Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне (сборник) - Филипс Джадсон Пентикост. Страница 19

Контора Таунсенда находилась в полутора кварталах в противоположную от остановки сторону, и Гибсон неверным шагом направился в том направлении. Он начал представлять свои следующие действия и понял, что должен был позаботиться о емкости. Зашел в кулинарию и купил первую попавшуюся маленькую бутылочку, которую увидел на полке. Оказалось, что в ней довольно дорогое импортное оливковое масло.

– Я Кеннет Гибсон, сосед Пола Таунсенда, – хладнокровно объявил он. – Пол просил взять из его кабинета письмо.

– Хотите, я вам принесу его?

– Он мне точно сказал, где лежит документ. Если не возражаете, я войду сам.

– Конечно, – согласилась девушка. – Вам, мистер Гибсон, надо пройти вон туда. – Она его знала – Гибсон с английского отделения, человек надежный. И провела в лабораторию. – Вот эта дверь.

Гибсон не взглянул на шкафы, направился к столу Пола, открыл верхний ящик и взял первое попавшееся письмо.

– Кажется, вот это.

– Хорошо, – кивнула девушка.

– Э-э-э… – протянул Гибсон и принял расстроенный, смущенный вид. – Можно мне… в туалет?

– Конечно. – Девушка сразу заговорила деловым отчужденным тоном. – В ту дверь, сэр.

Как он и рассчитывал, она вышла из лаборатории. Оказавшись в маленьком туалете, он решительно вылил содержимое купленной бутылки в раковину и вернулся в лабораторию. Теперь он был здесь один. Легко нашел ключ от шкафа. Номер 333. Его руки не дрожали, когда он переливал жидкость в бутылку из-под масла. Задача весьма деликатная, когда переливаешь из одной крошечной емкости в другую такую же. Но он был хладнокровен и рассудителен. И не пролил ни капли. Из пузырька он отлил не все, подумав, что недостачу заметят не сразу. И не сделал ни малейшей попытки стереть отпечатки пальцев. А уносить из лаборатории сам образец под номером 333 не стал, так как ему требовалось время для того, чтобы вернуться домой и написать письмо. Девушка не должна заметить пропажу, иначе всплывет его имя и будут нарушены его планы.

Гибсон положил бутылочку с отравой в зеленый бумажный пакет, закрыл шкаф, спрятал ключ и вышел за дверь. Подумал, что из него мог бы выйти расчетливый, успешный грабитель.

Он стоял на городском углу улиц, ждал автобуса и чувствовал себя совершенно ошеломленным. Когда входил в салон, показалось, что услышал свое имя. Он не обратил внимания на это и сел у окна.

Хватит бесполезной игры словами. Вийон давно умер. Возможно, это предостережение свыше. Но он же знает, что делает. Смерть. Ну и что? Он просто хочет ускользнуть от своей судьбы. И ему это желание вовсе не кажется неразумным. Только Бог способен его понять.

Но как обосновать в письме? «Очень устал». Нет-нет. Ведь он может солгать. Какая разница, солжет он или нет? «Я не так здоров, как кажется. Уже давно знаю…» Он может намекнуть, что его рассудок не в порядке. Да-да, Розмари поймет. Хотя он сам не в состоянии уяснить, зачем совершает этот поступок. Не дано – рок. Мотив скрыт в подводной части айсберга его подсознания.

Гибсона окутала ледяная пелена – он ничего не различал за окнами, а также в салоне автобуса, который ехал по улицам города и вез обреченных пассажиров. Если бы Кеннет мог что-нибудь сделать для Розмари или другой живой души, он бы остался. Но все предопределено, и помощь, и даже любовь – всего лишь иллюзия.

Он поднялся с такой невыносимой болью в душе, что почти ослеп, и направился к двери. А когда выходил из автобуса, ему снова показалось, что его окликнули.

Ангелы? Даже если ему предстоит обречь себя на вечное проклятие, он это сделает. Всю жизнь исполнял долг, делая выбор, и если в нем до сих пор сохранилась иллюзия свободы выбора, он совершит свой поступок не только по воле долга, но и по собственному желанию.

И еще: долг… надо сдержать обещание, которое он дал Этель… Сделать на рынке покупки. И когда все будет исполнено – какое наслаждение! – придет конец всем его долгам.

Гибсон вошел на рынок, взял тележку и толкнул в торговый зал. Выбрал латук, взял какао, нарезанный тонкими ломтиками белый хлеб, сыр (любимый сорт Этель), а для Розмари – чай (он может ее успокоить). Он стоял у кассы совершенно потерянный, пока девушка, нажимая на кнопки, пробивала товар. Затем взял большой коричневый пакет и прошел два квартала на восток и еще один на запад.

Розы в глубине сада больше не цвели. Старая миссис Пайн сидела в инвалидном кресле на веранде Таунсенда и весело помахала ему рукой. Гибсон подошел к ней неверным шагом. Он мог бы задать ей вопросы. Спросить про Пола и что говорит церковь о браках и разведенных. Но зачем? Он не собирался разводиться с Розмари и оставаться еще бог знает сколько лет в друзьях с ней и ее мужем. Ему не нужна такая лазейка в жизнь. Он притворится, что совершает поступок ради Розмари.

– Здравствуйте, – произнес он едва слышно.

– Боже! Вам не тяжело? – Старая дама подалась вперед.

– Не очень, – ответил Гибсон. А сам подумал, что его пакет с продуктами и смертью в самом деле очень тяжел. Он притворно улыбнулся. – Как поживаете, миссис Пайн?

– Хорошо, – ответила она. – Какой чудесный день! – Ее голос обрел удивительную, почти проникновенную силу. – Как замечательно, что можно вот так сидеть на солнце!

– Да… конечно, – пробормотал Гибсон.

Когда он шел по сдвоенной подъездной аллее, его окликнул Пол Таунсенд:

– Привет! Как дела? – Но он сделал вид, что не слышал.

«Замечательно сидеть на солнце? Еще бы!» Гибсон открыл дверь, начиная понимать, что, возможно, не сумеет сделать то, что задумал. И следовательно, в помрачении из-за своей жестокой депрессии в очередной раз выставит себя на посмешище. Он не совершит самоубийства, а отпустит жену, станет навеки другом Розмари и ее нового мужа. Прохромает по жизни до своего естественного конца и все стерпит. Ему не судьба умереть сегодня! А ее не изменишь. Тогда что же это за судьба, если от нее можно увильнуть? Он обречен жить маленьким, аккуратным, ранимым человечком, каким был рожден. Все потому, что так замечательно сидеть на солнце! Одного этого достаточно для продолжения жизни.

Гибсон почувствовал, что его охватывает истерика. Нет, он сделает, как решил! Мгновенная решимость – это все, что требуется! Он же сумеет поднести руку ко рту. Бездумный жест и больше ничего.

Но еще требуется время, чтобы написать письмо. Нет, нет, его решимость быстро уходит. Но разве приговоренный Богом не вправе попросить о небольшом снисхождении дьявола? Тогда скорее! Или придется пережить трагикомедию и с горечью следить за собой со стороны.

Гибсон оказался на кухне. В нем больше не было мужества, и теперь он его даже не хотел.

Поставив большой коричневый пакет на стол, он достал из него лук, сыр, хлеб, коробку с чаем и с самого дна тяжелую банку какао. На очереди смертельная бутылка.

Надо делать все сейчас!

Большой пакет был пуст.

Надо делать очень быстро.

Рука ничего не нащупала.

Его смерть будет загадкой. Смерть всегда загадка. Где же бутылка?

Он точно поместил маленький бумажный зеленый пакет с бутылочкой в тележку, и кассир должна была его положить вместе с другими покупками. Но она этого не сделала. Бутылочки не было!

Где же она? Быстрый смертельный яд, который он решился украсть, исчез.

Гибсон обшарил карманы пиджака. Пусто!

Неужели он все вообразил? Нет, очень ясно помнил, как выливал оливковое масло в раковину – так во сне не бывает. Потерял? Но теперь отрава в бутылке с этикеткой «Оливковое масло». И никто не заподозрит, что внутри яд! Бесцветная, не имеющая запаха жидкость…

Что он натворил? Какую роковую совершил ошибку? Где оставил бутылку с ядом? В каком общественном месте, где ходят ни в чем не повинные люди?