих захочет есть. Если светочу удавалось ускользнуть от надзора, он добирался до холодильника и устраивал в нем ревизию, нещадно вышвыривая в мусорку просроченные продукты. Срок годности определялся крайне приблизительно: «Это может скоро испортиться!», и аргументы: «Не испортится, я это сейчас съем», не помогали. Вырвать продукты у Эрлиха из рук не получалось, доставать их из мусорного ведра Хельм не рисковал, а от бессмысленного разбазаривания еды у него портилось настроение. Поэтому он предпочитал бдеть, предупреждая выход любовника на кухню, и по требованию приносил ему в постель легкий ужин — неудобоваримый, на его вкус, коктейль из морепродуктов или питьевой йогурт с рогаликами, до которых Эрлих был большим охотником, или еще какую-нибудь чепуху.

Перед отходом ко сну они обычно долго копошились, устраиваясь в удобных позах. Светоч желал засыпать, используя Вильхельма, как матрас или любимую плюшевую игрушку — возился, укладывал на него руки и ноги, щекотал волосами шею и выказывал недовольство и одобрение одновременно:

— Ты теплый… и большой… но не очень мягкий. Надо тебя чуть-чуть раскормить.

«Ага, сейчас, — думал Хельм, регулярно устраивавший себе разгрузочные дни на воде, салате и хлебцах. — Когда с работы попрут за то, что жопа в флаер не лезет, я им так и скажу — нельзя меня увольнять, я разъелся, чтоб Эрлиху спать удобно было».

Вслух он, разумеется, ничего не говорил — просто изворачивался и осторожно целовал светоча в нос.

Вильхельм и не подозревал, что к сорока годам разгрузочные дни, как и попытки сидеть на жесткой диете, перестанут помогать «блюсти линию», но с работы его не попрут. Да и задница, несмотря на охи и вздохи, в пилотское кресло помещаться будет, только ремень начнет сильнее давить на живот. А светоч, получивший возможность засыпать на теплом и мягком, останется очень доволен.

Утром они просыпались от звуков государственного гимна — Хельм его уже возненавидел, но заставить Эрлиха сменить звук на будильнике не мог. Вечерняя позиция менялась — он всегда поворачивался набок и сам укладывал на любовника руки и ноги, отчего государственный гимн разбавлялся сонными жалобами: «Слезь с меня скотина, опять плечо придавил!»

Пока светоч продирал глаза, зевал и потягивался, Вильхельм успевал смотаться в ангар и выпить чашку растворимого кофе, входившего в список запрещенных продуктов — «я не желаю, чтоб ты травился всякой химией!». После этого он чувствовал себя готовым к любым неожиданностям — натуральный кофе такого эффекта почему-то не производил — и бегом возвращался в дом. Он остро и полно ощущал радость утра — Эрлих, встрепанный, толком не проснувшийся, закутанный в одеяло и раскладывающий пасьянс на пристроенном на столик ноутбуке, был «его, и только его». И неважно, что это изменится, когда они сядут в флаер. Потому что есть шанс, что вечером Хельму вновь прикажут: «Домой».