Кто люб богам (ЛП) - Росс Кейт. Страница 7

- Да, сэр, – Брокер спокойно разложил вечерний наряд Джулиана.

- Я не хотел. Это нарушает то спокойное, философское состояние ума, необходимое для одевания. К слову, ты знаешь, что убийство Фолькленда расследует наш старый друг Питер Вэнс?

- Правда, сэр?

- Да. И как только я оденусь, я черкну ему пару строк, а тебя попрошу отнести их на Боу-стрит.

- Да, сэр.

- Ты не очень-то этому рад, я смотрю. Я думал, ты и Вэнс вполне ладили друг с другом, насколько это возможно, сидя по разные стороны закона.

- Да, сэр. Просто очень странно будет идти на Боу-стрит по делу и своими ногами, а не на поводке у легавого. У меня от этого мурашки, сэр.

- Боюсь, я вынужден пренебречь твоими чувствами. Я хочу, чтобы Вэнс зашёл ко мне сегодня вечером и принёс все бумаги, что касаются расследования. Если тебя это утешит, то до самого позднего вечера ты мне не понадобишься. Выпей стаканчик или два с любым слугой, из тех, кого ты знаешь, и кто почему-то до сих пор на свободе. И не забудь рассказать нескольким из них – строго секретно, конечно! – о том, что я взялся помогать сэру Малькольму Фолькленду найти убийцу его сына.

- Если я так сделаю, сэр, к утру об этом будет знать весь город.

Джулиан улыбнулся.

- Так пусть знает.

Брокер не стал уточнять. Он свято верил, что у его хозяина были причины делать то, что он делал, каким бы таинственным это всё не казалось.

- Вы ужинаете дома, сэр?

- Да. Закажи несколько отбивных и бутылку кларета в кофейне, что дальше по улице. Я собираюсь откушать с Александром Фольклендом.

- Сэр?

- Точнее, читая его письма.

Ожидая заказанный ужин, Джулиан просматривал вечернюю почту. Одни приглашения и счета. Но вот и ещё одно письмо, адрес на котором написан стремительными, удивительно разборчивыми каракулями. Никакая гувернантка не смогла научить Филиппу Фонтклер писать так, как подобает леди.

Джулиан познакомился с Филиппой около года назад в загородном доме её отца, где впервые столкнулся с нераскрытым убийством. Тогда же он подружился с пребывавшей в смятённых чувствах Мод Крэддок, невестой Хью Фонтклера, брата Филиппы, и вызвал его ревность. С тех пор Джулиан и Филиппа переписывались. Когда она подрастёт, её родители, наверняка, попытаются положить этому конец, ведь она – богатая и воспитанная девица, а он – безродный денди без гроша в кармане. Сейчас ей двенадцать, и их дружба – дело странное, но неопасное. Они обменивались новостями, историями и мнениями. Джулиан не позволял себе писать слишком светско или дерзко. Он чувствовал ответственность за неё. Девочка была для него почти семьёй.

Он взял письмо с собой в кабинет, сломал печать и открыл.

Беллегард

30 апреля 1825 года

Уважаемый мистер Кестрель

Спасибо вам за глобус, что вы послали к моему дню рождения. Он очень красив. Особенно мне нравятся морские чудовища в океанах. Иногда я кручу его, закрываю глаза, показываю пальцем и представляю, что я оказалась в том месте, куда попала. Я хочу много путешествовать и написать про это книгу, как Марко Поло. Притчи цокает языком и говорит, что это вы вложили такую идею в мою голову. Но разве я надеялась, что гувернантка такое одобрит?

А теперь я расскажу вам секрет. Скоро я стану тётей! Причти сказала, что нельзя об этом писать, потому что это неделикатно, но это ведь глупо, правда? Мы все очень рады, хотя Хью волнуется и всё таскает Мод подушки и другие вещи, что ей не нужны. Она сама очень рада. Я пока не чувствую себя тётей, но, наверное, поэтому это длится так долго – чтобы успеть привыкнуть.

Я боюсь, что здесь все злятся на вас, и я тоже. Доктор МакГрегор сказал нам, что его старый учитель доктор Грили оставляет свою практику в Лондоне, чтобы жить на каких-нибудь унылых водах, а доктор МакГрегор потому думает о том, чтобы переехать в Лондон и оставить своих пациентов. Он сказал, что это предложили ему вы – ему самому такая безумная идея никогда бы не пришла в голову. Мы все очень возмущены тем, что вы решили забрать доктора, который так долго живёт здесь и которого мы так любим. Но потом я поняла, что мы думаем только о себе. Доктор МакГрегор прожил здесь почти всю жизнь и, наверное, заскучал – я знаю, что так и есть. Я думаю, он решил встряхнуться, как ковер из которого выбивают пыль. Я ему это и сказала – более вежливо, потому что все думают, что я не тактичная, но это не так. Он ответил, что я сговорилась с вами, и что вы, наверное, пишете мне у него за спиной. Как будто я сама не могла до такого додуматься!

Вынуждена прерваться, дабы успеть отправить это письмо почтой.

Имею честь оставаться искренне вашей, сэр,

С уважением

Филиппа Фонтклер

Вам нравится, как это звучит? Так солиситоры подписывают свои письма папе.

Джулиан улыбнулся и завернул письмо в промокательную бумагу, что лежала на столе. По его лицу пробежала тень. Он никогда не переставал думать, как обеспокоил всех Фонтклеров, соблазнив доктора МакГрегора перебраться в Лондон – и, как будто этого было мало, ещё и раскрыв преступление в процессе! Он искренне думал, что здесь у МакГрегора будет более интересная жизнь и более разнообразные и непростые пациенты. Но это все равно было эгоистично – Джулиану нравился этот вспыльчивый, прямолинейный хирург, и он хотел, чтобы доктор был рядом. Он бы таким настоящим, таким по-настоящему респектабельным – истинный Гераклов столп в головокружительном, капризном мире, где жил Кестрель.

Он особенно хотел, чтобы МакГрегор был рядом сейчас. В двух своих первых расследованиях Джулиан обрабатывал собственные теории придирчивым скептицизмом доктора, будто ножи – точильным камнем. Что ж, сейчас придётся обойтись без него. Кестрель уже слышал, как пришёл посыльный из кофейни, а значит настало время ужинать и погружаться в письма Александра Фолькленда.

Даже почерк Александра оказался очаровательным. Он был изящен, но без вычурности, легко читаем, упорядочен, но не настолько, чтобы лишиться характерных черт. Для этого достаточно было бросить на письма один взгляд – другое дело, соответствовало ли их содержания тому, что говорил сэр Малькольм.

Джулиан разложил письма по датам, чередуя послания Александра и его отца. Ещё не успев погрузиться достаточно глубоко, он понял, почему сэр Малькольм был так впечатлен широтой познаний своего сына. История, классическая литература, философия, государственное управление – он разбирался во всём. Некоторые юридические споры были непонятны Кестрелю – сэр Малькольм и Александр обсуждали assumpsit, quantum meruit ^[12] и другие понятия, которые понял бы только судейский. Но Фолькленд-младший не хуже разбирался и в других делах. В одном письме сэр Малькольм цинично высказался об адвокатах защиты. Не так давно обвиняемый имел право вызвать себе барристера лишь для обсуждения узкого круга правовых вопросов. Сейчас же такие защитники могут вести перекрёстный допрос, а иногда даже обращаться к присяжным. Ещё немного – и юристы будут в полной мере ограждать преступников от закона. Как присяжные смогут оценить виновность, если между ними и истиной будет стоять туман адвокатского красноречия?

Александр сочувствовал отцу, но не разделял его мнения:

Я часто слышу, что поведение обвиняемого в суде – лучшая мера его честности и добросовестности. Но подумайте, сэр, как часто виновный оказывался более убедителен и красноречив, чем невинный! Невиновный дрожит от стыда, столкнувшись с обвинением, а преступник знает, что ему грозит, и ждёт во всеоружии. Кроме того, обвинение часто звучит столь веско, что без адвоката-защитника впечатлительный присяжный может забыть о презумпции невиновности – первой надежде и главном спасении обвиняемого. Каждый человек – но прежде всего, самые бедные, менее всего образованные, самые уязвимые из подданных короля – должны иметь возможность воззвать к чужой мудрости и красноречию, прежде чем их лишат свободы или жизни.