Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL". Страница 64
— Я… я понимаю, как это глупо… — вымолвил он, стараясь лишний раз не смотреть в мою сторону. — Наивно и по-детски… Но со всеми этими твоими бывшими девушками и подарками, которые я никогда уже не смогу получить!.. Я надеялся, слепо верил, что я — первый и единственный мужчина, в которого ты влюбился… А… этот!.. — Он взмахнул рукой в сторону пустой прихожей, и задетый рукавом стакан Лекса звякнул. Антон со злостью схватил его, метнулся к раковине, заглушая громкое дыхание шумом воды. Хотя бы через мытье стакана он стремился избавиться от следов присутствия другого возлюбленного в моей жизни, но онемевшие пальцы не смогли удержать стекло, и на дно раковины просыпались крупные осколки. Кулак Антона обрушился на столешницу, потом на кран, и вода затихла. Лишь одинокие капли оглушительно срывались с металла на стекло.
— Я понимаю, почему ты злишься… — начал я, но очередная печальная усмешка Антона меня перебила:
— Я не злюсь, Марк!.. — воскликнул он, давя подошвами осколки графина. — Мне больно… Я… я впервые в жизни настолько не уверен… не уверен, что ты не сорвешься с места и не побежишь сейчас за ним!..
— С чего мне это делать вообще?!
— С того, что ты влюбился в него в шестнадцать! Выходит, он для тебя — как ты для меня! А я бы понесся за тобой…
— Так! — Грубее, чем следовало, я схватил его за руку и вывел с осколков. С каждым шагом все тише хрустело стекло. — То, что я испытывал к кому бы то ни было семь лет назад, ничего в данный момент не значит. И не только из-за минувшего срока. То была просто первая глупая влюбленность, несерьезное чувство! Эмоции, вот и все…
— А у меня сейчас тоже несерьезное чувство, по-твоему?! — вскинул голову Антон, упираясь в меня испуганным взглядом.
— Я не знаю: я ж не ты…
— Но ты ведь тоже тогда хотел всю жизнь провести с этим человеком?!
— Я… — Глубоким вздохом я выиграл немного времени. — Антон, почему ты вообще уравниваешь меня и себя? По сравнению с нынешним тобой, тот я — недоразвитый ребенок. Ты разумнее, взрослее в эмоциональном плане, помимо всех прочих аспектов. И когда ты говоришь, что твое «люблю» — больше, чем просто влюбленность, я тебе верю. У меня же в те годы все было или «люблю», или «ненавижу», поэтому и первое, и второе были обесценены, не значили ничего, кроме театральных терзаний да громких слов.
— Ты же только что ответил «не знаю» на вопрос, серьезны ли мои чувства… Так как ты можешь верить мне?..
— Я верю всему, что ты говоришь. Верю, что для тебя оно так и есть. Но никто не знает, что случится завтра, послезавтра: может, в твоей жизни появится кто-то лучше…
Звучная пощечина обожгла щеку, и я уставился в пол. Ну великолепно, потерял мысль…
— Я что, по-твоему, только и ищу варианты получше? — вспыхнул оскорбленностью Антон.
— Нет, конечно, но разве ты не то же самое про меня сказал? «…сорвешься с места и побежишь сейчас за ним!» — или как там было…
Погруженный в задумчивость, Антон опустился на свой табурет.
— Выходит… мы оба одинаково не доверяем друг другу? — спросил он, заламывая руки.
— Выходит, что так… Но это ведь норма: многие и после десяти лет отношений все равно относятся друг к другу с недоверием. Никогда не знаешь, что даже у самого родного человека в голове. Я вот на 99,9% уверен, что ты никогда даже и не подумаешь мне изменять, но ведь всегда остается эта несчастная десятая, когда твои поступки могут зависеть не столько от тебя, сколько от сложившихся обстоятельств. Так что невозможно быть уверенным в чем-то полностью. Как говорится, «добро пожаловать в клуб»!
Заключив мою кисть в свои горячие ладони, Антон поднял на меня небесные глаза.
— Я тоже на 99,9% уверен, что ты никогда мне не изменишь.
— Конечно, — повеселев, хмыкнул я, — после случая-то с Александрой!
Он стыдливо опустил голову, но его лицо преобразилось от искренней улыбки. Горячий лоб коснулся моего предплечья; дыхание обожгло кожу, когда с губ Антона слетело:
— Я рад, что хотя бы по-прежнему первый и единственный мужчина, который касался твоего тела.
В моем сознании грянул гром. Вспышка молнии прорезала щемящую пустоту и озарила меня: Антон слышал не весь разговор. Он не знает о том, что случалось некоторыми ночами семь лет назад…
— Разумеется, первый и единственный, — подтвердил я, припадая в поцелуе к его макушке.
…Не знает — и не узнает… Никогда… Чего бы мне это ни стоило…
Стараясь не шуршать лишний раз одеялом, я осторожно выскользнул из постели и ступил на холодный пол, освещенный блеклым светом полумесяца. Антон сладко поежился на своей половине кровати и укрыл голые плечи. Удивительно, насколько умиротворяющая эта картина: кто-то неописуемо дорогой, ожидающий тебя в постели…
Сопротивляясь желанию вернуться к Антону сию же секунду, я покинул спальню и беззвучно закрыл за собой дверь. Я уже плохо помнил, зачем оставил нагретое место под одеялом, но голубая дверь в конце широкого коридора манила меня. Словно фосфорицидная, бледная, мертвенная краска пульсировала в полутьме…
Шаг. Еще и еще… Кажется, я не двигался с места — это дверь медленно приближалась ко мне, скручивая пространство коридора, укорачивая его. Рука нерешительно сжала дверную ручку, но и простого прикосновения оказалось достаточно для того, чтобы дверь распахнулась сама.
Посреди знакомой мне с детства комнаты стоял Вэл — я с легкостью узнал его со спины. Неестественно плавно он разворачивался, позволяя увидеть то, что держал обеими руками. Маленький щенок бесконечно черными глазами-бусинами посмотрел на меня, тряхнув коричневой шерстью.
Дверь за моей спиной внезапно захлопнулась, и я вздрогнул. Брат с кукольной улыбкой поглаживал щенка, слишком сильно оттягивая его шкурку на макушке; пес тихо повизгивал в такт.
— Вэл… — осторожно окликнул я его, делая шаг вперед. — Отдашь мне собаку?..
Я протянул руку, но пальцы Вэла с жестокостью вцепились в голову щенка, и по моему сердцу стеганул жалобный вой.
— Вэл, какого черта?! — чуть не плача, выкрикнул я. Этот визг… Я должен что-то сделать, обязан помочь… Ему же больно!.. — Вэл, отдай его мне…
— Кого? — сверкнув зубами, спросил он.
— Отдай мне Везунчика.
Лицо брата изуродовала звериная гримаса ярости. Его руки обхватили тельце щенка, точно плюшевую игрушку, и напряглись. Визг стал громче! Везунчик бился от боли, скулил не переставая! Я попытался добраться до него, хотя бы дотянуться! — но продолжал лишь двигаться на месте, словно погруженный в воду.
— Вэл, пожалуйста! Перестань! — надрывался я до рези в легких. — Отпусти Везунчика!!!
— НЕ ПРОИЗНОСИ ЭТО ИМЯ БОЛЬШЕ НИКОГДА! С ЭТОГО ДНЯ ВЕЗУНЧИКА НЕ СУЩЕСТВУЕТ, ТЫ ПОНЯЛ?!
Пес взвизгнул в последний раз: руки Вэла сжали его хрупкое тельце и резко двинулись в разные стороны! Я кричал, барахтаясь в вязком воздухе! Лицо пытала боль, будто кто-то медленно, слой за слоем, снимал с меня кожу. Невидимая сила потянула меня назад, в открывшуюся голубую дверь. Я погружался в темноту коридора, все еще видя, как с обнажившихся белоснежных ребер разорванного надвое щенка на пол стекала кровь…
— Марк! Марк, черт тебя дери! — одарил меня Антон очередной, быть может, уже десятой по счету пощечиной. Я хватал губами воздух. Соль непрекращающихся слез разъедала щеки и виски. Я рывком поднялся с подушки, схватил с тумбочки мобильный и открыл список контактов. Щелкнув по сенсорному экрану, я приложил трубку к уху и замер, в преддверии сердечного приступа вслушиваясь в гудки.
— Что случилось? — спросил сонный женский голос. — Так поздно звонить…
— С Везунчиком все хорошо?! — почти прорыдал я в телефон.
— К-конечно, что с ним может быть не так… Почему ты спрашиваешь? Что случилось?..
— Проверь его сейчас же, умоляю тебя!
— Хорошо-хорошо…
В динамике зашуршало одеяло, раздались неспешные пошаркивания, со скрипом открылась дверь.
— Да все с ним хорошо: он спит в своей корзине, — наконец услышал я и облегченно выдохнул, обрушиваясь затылком на подушку.