Магия и кровь - Самбери Лизель. Страница 84

— Я провалила Призвание.

Кейс ничего не говорит, только обнимает меня еще крепче. Там, где мы притиснулись друг к другу щеками, мне становится мокро от слез.

От моих, которые снова текут из глаз.

Я сворачиваюсь в клубочек, прижимаюсь к Кейс, руки у меня дрожат, и мы синхронно всхлипываем.

Первое мое воспоминание о себе — как мы с Кейс сидим у нас во дворе и играем с соседским щеночком-биглем. Мы с Кейс всю жизнь носились по дому, требовали, чтобы нам заплетали одинаковые косички, изобретали все игры на свете. Когда мне было грустно, она строила невообразимые рожи, чтобы развеселить, — а это совсем не в ее характере. Когда умер дедушка, мы строили рожи друг другу, а потом вместе расплакались.

Сейчас мне не заставить себя скорчить рожу.

Из угла на меня пустыми глазами смотрит Мама Джова.

— Это не мои видения. Они твои. Чем дольше ты тянешь с заданием, тем сильнее будет проявляться твой страх, — говорит она. — Не проси меня прекратить их. Только ты это можешь. Это задание с самого начала было под твоим контролем. Ты сама принимаешь решения.

Я не знаю, настоящая она или нет, поэтому ничего не отвечаю.

Глава двадцать восьмая

Весь день я проспала в своей комнате, измотанная рыданиями, а Кейс свернулась рядом со мной. К вечеру мне становится легче отличить явь от наваждения. Я выбираюсь из постели, не разбудив Кейс, и тащусь по коридору в туалет. Руки у меня ноют — я растянула мышцы, когда со всей силы вонзила нож в стол. Все остальное болит даже сильнее, чем с утра.

По пути обратно я заглядываю в коридор, куда выходит комната папы, Прии и Иден. В последний раз я говорила с папой, когда вывалила на всех то, что узнала про тетю Элейн. С тех пор между нами воцарилось ледяное молчание. Я по-прежнему готовлю по ее рецептам, папа по-прежнему отказывается это есть. Сейчас он, скорее всего, у себя, залечивает порез на руке, которым я его наградила.

Я уверена, что сумела заснуть благодаря его прикосновению. Стоило мне закрыть глаза, и мне снились качающиеся на веревках окровавленные тела, обжигающие удары молнии и вонь моей паленой плоти в воздухе, а на смену приходили другие сны — перепуганные лица моих домашних и Люка и я сама — как я, должно быть, выглядела тогда: как я с безумными глазами рассекаю ножом воздух и ору на Маму Джову. Потом кто-то прикоснулся к моему плечу, и мышцы расслабились, в голове прояснилось, и я погрузилась в сон без сновидений.

Я шлепаю босыми ногами в сторону папиной комнаты и берусь за ручку двери. Но изнутри доносятся яростные голоса — и я замираю.

— Речь идет о жизни нашей дочери! Мы согласились на то, чтобы Вайя взялась за задание, и это было верное решение. Иден заслуживает шанса познакомиться со своей культурой и обрести магические способности, но все это будет ей ни к чему, если она умрет! — Мелодичный голос Прии не узнать, его словно подменили — он стал резким, визгливым. — Переходим к запасному плану!

— У Вайи еще неделя в запасе! — отвечает папа тем успокаивающим тоном, который у него выработался уже после того, как они с мамой развелись.

— Не прикасайся ко мне! — Слышно шарканье — видимо, Прия уворачивается от папиных рук с их даром успокоения. — Вайя превратилась в развалину! Ты ее видел. Кричит в пустоту, размахивает ножом. А мы просто стоим и смотрим! Бедный мальчик был в ужасе. Я не меньше остальных хочу, чтобы она прошла испытание — даже больше других, — но такое… Правильно говорит Алекс. Мы одна семья. Это должно быть семейное дело. А ты скорее допустишь, чтобы твоя старшая дочь кого-то убила, чем сделаешь то, что нам надо сделать!

От ее слов меня корежит.

— Мама Джова дала ей задание, — возражает папа. — Тут мы ни на что не влияем.

— Нет, влияем! Ты просто не хочешь. Вчера ночью Вайя едва не погибла, и Иден тоже грозит смерть. Чистота тебе важнее дочерей!

— Не смей так говорить!

Ну вот, такой папин голос я помню. Громкий, грозный.

В комнате воцаряется тишина, потом дверь распахивается, и Прия выскакивает и захлопывает ее за собой.

Мне бы стоило уйти к себе, только ноги словно приросли к полу. При виде меня ярость на лице Прии смягчается.

— Привет, — говорю я, чувствуя себя полной дурой.

— Напрасно я заставила тебя дать мне такое обещание.

— Я обязательно…

Прия мотает головой — так, что коса хлещет по плечам.

— Ты еще маленькая. А я взрослая. Быть в ответе за жизнь двух человек — слишком тяжкое бремя, когда тебе всего шестнадцать.

Я ежусь. Хочу ей ответить, но у меня нет никаких доводов. И правда, это много. Слишком.

— Беру свои слова назад, — говорит Прия. — Ты отвечаешь только за себя. А за мою дочь отвечаю я.

— Я не допущу, чтобы Иден умерла.

Прия ласково улыбается мне:

— Я тоже.

С этими словами она уходит.

У меня ушло очень много времени на то, чтобы убедить взрослых, что они не могут избавить меня от этого задания, и самой смириться с тем, что мне придется это сделать. А теперь Прия пошла на попятный.

— Вайя! — зовет меня папа. Он стоит на пороге комнаты — возможно, решил, что достаточно успокоился, чтобы последовать за женой. Рука у него плотно обмотана белыми бинтами. Он перехватывает мой взгляд и прячет руку за спину.

— Можно с тобой поговорить? — спрашиваю я.

— Конечно, входи.

Он придерживает дверь, я вхожу. У нас не нашлось для них подходящих кроватей, и Прия купила матрасы на распродаже и положила прямо на пол. Потом она сшила подушки и покрывала — и в результате их постели выглядят красивее и удобнее, чем большинство наших.

Я плюхаюсь на матрас.

Папа садится рядом.

— Как ты себя чувствуешь?

Кое-кто из моих предков взвалил на меня невыполнимое задание, которое мне нужно доделать через неделю, иначе наша семья навсегда утратит колдовские способности, а от этого, в частности, умрет моя младшая сестра, она же твоя младшая дочь. Еще я перестала понимать, что взаправду, а что нет. Ах да, еще я закатила жуткую истерику и перепугала мальчишку, которого должна убить, так что теперь, скорее всего, просто не смогу добраться до него. Если, конечно, я вообще в состоянии выполнить задание. Еще мне тошно от того, как он смотрел на меня, — как вы все смотрели на меня.

— Да ничего, — отвечаю я. — Бывало и лучше. Как твоя рука?

— Да ничего, бывало и лучше. — Он пожимает плечами.

— Прости, пожалуйста. — Не так часто в нашей семье произносят такое вслух, но ведь нет других приличных способов извиниться перед человеком, на которого ты напала с огромным ножом.

Папа качает головой:

— Ты же не понимала, что делаешь.

— Я думала, это испытание. Думала, если я его убью, видение кончится. — Я в ужасе гляжу на папу. — Я что, правда пыталась его зарезать?

— Шустрый мальчуган. Не отнимешь. Я думал, ты пронзишь ему сердце, но он отскочил, и вовремя. Да, прямо очень шустрый.

Я закрываю глаза ладонями.

— Когда так делала твоя мама, я сразу понимал, что пахнет жареным.

— Что? — Я отнимаю руки от лица.

Папа изображает мой жест.

— Все вы, Томасы, так делаете. Я даже один раз подловил на этом Иден.

— И тетя Элейн тоже?

Папа со вздохом отворачивается.

— Да, и она. Но не всерьез. Когда видела, что Ваку начинает дергаться, сразу театрально ахала и закрывала глаза руками. В конце концов Ваку уже не мог сердиться — так ему было смешно.

Мой мозг не в состоянии представить себе смеющегося дядю Ваку. Я видела его только злобным. Резкие слова, сильные руки.

— Какой она была, тетя Элейн?

— Она была… яркой. Как звезды, не как солнце. Незаурядной, но неброской. Вечно готовила что-нибудь, совсем как ты. — Он сосредоточенно смотрит себе на колени.

— Они с бабушкой когда-нибудь готовили вместе?

Он фыркает.

— По-моему, она боялась бабушки до потери пульса. А вот вместе с тобой она готовила раза два-три.

— Я не…

Тут до меня доходит. Конечно, я не помню, как что-то готовила с тетей Элейн.