Бастард: Сын короля Ричарда - Ковальчук Игорь. Страница 29

Селение принадлежало монастырю и не отличалось богатством, но корчма при дороге имелась — она жила за счет паломников, надеявшихся, что молитва в соборе монастыря святой Вирджинии поможет им уберечься от оспы. Разумеется, там хранились и мощи святой, и целительное распятие, и много того, что могло бы привлечь внимание путников, стремящихся приложиться с молитвой хоть к чему-нибудь убедительно священному. Хозяин корчмы за деньги путешественников смог предложить им горячую еду, предложил бы и ночлег, но они торопились. Разумеется, у него нашлась и соль, и лепешки, и немного вяленого мяса. Хотя за это пришлось изрядно заплатить, Дик остался доволен. В первую очередь тем, что платил не из своего кармана, а из денежных запасов Трагерна.

— Хотелось бы еще заглянуть в монастырь, — заявил он друиду, тот схватился за голову.

— Что ты забыл в монастыре?

— Если тебе непонятно, то и говорить не о чем.

— Хочешь исповедаться? Как ты себе представляешь эту исповедь? Тебя арестуют, как только ты скажешь, что являешься магом.

— Зачем же мне говорить, что я маг? — искренне изумился Дик. — Во-первых, я не считаю это грехом, во-вторых, ты сам сказал, что я не маг, а воин. Вопрос исчерпан?

Трагерн только вздохнул, и, вспомнив о святом Патрике, потратившем большую часть жизни на то, чятобы изгнать из Ирландии друидов, Дик в глубине души понял его предвзятое отношение к Церкви. Но корнуоллец вырос в семье если и не глубоко религиозной, то верной традиции, и сам не мог не остаться таким. То, что уже больше месяца он не принимал причастие, портило ему жизнь и заставляло бояться за свою душу больше, чем та магия, которой занялся. Он не кривил душой, потому что действительно не считал, что нарушил хоть один из Божеских законов, научившись применять магию. Ведь это не колдовство, не черная месса, не поклонение дьяволу и не варка кошек или младенцев живьем, в котле с целью получения волшебного эликсира.

С другой стороны, и осведомляться у духовника, прав ли он, не собирался. А вдруг священник имеет на этот счет иное мнение? Он может понять превратно и позвать стражу, священники, в конце концов, тоже люди, тоже могут заблуждаться.

Вокруг тянулись монастырские угодья, внутри имелись многочисленные мастерские, и, судя по ухоженности построек, доход монахини получали немалый. Монастырь был велик и окружен толстой каменной стеной, предназначенной не для чего иного, как для защиты. Имелись даже башенки в углах, и узкие бойницы, и огромные ворота, открытые по случаю дневного мирного времени, только рва и подъемного моста не хватало для полного подобия замку да еще солдат. Но в них и не было особой нужды. При необходимости в случае опасности монастырь собирал в кольцо своих стен всех окрестных жителей, давал им оружие или принимал отряд, посланный соседним владетельным сеньором ему на помощь. Отряд обычно был невелик, но это никого не смущало. Крестьяне так или иначе владели луками и копьями — охотились и защищали от волков стада почти все из них — и потому могли сопротивляться находникам, кто бы они ни были.

Дик вопросительно взглянул на Трагерна уже у самых ворот, и тот, хоть и покривился, последовал за ним в ворота. Внешне он был похож на самого обычного городского ремесленника или мелкого купца — простенькая куртка, самодельные кожаные сапоги, уже сильно сношенные, обтрепанные, хоть и добротные штаны — и даже стрижка была самая обычная, городская. Никто не смог бы заподозрить в нем друида. Серпиана — тем более. Молчаливая, неуклюже одетая девушка, кажущаяся слегка подуставшей, видимо, с дороги, даже не выглядела такой красавицей, какой на самом деле была. И, взглянув на нее со смутным чувством вины, Дик решил, что непременно раздобудет ей красивое платье в первом же городе, в который они забредут. В конце концов, если девушка плохо одета, в этом, как правило, виноват ее мужчина.

Собор из темно-серого камня был просторен и довольно приземист, с такими мощными стенами, что на их толщину вряд ли хватило бы размаха мужских рук от пальцев до пальцев — это можно было при желании выяснить в проемах входа и окон, больше похожих на бойницы. Только эти бойницы не давали никакого обзора, но и не предназначались для стрельбы. Просто в случае штурма монастыря собор должен был стать последним прибежищем слабых и беспомощных, а также всех тех сокровищ, которые удастся собрать. Штурмовать собор можно было только со стороны узкой двери, и ее еще нужно было открыть. Или вышибить — это дубовую-то, окованную металлом, толщиной в ладонь.

Коней путешественники привязали к коновязи у ворот. По двору, вымощенному камнем и аккуратно выметенному, — меж камней трава едва-едва начинала пробиваться, постройки и все вокруг было сооружено не очень давно, — ходили монахини в черных просторных одеяниях, скрывающих фигуру, бродили и рылись в земле куры, у входа в пекарню, откуда приятно потягивало ароматом свежевыпеченного хлеба, лежала в пыли свинья с десятком поросят. Паломников не было видно, да и время неподходящее — будний день. Молоденькая привратница, судя по одежде, послушница, на Дика и Трагерна посмотрела со смесью интереса и подозрения. Но препятствовать не стала.

Да и чему препятствовать? Нахождение мужчин на территории монастыря не представляло собой чего-то сверхъестественного и невозможного. Даже в чисто женских обителях мужчин всегда хватало. Как известно, женщины не могут быть священниками, воинами (а монастырю требовалась охрана), не могут работать возницами или пахарями, ворочать бревна и строить из камня. Все это делали мужчины, для удобства они и жили при обители. А храм, понятное дело, могли посещать все, кто хотел.

— Я бы предпочел в собор не заходить, — прошептал Трагерн, когда рядом не было ни одного человека.

— На твоем месте я бы потерпел и зашел. Обращать на себя внимание не стоит.

— Ладно. — Друид только покачал головой, но спорить не стал: совет был разумный.

Войдя в собор, Дик преклонил колено. Как любой католический храм, этот выглядел пустым и неукрашенным. Массивный свод нависал над головой, он и давил, и давал какую-то уверенность в защите, хоть какое-то, но чувство защищенности. Середину центрального нефа занимали деревянные скамьи, в боковых, узких и неуютных, не было и вовсе ничего. Стены, не отделанные фресками, выглядели голо, центральный неф, отделенный от боковых толстыми колоннами, украшали только три простеньких витража и большое распятие, перед которым Дик снова склонился и старательно перекрестился. Одну молитву он прочел на память, а за второй подошел к огромному молитвеннику, лежащему на пюпитре. Книга, заключенная в обшитый металлом толстый переплет, была для надежности прикована толстой цепью, что понятно — она представляла собой огромную ценность. Осторожно перекладывая страницы, Дик нашел нужную молитву и медленно прочел ее, с напряжением разбирая буквы. Ему очень помогало то, что текст он более-менее помнил, нуждался только в подсказке.

По сторонам нефа, как в любом соборе, обязательно имелись исповедальни, в одну из них корнуоллец вошел, сделав знак оставшимся у входа Трагерну и Серпиане, с интересом разглядывавшей обустройство храма, чтоб подождали его. Опустил занавеску, отделившую его от всего мира, ногой подтолкнул войлочную подушечку и встал на нее коленями. Опускаться на колени прямо на каменный пол заставляли только тех, кто особенно сильно согрешил либо предавался особенной аскезе, так же это считалось излишним и ненужным испытанием плоти.

Спустя несколько минут раздался скрип деревянного окошечка, и негромкий голос священника произнес: «Слушаю тебя, сын мой…»

Это было давней традицией. Священник не видел лица исповедующегося, кающийся не видел исповедника, его скрывала деревянная решетка и плотная занавесь. Слышен был только голос, и это успокаивало сердце того, кому тяжело было признаться в тех или иных грехах. Конечно, выходя из исповедальни, несложно было узнать, кто именно слушал исповедь и кто ее произносил, только это уже неважно.