Магия и кровь - Самбери Лизель. Страница 74

Да чтоб меня хакнуло. Ясно, почему Джастин так разъярился. Я угрожала жизни не просто его подопечного, а его избранного преемника. Я охаю.

— Какой кошмар.

Больше мне ничего в голову не приходит.

Если Люка не назначили преемником, значит, в восемнадцать лет его стажировка закончится. Даже если Джурас не выживет, Люк даже не на втором месте. Он лишится всего, вокруг чего строится его жизнь.

Люк трясет головой:

— Возможно, поэтому Джастин и утратил ко мне интерес. Он знал, что я недостоин унаследовать его фирму.

— Откуда ты знаешь?

— Как откуда? Из расшифровки!

Я поджимаю губы:

— А вдруг он передумает?

— Круто! Тогда я буду вторым сортом. Тем, кого держат при себе, только пока тот, кого Джастин на самом деле хочет видеть своим наследником, лежит на больничной койке вот здесь, перед нами. — Он машет рукой в сторону распростертого тела Джураса. — Да чтоб меня! Я полный отстой. Джурас в коме, а я тут жалуюсь, что у меня стажировка не задалась!

Люк не захотел бы сидеть рядом со мной, если бы видел, чтό творится у меня в голове. Он не смог бы вынести моего присутствия. Ведь, каким бы ужасным человеком ни считал себя Люк из-за своих эгоистичных мыслей, я всегда буду хуже.

Я человек, который планирует убийство, чтобы спасти близкого родственника.

В одном Люк прав: я действительно ставлю интересы семьи выше собственных.

Люк поднимается со стула, стаскивает шапку и запускает обе пятерни в волосы с такой силой, что даже кожа на лбу натягивается.

— Не могу здесь сидеть. Мне надо на воздух. Я напишу Джасмин и извинюсь. — Он смотрит на меня. — Ты не против изменить ради меня свои планы? Если, конечно, можешь вынести общество такого как я. — Последнюю фразу Люк произносит со смешком, но глаза у него слишком блестят, словно в лихорадке. Такое чувство, что скажи я «нет» — и он просто рухнет на пол.

Правда, сейчас я не могу найти в себе силы, чтобы сказать ему «нет».

— Пошли.

Глава двадцать пятая

Из кондиционера в трамвае веет прямо-таки арктическим холодом. Я изо всех сил сдвигаю голые коленки, будто они так согреются. Рисунок из бананов на сарафане кажется мне теперь слишком веселеньким, учитывая историю с Джурасом. Люк сидит у окна рядом со мной и смотрит на мелькающие за окном дома. Мы сели в трамвай на углу западного конца Куин-стрит и Спедайна-авеню, в Чайнатауне, неподалеку от того места, где мы с бабушкой недавно встречались с Роуэн Вонг. Хотя с тех пор, как она якобы случайно проболталась в разговоре со мной, прошла целая вечность. Тогда я только приступала к заданию, а сейчас стремительно двигаюсь к его завершению.

Снаружи мелькают теснящиеся вдоль улиц магазины одежды, бутики, бары и ресторанчики, все закрытые, кроме «Макдональдсов» и закусочных «Тим Хортон», где подают завтрак. У меня сосет под ложечкой. Я бы сейчас убила за бутерброд.

Едва эта мысль приходит мне в голову, как я кривлюсь — до того неуместно сейчас это выражение. Люк ничего не замечает. Он глубоко задумался, глядя на пейзаж за окном.

Я столько раз утешала родных вкусной едой.

Когда Кейс в прошлом получила за экзамен по точным наукам меньше, чем надеялась, я потащила ее есть жирную пиццу и слушала, как она нудит, что в следующий раз обязательно получит больше.

Когда мама потеряла важного клиента, я изо всех сил постаралась продать побольше нашей косметики, чтобы уговорить бабушку купить маме бутылку хорошего вина, и потом мы вместе смотрели сентиментальные фильмы, пока мама распивала это вино на пару с тетей Мейз.

Когда умер дедушка, я приготовила бабушке первое блюдо, которому она меня научила, — теплые пышные карибские булочки-бейки с кокосовой стружкой, которую я натерла сама. Мама, конечно, надзирала за тем, как я их пеку, мне ведь было всего шесть. Она даже заставила меня надеть садовые перчатки, чтобы я не порезалась, пока натираю кокос. Но я так гордилась, что все сделала сама. Мы с бабушкой вдвоем, без всех, сидели на заднем балконе, ели эти булочки и смотрели на озеро, и она рассказывала мне, как они с дедушкой познакомились. В Сети, но не как все — через приложение для знакомств, — а на сайте вокалистов-любителей. Их случайно объединили в дуэт, а поскольку они оба были колдуны, это само по себе отдает вмешательством предков. Так моя ворчунья-бабушка встретила дедушку, отличавшегося таким оптимизмом, что впору взбеситься, и они основали нашу семью.

Однако подбодрить каждую из них, пусть даже на секунду, было гораздо проще, чем понять, как заставить Люка почувствовать себя лучше. Его стажировка — это вся его жизнь. Если человек обнаружил, что вот-вот потеряет все, над чем так долго трудился, — что тут скажешь?

Мы проезжаем мимо кинотеатра, и я показываю на него:

— Здесь я впервые увидела настоящий фильм. Мне было пять, и мы пошли смотреть «Гобриков».

— В пять лет? — Люк поднимает бровь. — «Гобрики» — они же для двухлеток.

— Дедушка был не из тех, кто разбирается в возрастных категориях кино. — Я пожимаю плечами. — Мне понравилось. А мои двоюродные сестры извелись от скуки.

— А почему вы пошли сюда, когда в Этобико есть свой киноцентр?

— Дедушка хотел повести нас в какое-нибудь особенное место, устроить шикарную прогулку по центру. Купил нам целую гору попкорна. У меня был прямо приход от масла. Тогда оно было еще не генно-модифицированное, а настоящее, забористое.

Люк улыбается своей фирменной улыбкой.

— Джастин специально заказывает немодифицированное масло. Угощал меня, когда привез сюда. Говорит, натуральная еда того стоит. Мы смотрели «Робота-полицейского» — ну, ты его знаешь, такое допотопное кино, которое сто раз переснимали.

— Да, кино про роботов тебе прямо то, что доктор прописал…

— Джастин тоже хотел его посмотреть!

Мы проезжаем громаду «Итон-центра». Я кошусь на Люка, но он не шевелится. Это не наша остановка.

— Вы ходили вдвоем?

— Джурас и Джасмин захотели остаться дома и вместе сделать уроки. Тогда Джастин еще настаивал на том, что мы должны быть нормальными детьми, играть и веселиться, вот это вот все.

— Ты в детстве любил приключения? — Брови у меня поднимаются до самых волос.

— Вообще-то да. Мы с Джастином ходили в кино, в музеи, даже вместе работали над проектами для городской научной ярмарки. — Он усмехается. — Всегда брали первый приз.

— Прямо как отец и сын.

Я хотела это только подумать, но слова сами сорвались с языка. То, как Люк говорит о Джастине, о том, чем они занимались, — точно так же я рассказывала бы о Кейс, о бабушке, о маме. Джастин был для Люка совсем не бездушным наставником.

— Почему ты боишься, что он отправит тебя обратно? Даже если ты не его преемник, он, наверное, хочет, чтобы ты был рядом.

Люк резко выдыхает и поворачивается ко мне:

— Спонсорские договоры устроены иначе. Если покровитель отправляет на родину тех детей, которые ему не подошли, то не потому, что он мерзавец. Чтобы оставить меня здесь, Джастину надо будет заплатить за то, чтобы вместо спонсорской иммиграционной визы оформить обычную. Сама по себе сумма для него пустяк, но ему придется взять на себя ответственность за меня на много лет. Я стану зависимым от него. А если свести все к простому анализу издержек, окажется, что оставить меня дороже, чем отправить восвояси.

— Ты же дофига умный! Оставить тебя здесь коммерчески выгодно! Разве нет?

— Нас отбирают не за то, что мы лучше всех, а только потому, что под страхом депортации легче воспитать и гарантировать абсолютную преданность компании. С соотечественниками это так легко не получится — давление не то. Да, я способный, но таких, как я, в «Ньюгене» двенадцать на дюжину. Я руковожу людьми не потому, что я гений, а потому, что больше достоин доверия, и очень может быть, что Джастин решил меня проверить — и я эту проверку, очевидно, не прошел. А что у меня есть, кроме того, что я «дофига умный»? Все меня терпеть не могут. Так что по совокупности факторов оставить меня — плохое коммерческое решение. И я совсем не уверен, что Джастин так уж любит меня. Он мне не папа, а директор фирмы.