Магия и кровь - Самбери Лизель. Страница 86

— Там просят семейные рецепты.

— Ты тоже часть истории семьи. Новые поколения тем и хороши, что меняют все то, что прежние не сумели. Берут старое, добавляют к нему что-то новое — и делают своим.

Эти его слова заставляют меня вспомнить о Йохане, который подставил себя под удар и нарушил традиции своего матриарха, чтобы спасти меня. При этом он отказался помогать Картерам, поскольку счел, что сделал им уже достаточно одолжений. Тетя Элейн пыталась помирить магию с технологией, а когда у нее не получилось, спасла нашу семью от Джастина ценой своей жизни и даже памяти о ней. Бабушка положила конец эпохе, в которой наша семья практиковала нечистую магию и получала сильные дары, и вывела нас в новую эру — эру чистоты и слабых даров.

— Не сомневаюсь, ты можешь приготовить что-то такое, что тронет сердца, — с улыбкой говорит папа. — Ты это здорово умеешь. Все поймут, что твое наследие касается каждого.

«Прикоснись к нему».

Я мгновенно вспоминаю, что сказала мне Мама Джова в тот вечер.

Йохан решил меня спасти.

Тетя Элейн решила нас защитить.

Бабушка решила блюсти чистоту.

Это задание, за которое я решила взяться, повлияет не только на будущее моей первой любви, но и на судьбу всей моей семьи.

Мама Джова с самого начала твердила, что это мое решение и мой выбор. Что я полностью контролирую свое задание. Она велела мне «прикоснуться к нему» — но это я приняла решение выбрать Джураса, хотя совершенно очевидно должна была выбрать Люка.

Я раз за разом принимала решение спасти его.

Я не хочу никого убивать. Я не хочу даже убивать одних, чтобы спасать других, как когда-то Мама Джова. Я хочу делать что-то новое, заниматься чем-то ради будущего.

Может быть, все-таки есть и другой способ выполнить задание. По-новому истолковать его и сделать своим. А своим решением я сделаю возможной лучшую участь для своих родных.

И если я это сделаю, может быть, мне удастся увидеть свое будущее так же, как все остальные видят свое.

Глава двадцать девятая

Когда я записывалась на конкурс рецептов, я проглядела тот пункт, где сказано, что готовить мне надо будет вживую, на глазах у жюри. Так что сейчас, в десять утра, я мчусь со всех ног через Тринити-Беллвудс-парк, чтобы у меня было время приготовить задуманное блюдо. Мчаться со всех ног в моем нынешнем состоянии значит ковылять, морщась, по широким зеленым лужайкам и мощеным дорожкам, пересекающим парк, втиснутый между Оссингтон-авеню и Кристи-стрит вдоль западного конца Куин-стрит. Я в жизни так не радовалась, что у нас дома принято делать запасы. За мной спешат папа и дядя Катиус с подносами и противнями ингредиентов, едва уворачиваясь от велосипедистов, которых в парке полным-полно.

Для парка здесь не очень спокойно. Со всех сторон в него вторгается город с его кафе, пекарнями, нарядными канцелярскими магазинами и лавками здоровых немодифицированных продуктов. Это место не из тех, где можно устроить пикник в тишине, если, конечно, ты не готов мириться с автомобильными гудками, лязгом трамваев и жучиным жужжанием сотен людей, которые снуют туда-сюда и разговаривают. Но для таких, как я, кто ходит сюда поесть мороженого и заглянуть в фирменные кондитерские, — для нас это рай.

— Не беги так! — окликает меня папа сзади.

Я только кряхчу — мои еще не зажившие раны пронзает боль.

— Мы уже почти пришли.

Какая ужасная глупость — тащиться сюда и заниматься конкурсом, когда осталось меньше недели до того, как я провалю испытание, а Иден умрет. Я даже написала об этом Кейс сегодня утром. Но тут моя дверь вдруг распахнулась, Кейс выволокла меня наружу, и оказалось, что все домашние суетятся и собираются идти со мной.

Я оторопело вытаращилась на нее:

— Я же тебе написала — мне, наверное, не надо идти. Задание…

— Конкурс на него никак не повлияет. А после вчерашнего… Думаю, тебе это необходимо. И вообще, когда ты готовишь, у тебя в голове проясняется.

На том и порешили.

Очереди нет. Я подхожу к двум женщинам за столом перед огороженной шнурами площадкой. Глаза осматривают парк — вокруг лужайки уже расставлены столы с кухонной утварью, и один из них должен быть моим, поскольку я заранее зарегистрировалась на конкурс.

— Я Вайя, я записывалась на конкурс.

Младшая из женщин, блондинка в круглых очках в тонкой оправе, протягивает мне планшет.

— Добро пожаловать! Ваш номер двадцать шесть, вам разрешается взять одного помощника. Кто это будет?

Я смотрю на домашних. Тетушка высадила всех сразу после нас с папой и дядюшкой, а сама поехала искать парковочное место для нашего большого микроавтобуса. Ради меня все отложили работу. Я вижу, как они приближаются.

— Моя бабушка. Она будет помогать мне.

— Как это очаровательно! Запишите, как ее зовут, и мы дадим номер и ей.

Я вношу бабушку в список участников. Непривычно называть ее по имени. Для меня она всегда была просто бабушка, и все. Представлять себе, какой она была в прошлом, как трудно ей, наверное, было с Призванием, — может быть, не легче, чем мне, — до ужаса странно, просто невозможно. Тем более невозможно думать о том, что когда-то она была нечистой колдуньей, мучила людей, а возможно, даже убивала.

Женщина постарше вручает мне лист бумаги с цифрами «26» и английскими булавками по углам. Я прицепляю его к футболке и беру второй такой же лист.

К нам подходят бабушка, Кейс, Кейша, Алекс, Прия, Иден и мама. Иден в панамке, все лицо перемазано белым кремом от солнца — Прия, как всегда, проследила за этим.

Раны на груди начинают сильнее ныть при виде сестренки.

— Видишь, ты успела, — говорит бабушка.

Я даю ей лист с номером.

— Я записала тебя в помощницы.

— Кто тебе сказал, что я хочу готовить на таком солнцепеке?

— Ну пожалуйста!

Бабушка выхватывает лист у меня из рук и прикалывает к платью. Я невольно расплываюсь в улыбке.

— Пока вы готовите, мы сядем где-нибудь позавтракаем. — Вокруг глаз у Прии появились морщинки, которых я раньше не замечала, и вид у нее такой, будто ей даже стоять тяжело. — Начало в двенадцать, да?

— Да. — Я оглядываюсь на женщин за подтверждением. — В полдвенадцатого — дегустация для жюри, а с двенадцати все открыто для публики, так ведь?

Женщина постарше кивает.

— Победителей объявим примерно в полпервого. — Она показывает на столы. — Ищите место под своим номером. Там есть и кастрюли для водяной бани, чтобы блюдо не остыло, и маленькие фритюрницы, и тостеры, и холодильники — все необходимое.

Кейс пихает меня в бок:

— Удачи тебе!

— Ты что, не останешься посмотреть, как мы с бабушкой готовим? Как в старые добрые времена?

Кейс только глаза закатывает:

— Нет. Я хочу пойти позавтракать.

— И в миллионный раз проверить, не написали ли тебе, — язвит Кейша.

— А тебе какое дело? — огрызается Кейс.

Прием заявлений на стажировку в «Ньюген» закончился дня два назад, и скоро начнут рассылать сообщения тем, кто сумел заполучить место.

— Напишут, — заверяю я Кейс.

Конечно, если она получит стажировку, мне придется расстаться с ней. Конечно, работать на Джастина может быть даже опасно — но она достойна работы в «Ньюгене». А главное — она этого хочет.

Кейс резко дергает плечом:

— Может быть.

— Не может быть, а точно.

На лице Кейс проступает подобие улыбки:

— Иди готовь! Время-то кончается.

— Она дело говорит. — Бабушка, прищурившись, оглядывает остальных конкурсантов, которые уже вовсю хлопочут у столов.

Мы с бабушкой, папа и дядя Катиус пробираемся к нашему столу, где, как и говорила организаторша, устроена полноценная миниатюрная кухня. Папа с дядюшкой сгружают на стол продукты и уходят, чтобы позавтракать с остальными домашними.

Бабушка хмуро глядит на то, что мы принесли:

— Что будем готовить?

Я перебираю все, что в спешке собирала утром. Тогда я была в панике, но могла сосредоточиться. После вчерашнего разговора с папой я все думала о том, что я тоже часть семейной истории и добавлю в нее что-то новое.