Мисс Исландия - Олафсдоттир Аудур Ава. Страница 12

На некоторое время он задумывается.

— Вероятно, книги о детстве Рагнхейд Йонсдоттир [19] и деревенские романы Гудрун из Лундура [20], — медленно говорит он.

— Оба автора — женщины, — замечаю я.

Он мнется.

— Действительно. И это очень странно в свете того, как мало в Исландии писательниц, и все плохие.

Библиотечные темы исчерпаны. Вдруг библиотекарь останавливается у обитого гофрированным железом дома и сообщает, что в нем располагается штаб исландских социалистов, признается, что ходит на их собрания. Союз социалистической молодежи. В окне плакат с лозунгом «Все на борьбу с капитализмом».

Вскоре мы оказываемся на кладбище. Скрипят кладбищенские ворота. Земля — гниющая губка, в каждом шагу смерть. Природа — открытая могила.

— Здесь покоятся поэты, — говорит мой провожатый. — В том числе бессмертные.

— Да, мертвый похож на мертвого, — замечаю я.

Библиотекарь смотрит на меня и собирается что-то сказать, но вместо этого ходит кругами в поисках определенных могил. Несмотря на то, что он приводит строки Бенедикта Грёндаля и Стейнгрима Торстейнссона, он не находит их могил, поэты не дают себя увидеть.

— Они должны быть где-то здесь, — говорит он, не в силах скрыть разочарование. — Они ведь были здесь совсем недавно.

Стелется темный осенний вечер, и мне холодно. Мокрая пожелтевшая трава обвивается вокруг ног. Я думаю о маме.

— А здесь, случайно, не Теодора Тороддсен похоронена, поэтесса? — спрашиваю я.

Библиотекарь думает о другом и совсем не уверен, но высказывает предположение, что с большой долей вероятности она покоится рядом со своим мужем. Он бросается от плиты к плите, вглядывается в надписи и не может скрыть своей радости, когда натыкается на Торстейна Эрлингссона. Зовет меня и в волнении цитирует «Пуночку»:

В середине кладбища могила женщины, умершей в 1838 году, мое внимание привлекает длинная надпись на плите.

— Страж кладбища, она была первой, кого здесь похоронили, — поясняет мой провожатый, встав рядом.

Он смотрит на меня, и я чувствую, что его что-то беспокоит.

— Вообще-то я собирался пригласить тебя в кино. Сегодня вечером. Я тут подготовился. Сегодня можно посмотреть Феллини, «Клеопатру», «Двух женщин» с Софи Лорен и «Лоуренса Аравийского».

— Хочу на «Убить пересмешника», есть сеанс в девять.

Я видела эту книгу в витрине книжного магазина Снэбьёрна.

— Автор — женщина. Харпер Ли.

Для него это стало полнейшей неожиданностью. Он смотрит на меня с удивлением.

— Ты самая книголюбивая официантка, которую я знаю.

Встречаемся у кинотеатра без пятнадцати девять, он машет билетами, и мы опускаемся в глубокие кожаные кресла бордового цвета. Места в центре зала, прямо над нами дрожит пыльный луч кинопроектора. Пытаюсь одновременно слушать речь и читать титры, но это сложно. Американские ранчо сильно отличаются от хуторов в моих родных краях. В середине фильма поэт кладет мне руку на плечо.

— Я ожидал, что женщина выберет другой фильм, — признается он, когда мы выходим.

После того как я объявляю ему, что чернокожие до сих пор несвободны, равно как гомосексуалы, он смотрит на меня и пытается подобрать слова для ответа. Трудно сказать, что проносится в его голове.

У него красивые руки, и я готова с ним переспать, если он попросит.

Вскоре мы оказываемся у дома, где он снимает комнату. То и дело шляются пьяные парочки, но ни одной машины.

— Отсюда недалеко до «Мокко», — говорит он и улыбается. Я чувствую сердцебиение.

Он сообщает, что снимает под самой крышей и квадратные метры под мансардным окном не включены в оплату.

Мне нужно быстро принять решение: идти домой и писать или спать с поэтом.

С некоторыми обстоятельствами нельзя бороться иначе, чем раздеться.

У меня нет красивого нижнего белья, но ему все равно, он только хочет побыстрее меня раздеть.

Когда все закончилось, поэт ставит пластинку Шостаковича, а я осматриваюсь в комнате, где высокий человек поместится разве что посередине.

Размышляю, когда правильно уйти и когда остаться.

Поэт рассказывает, что он из Хверагерди и там живет его мама, что его отец во время войны был матросом на грузовом судне «Деттифосс», в него попала немецкая торпеда и оно затонуло.

— Когда отец погиб, мне было четыре года, а сестре два.

Я в ответ рассказываю ему, что временно живу у друга, пока тот в море.

— Он мне как брат.

Хочу еще добавить: мой лучший друг, но не говорю. У кровати книжный шкаф, три полки за стеклянной дверцей; не могу удержаться и пробегаю глазами по корешкам. Похож на книжный шкаф папы. «Сага о Ньяле», «Сага о Греттире» и «Сага о Стурлунгах», «Круг Земной» и «Младшая Эдда», «Бессонные ночи» Стефана Г., стихи Йонаса, Стейнгрима Торстейнссона, Ханнеса Хафстейна и других поэтов, романы Лакснесса, Гуннара Гуннарссона и Торберга, переводы «Потерянного рая» Милтона, «Голода» Гамсуна и «Одиссеи». Все книги в твердом переплете.

— Не хватает «Саги о людях из Лососьей Долины».

— Ну да, верно, — соглашается он после некоторого размышления. — Ты же с запада.

Он тянет ко мне руку.

Пойти домой и еще час пописать, пока не наступит время отправляться на работу? Или нет?

Когда я прихожу домой, у входной двери меня ждет кот.

Наклоняюсь и глажу его.

На тротуаре лежат останки птицы: клюв, крыло и два пера.

Подруга растеряна и обеспокоена.

— Моя жизнь кончена, Гекла.

— Что случилось?

— Представляешь, делали с сестрами Лидура кровяную колбасу, пакет с кровью лопнул, и кровь попала на меня. Неожиданно я заплакала. Такой стыд. Золовки посмотрели на меня, и Хренн спросила, уж не жду ли я ребенка.

— А ты? Ты ждешь второго ребенка?

Она смотрит вниз.

— Ты наверняка думаешь, что я влипла. По-твоему, это не ужасно? По-моему, ужасно. Я очень счастлива. У меня нет аппетита. Я так ждала этой колбасы, но меня вырвало. Мы не планировали, но хорошо, что Торгерд будет с кем играть. Лидур счастлив. Он считает, что один ребенок еще не семья. Семья, по его словам, это как минимум три ребенка. Я уж не стала ему говорить, что, на мой взгляд, двух вполне достаточно.

Встаю и обнимаю подругу. Она тощая, как скелет, ребра можно пересчитать.

— Поздравляю.

Думаю: он растет в темноте.

— Я знала, что ты так отреагируешь. Думаешь, я влипла. Я боялась, что ты это скажешь.

Крепко обнимаю подругу.

— Все образуется.

— Живот еще почти незаметен. Затем он вырастет и придет время рожать. Торгерд была четыре кило. Я умру, Гекла. Я и не подозревала, что рожать так больно. Я рожала Торгерд двое суток и три недели не могла сидеть из-за швов.

— Все будет в порядке.

Она вытирает глаза.

— Меня назвали в честь льдины. Той весной, когда я родилась, в наш фьорд заплыла дрейфующая льдина. Папа еще захотел добавить во фьорд остров, вот и получилось Исэй [21].

Некоторое время она молчит. Торгерд встала в своей кроватке с бортиком и тянет вверх руки, хочет, чтобы ее вынули. Я беру малышку на руки, ее нужно переодеть.

— Мне было так тесно дома, давили горы, хотелось уехать. Я влюбилась. Забеременела. Следующим летом я буду одна с двумя маленькими детьми в подвальной квартире. В двадцать два года.