Ангел ходит голым - Измайлов Андрей. Страница 9

1) Строго по анекдоту: «Прав был наш парторг, отвратительная штука этот стриптиз!» Резюмировала мужу (да, с мужем была, с мужем!): хорошо, что мы туда сходили — у меня очень повысилась самооценка!

2) Правда. Геи. Не одни. Парами. Без пёстрых боа, жеманности, демонстрации. Мужчины (?) в хороших костюмах. Пьют кофий, общаются друг с дружкой. Или не геи, просто деловые партнёры. Но как бы Амстердам обязывает — геи, геи! Да и пусть. Ненавязчивые. Ну, живут они так. И, в общем-то, понять (не принять, но понять!) их можно — после квартала красных фонарей. Типа уж лучше мы друг с дружкой, чем вот с этими… одалисками!

3) «Да» и «нет» не говорите. Загадочная чеширская улыбка. Всё в этой жизни надо попробовать. Но высшая, гм, доблесть: попробовать не попробовать «косячок», будучи в Амстердаме. Хотя «кафе-шопы» — на каждом шагу.

Скажешь «нет», скажут «ну и дура!» Скажешь «да», скажут «ну и как?». Так я вам и рассказала! Sapienti sat, умному достаточно.

А ещё мутноокие афроголландцы с дредами — везде.

Ещё — сплошные велосипеды, и ни единого фальшпрестижного монстра типа «лэндровер».

Ещё — гомонящие детишки на вольных площадках перед Королевским дворцом. Количеством — вермишель в супе. И откуда они только берутся, учитывая три вопроса выше?!

Ещё — красиво. Архитектура — застывшая музыка, всё такое. Хотя… ощущение чуть несвежей блузки — это есть. Но… красиво. Жить здесь — пожалуй, нет. Как-нибудь вернуться сюда — да.

Всего лишь фрагмент. А почему важно?

Там и тогда, в квартале красных фонарей, перед «витриной», он вроде пошутил: «Тебя бы туда, на их место — как чувствуешь?» Дурак? Мужлан? Спортсмен? Однако пошутил с подтекстом: знаю, знаю! Нет, не так. Догадываюсь. Знал бы — убил!

Бабочка отпорхнула. Самооценка очень повысилось, а так — нет, на их место — нет.

Умеют они держать нас в состоянии вины. Даже когда сами, когда сами, когда сами!

Зачем ей был тот квартал? Тыщу лет не надо. Ну, ему захотелось, да? Ради бога! Жена да воспоследует за… Она-то хотела перво-наперво в Кёйкенхоф. Лиссе. Побережье. Всего тридцать километров, между Амстердамом и Гаагой. Цветочное королевство, Кухонный парк. Сама не своя до всякой флоры. Тюльпаны, тюльпаны, тюльпаны! Голландские! Луковицы? Да, продаются, там же. Да, эксклюзивные тоже. И Viceroy, и Semper Augustus, и… ах! Атрибут богатства, да. Но это ведь всего лишь деньги!

Так что?

— Съездим. Конечно, съездим!

— Когда? Когда-нибудь?

— А вот сейчас!

— Посадку объявили.

— Чихать хотел! Поехали. Прямо сейчас!

— Неприятностей у тебя не будет потом? С тренером, с командой?

— Чихать хотел! Кто чемпион?

— Ты.

— Вот! Поехали!

Поехали!

— Кёйкенхоф, Кухонный парк, неразрывно связан с именем графини ван Бейрен. В пятнадцатом веке на этих землях располагалось её имение. Здесь она выращивала травы для придворной кухни. Удивительная женщина, большая любительница охоты, за свои короткие тридцать девять лет жизни успела многое. Сменила четырёх мужей, отсидела в тюрьме, приняла участие в нескольких войнах. В одном из сражений противником графини был её собственный муж.

— Ух! Жили же люди!

— Что эта женщина говорит? Я не понимаю. Переводи, ну!

— Не успеваю. Тебе так важно?

— Да мне вообще!.. Но красиво здесь, да.

— Правда? Не жалеешь?

— Н-нет.

— У нас, «над слоником» будет ещё красивей! Луковки покупаем?

— Выбирай.

— Эту, эту, эту. И эту. И ещё эту. Амин?

— Да, э, да!

— Я тебя раздражаю?

— Нет, э, нет!

— Тогда и вот эту ещё… А скажи… Хотя можешь не говорить…

— Что?! Что?!

— Н-нет.

— Да говори уже!

— Когда мы были в том квартале… Ты, если бы меня не было… Кого бы там выбрал? Так, просто попробовать…

— Глупость не скажи!

— Вот та, злющая. Молодая совсем, раскосая. На тебя посмотрела. И ты тоже — на неё так посмотрел!

— Глупость не скажи!!!

Умеют. Умеют они держать нас в состоянии вины.

Или впрямь любовь живёт три года? И не более?

Потом начина-а-ается!

Верней, кончается.

Кто виноват?

А кто первый засветился, тот и виноват. Во всём! И не так важно, что второй небезгрешен. Ты виноват уж тем, что засветился.

Ведь как получилось?

Да, перебрались на Загородный (угол Казачьего).

«Двушка» на Богатырском, в общем, бесхозная. Сдавать её кому-то? Лишние хлопоты. Есть и есть.

Потом, через полгода, вдруг Шахман звонит из Махачкалы, сам! Сам Шахман.

— Брат! — со всем уважением, без нажима. — Брат, дело. У тебя в Ленинграде найдётся место, где два наших земляка поживут? Год-полтора. Не больше.

Хороший вопрос, брат-земляк. Наводящий. Подумать надо. А что такое?

Понимаешь, тема, брат…

Тема. Шахман — не гопник. Шахман — коммерсант. Стал таковым, что ли. Посетил тут руины Ленинграда, уже новоявленного Санкт-Петербурга. Ленинград и Махачкала — города-побратимы, кто не в курсе. Так выпьем за…

Стоп! Вы что тут пьёте? Что у вас тут наливают?! Это — коньяк? Это не коньяк!

Да времена такие…

Какие?

Вот же — самое начало девяностых.

Тогда вкратце от Шахмана, релиз:

Коньяк. Армянский, азербайджанский, грузинский — не существует, перестал существовать на текущий момент. Коньяк должен отлежаться. Невозможно в условиях войны, так и есть. А там — война, как бы её ни называли. Так?

Т-так.

«Хеннесси», «Наполеон», «Мартель» и пр. — дешёвая польская подделка. Относительно дешёвая, но дорогая для рядового потребителя. И моли бога, чтоб не отрава. Так?

Т-так.

И отрава с Апраксина двора и Сенной, разлитая из грязных бидонов, укупоренная вручную подпольными умельцами. Тут моли бога, не моли бога… Так?

Т-так.

Во-от. А мы хотим вам, городу Ленина (или Петра? уже тогда Петра!) помочь. Без-воз-мез-дно. Побратимы всё-таки!

Короче, тема. Дагестан — Россия. Для тугодумов ещё раз: Дагестан — Россия. Никаких лишних пошлин, накруток и пр. Ведём линию, поставляем свой честный коньяк. Да, не такой элитный, не X. O. Но — честный. Сбываем (не сбагриваем!) свою продукцию, имеем свой процент. Всем хорошо! Всем хорошо, так?

Т-так. (А в зрачках северного побратима запрыгало, замелькало, заматематилось).

Только, сказал Шахман, мы в Дагестане — люди восточные, честь, репутация… Понятно, да?

Понятно, да.

Поэтому. Повторяю, поэтому — вот какой коньяк с нашей стороны пойдёт, пускай такой и придёт. И сегодня, и завтра, и через год, и через сто, дай бог. Понятно сказал?

Ещё б!

Релиз окончен!

Российские коммерсанты с Дагестана порой столь убедительны. Причём вежливы. Сопровождающие лица — тоже. Ни намёка на бандюков, перестаньте! Уважаемые персоны! Вот и наш чемпион чемпионов (наш! питерский! узнали!) в сопровождающих. Как отказать?! Да никак! И с какой стати?! Всё по-честному!

И стало с тех пор в Питере хорошо с коньяком. С дагестанским. Вам хоть Измайлов подтвердит. Какой-такой? А такой… вечно с фляжкой заценённого дагестанского. Типа писатель. Не знаете? Что ж, невежество — не аргумент.

М-м. Возвращаясь к.

Вдруг Шахман звонит из Кизляра, сам! Сам Шахман.

— Брат, спасибо, что со мной тогда к людям сходил. Брат, ещё спрошу? Земляки наши где-нибудь у тебя поживут? Год-полтора, так, немножко. Пока линию наладят, технологию, согласование. Гостиницу подскажешь? Деньги — не вопрос.

Какие деньги! Какая гостиница! Земляки! Не вопрос! Квартира устроит? Две комнаты. Правда, от центра немножко далеко. Но — метро.

— Спасибо, брат. Ты не подумай ничего, они там слишком не будут… Интеллигентные люди, инженеры, технологи. За собой следят. Спрашивают, потом в Эрмитаж можно?

Он и не подумал ничего.

Спасибо, брат.

Пожалуйста! Земляки — святое!