Ангел ходит голым - Измайлов Андрей. Страница 10

Год-полтора земляки прожили — ненавязчиво. Позвонили однажды только: до Петергофа как лучше добираться — с Балтийского вокзала или маршруткой с Автово? На открытие фонтанов… Интеллигентные люди. Маршруткой.

Съехали. Наладили коньячную линию, процесс пошёл — и съехали. Потом, раз в квартал, будут наезжать — на день-два, чтобы контролировать процесс?

Да не вопрос! Жалко, что ли?! Всё равно пустая.

А ей вдруг понадобилось. Необязательная давняя ерунда. Даже не вспомнить сейчас. У неё такая коллекция ерунды! И вдруг понадобилось. Где же, где же?! О, на Богатырском, когда ещё там жили — до Загородного. На антресолях? Скорее всего. Нет-нет. Но съездить, глянуть. Чтобы с чистой совестью. Ключ от «двушки» давным-давно без нужды в связке, забыла про него. А тут вдруг понадобилось.

На всякий случай позвонила предварительно, чтобы не сюрприз. Вдруг там очередные визитёры от Шахмана?

Длинные гудки.

Она, главное дело, эту свою давнюю ерунду нашла. Сразу. Да, на антресолях. Но — и кое-что ещё, и кое-что иное, о чём не говорят, чему не учат в школе. Не на антресолях. В совмещённом санузле, в шкапике на полочке. Машинально. Как бы поделикатней… Га-а-андоны, да, гандоны! В упаковке, готовые к применению. Хоть не использованные.

Косвенная улика. Шахмановские оставили ещё с прошлого раза — интеллигентные, но люди, ничто человеческое не чуждо. Версия приемлема.

Ещё версии? Никаких! Ощущение. Шахмановские? Те — двухнедельной давности. Как раз насчёт петергофских фонтанов звонили — перед убытием прихватить впечатлений. Нет, не они здесь вчера-позавчера… Химия тела, всё такое. Ну, ощущение! Белая гвоздичка в стакане, одинокая, на издыхании. Позабыли тебя, позабросили. Но — не две недели назад.

Ушла, закрыла за собой, будто и не приходила. Гвоздичку с собой… Жалко её!

Ну да. Мужчина полигамен — по определению (кто определил, кто?!). Кавказец — того пуще. Муфтий Саудовской Аравии Абдулазиз Али Шейхо: муж имеет право съесть свою жену, если голоден, а жена должна смириться с такой участью и тогда раствориться в муже. Хочешь поговорить об этом?

Сегодня — нет. Сегодня пришёл домой — был мрачен. Момент такой. Момент истины. Муж всегда узнаёт последним. Добрых людей всегда много. В баньке, кстати, в Казачьей, в люксе — тоже. Так, в разговорчике — ни о чём, ни о ком. Чисто конкретно — ни о ком. Амин! Э! Мнительный ты стал, Даниялов.

Не стал уточнять. Иначе сразу и неизбежно — горы трупов… добрых людей. Просто не понял, не обратил внимания.

Но после баньки — всего-то двести метров — не остыл. Наоборот. Рано или поздно — когда-то надо. Сейчас! Жена — дома? Жена — дома. Прекрасно! В кои веки! А как же сессия, жена?

Был мрачен. Призвал к ответу — молча, взглядом. Нам всё известно!

Жена! Подруга у тебя, да? Академическая булимия у тебя, да? Сессия, да? Воркуль — кто такой? Скажи: понятия не имею! Скажи: лектор, что ли? Скажи! Не ударю, клянусь. А то не соизмерю и — совсем гроб!

Ничего не сказала. Молча ответила — в оранжерейном эркере воскресая белую гвоздичку: питательный раствор, опрыскивание. Иначе гвоздичке — совсем гроб. Qui fleurit sa maison… Ой, а тут вдруг муж! Что у тебя с лицом, муж? Сама — сама невинность. С подтекстом: слушаю тебя, слушаю. Не говори ничего.

Называется — на опережение. Умеют они!

Гвоздичку — опознал. Даже если не та, другая. Нам всё известно!

Мужчина, чемпион, кавказец — и потерять лицо?! Ещё и носом шмыгнул. Мгновенную простуду подхватил после бани — на семи ветрах прошёлся нараспашку, всего-то двести метров. Шмыгнул.

А она, главное, краешком губ дрогнула: сопли? вопли?

Да, вспылил. Был неправ. Прав! По-своему прав! Мужчина, чемпион, кавказец! Лёгким движением руки, обводным — по тюльпанам. Вырвал с корнем, с луковицами (Viceroy, Semper Augustus, ах!), с комьями земли. («Виталь, знаешь, лучше бы он меня тогда убил! Меня! Тюльпанчики-то в чём провинились?!») А букет! Срочно вот нужен! Ухожу. Только не спроси, куда!

Переступая порог, назначил: сессия-мессия, меня не касается! обед чтобы готовый был!

Когда?

Всегда! Знай своё место, женщина.

А если обед не готов… имеет право съесть свою жену, если голоден, а жена должна смириться с такой участью и тогда раствориться в муже.

Сказала вослед: «Порог не переступишь!»

Консьержка слышала. Может, не дословно. По смыслу — так.

А дословно?

Да так вроде. Вроде так.

Потом?

Потом — всё как всегда. Хан готов подтвердить. Очевидец. Даже участник. Сразу позвонил оттуда. То есть отозвался на звонок.

Хан?

Чингиз! Бикмурзин. И посейчас в школе «Иточу» хоть мальцы, хоть пенсы меж собой: Хан, Чингиз…

Суббота была. Очередная. Заказанные три часа люкса в Казачьих с одиннадцати утра. Плюс-минус, кто как подтянется. Все свои. По обычаю, Саныч пораньше — веники довести до кондиции, до нужной.

А все пришли. Почти все. Хан, понятно. Из вольников — Шильников. Зелин-классик с сыном. Игорь-колонель (ну, не полкан же!). Упомянутый Измайлов, мнимый. А Виталя, Евлогин? Будет? Сегодня Аврумыч — пас. Звонил: не получается. И Макс Багдашов тоже. Служба. Какая служба в субботу? Или Аврумыч не Аврумыч? Соблюдай день субботний!.. Не цепляйтесь, не берите в голову. Кворум есть? Вот главное! Своя компания.

Кворум? Есть…

Думали: придёт Амин, не придёт Амин? То есть не так чтобы думали-думали, но в уме держали. Заранее каждый сам с собой договорился — виду не подавать. Газет не читаем, телевизор не смотрим, Интернета ещё нету. Просто собрались попариться, как обычно. Всё бывает в жизни. Впервые — тем более.

Тем более какой-то бурят (Бамбай Цыжыпов, а?!) в какой-то Мордовии на каком-то захудалом турнире самого Амина Даниялова сделал. Примитивный о-сото-гари — и пожалуйста! Иппон! Нет, не понимаете? О-сото-гари! Большой внешний охват. Классический, чуть ли не первый приём при обучении дзю-до! В каком душевном и физическом состоянии надо пойматься на примитивный о-сото-гари! Да не парься! Турнир захудалый, отборочный, ни в коем случае не «звоночек»: сдавать ты стал, чемпион чемпионов! Ещё зверская простуда, зверский насморк. Тоже камешек на весы. Пустяк, но камешек при прочих равных.

А в баню пришёл, пришёл. Виду не подали. Сам виду не подал. То есть все чуть шумней и дружелюбней, чем всегда. Он чуть мрачней и молчаливей, чем всегда. Так все по субботам в бане всегда шумны и дружелюбны. Он всегда мрачноват и скуп на слова. Коньяку? Да, коньяку принёс, как обычно. Этого добра у него… И да, персонально фляжку — для Саныча. Традиция.

Что-нибудь предвещало? Кто-нибудь первым заметил? Кто, кстати, первым заметил?

Да никто и ничего!

Игорь-колонель между парилкой и ещё парилкой — на бильярде сам с собой.

Измайлов-мнимый в креслах — сигаретку за сигареткой.

Зелин-классик — ну, с сыном о своём.

Саныч тоже как всегда: за три часа из парилки в зало не посунулся — такая у него… карма, своеобразное, но удовольствие. Вольника Шильника пропарил от души, потом — Амина щадяще, только чтоб хворь изгнать. Саныч чуткий.

Словом, общее состояние — таким женским словом: истома. Или вот ещё женское туда же: трепетная нега. На то и субботняя баня!

Вот Амин вышел от Саныча в истоме, с трепетной негой. На ногах — еле-еле. То ли ему очень хорошо, то ли очень плохо. Не понять. Пойду, сказал, приляжу. Хрипло, задыхаясь. Нормально, после веников. Ушёл в «любовницкую» — диван кожаный, бра, тумбочка, нумер обособлен, дверь закрывается. Хочет человек побыть один, даже вздремнуть. Отпущенного времени — почти час.

Но, извини, Амин, через почти час давай вставай. Сеанс окончен. Хан? Сходи, подними его, ты с ним как-то ладишь…

Сходил. Тук-тук! Амин? Тук-тук!

А поздно. «Скорую» вызвали, но…