Магия и кровь - Самбери Лизель. Страница 85

— Ты так радовалась и вечно тащила с собой Кейс, хотя она, по-моему, не умеет даже чайник ставить. — Папа бледно улыбается.

— Они когда-нибудь вернутся? В смысле, воспоминания?

Папа поворачивается ко мне:

— Должны со временем. Вам, детям, придется труднее. Детские воспоминания легко исказить, поскольку они еще не укоренились так глубоко, как у взрослых, поэтому и вернуть их сложнее. Но теперь, когда ты о ней знаешь, что-то наверняка будет их пробуждать. Таково слабое место подобных чар: стоит упомянуть об этом человеке или вызвать сильные ассоциации, и воспоминания вернутся. Вот почему мы не упоминали о ней при вас.

— Значит, когда-нибудь я снова ее вспомню?

— Да.

— Расскажи мне еще. Про нее.

Теперь мне прямо не терпится узнать больше. Насколько иначе все пошло бы, если бы меня призвала тетя Элейн, а не Мама Джова? Элейн даже в загробной жизни сделала все, чтобы сохранить в тайне свое существование ради нашего благополучия.

— Гм… А что еще? Тогда Томасы были очень сильны. Элейн считала, что стать членом этой семьи для нее большая удача. Нас, Джеймсов, не так уважали.

— А для тебя это не было настолько важно?

Папа откашливается:

— Аве я никогда не нравился, но твоя мама делает что хочет. А Ваку, с другой стороны, был любимчиком в семье. К тому же он врач, а Элейн была медсестра. Все обожали их как пару. Она прекрасно вписалась в семью Томасов, а я об этом и мечтать не смел.

Если бы у Прии не случились осложнения беременности, если бы им не потребовалась бабушкина помощь, вернулся бы папа в этот дом? Я пытаюсь собраться с духом, чтобы спросить, но не могу. Четыре года папиного отсутствия пропастью легли между нами и заставляют меня прикусить язык.

— Ты скучаешь по ней?

— Она была моей старшей сестрой, я любил ее. У нее было блестящее будущее, но его украли.

— Она пожертвовала собой, чтобы не дать Джастину отомстить нашей семье. Чтобы защитить нас.

Папа сжимает кулаки:

— Это не могло продолжаться вечно. Вы, дети, рано или поздно вспомните ее из-за эмоциональных стимулов, и он тоже может.

— По-моему, он уже, — шепчу я. Перед глазами так и стоит его лицо в кухне. Как кривились его губы, как вертелись спирали в бионических линзах. Сейчас думать о нем мне даже страшнее, чем о том, что я провалю задание.

Папино лицо не меняется.

— Наверное, нам надо что-то предпринять?..

— Ее дара больше нет. Ему нет смысла преследовать нас, поскольку человек с такими же способностями не родится еще много поколений. К тому же мы не выбираем свои дары. Они так и не сумели создать соответствующие геномоды. Он не может угрозами заставить нас что-то сделать. — Папа качает головой. — Ты бы лучше думала о своем задании. — Он говорит так, словно я могу перестать о нем думать.

— Ага-ага.

Папа вздыхает:

— Как ты считаешь, чего хотят от нас предки?

— Чтобы мы выполняли задания… и становились сильнее?

Правда, в последнее время складывается впечатление, будто они просто издеваются над нами.

— Мы не просто так называем предков Мама, Папа и Биби. Они нам как родители. Я люблю родственников твоей мамы, но их представления о предках… ветхозаветные, что ли. Боль и страдания ради боли и страданий. — Он переплетает пальцы. — А моя ветвь семьи, как и семья Прии, придерживается других представлений.

Я слегка задираю подбородок. Ясно, что он никого не хочет обидеть, но у меня возникает ощущение, что мне надо защитить мамину сторону семьи от папиной. Правда, и те, и другие мне родственники. Я сдуваюсь.

— Понятно…

— А дело родителей — воспитывать тебя и помогать расти.

Я прикусываю язык. Да, родителям положено так делать, а папа увернулся от большой части своих обязанностей.

Наверное, лицо у меня стало кислое: папа неловко ерзает на матрасе.

— Иногда родителям приходится преподавать вам, детям, трудные уроки. Это делается не для того, чтобы помучить вас. Это ради пользы. Я думаю, если ты будешь помнить об этом, весь процесс будет для тебя не таким болезненным.

Я гляжу в пол.

— А что ты сделал, чтобы пройти Призвание? Как все было у тебя?

— Я ехал на мотоцикле, впал в транс и попал в аварию.

— Как в аварию?!

— Грохнулся на лед на каком-то озере. Провалился в воду. Пришлось выбираться и ползти в сторону цивилизации. Едва не замерз насмерть. Наверное, я должен был сделать выбор — выплыть или утонуть.

— Как так вышло, что я никогда не слышала эту историю?

Папа поджимает губы:

— Похоже, меня не было рядом, чтобы ее рассказать.

Вот оно что.

— Папа Долма все это время наблюдал за мной. Я кричал, звал его на помощь, пальцы на ногах у меня почернели. Я молил его о пощаде.

— А он ничего не сделал?

— Нет. Я как-то умудрился выползти на берег и остановить машину. Меня отвезли в больницу. Два пальца пришлось ампутировать.

Я невольно гляжу на папины ноги в носках. Как мне удалось этого не замечать? Я же наверняка когда-то видела его босиком!

Папа смеется:

— Честно говоря, я стесняюсь своих ног и всегда ношу носки.

Хакни мою ленту. Точно. Смутно припоминаю, как мы с ним сидим на пляже в Васага-бич и я зарываюсь в песок розовыми детскими пальчиками и вижу рядом папины ноги в носках.

— В голове не укладывается.

— Я возненавидел Папу Долму за это. Но когда я уехал… Когда я уехал отсюда, я попал на ретрит в Шри-Ланку. Свалился там с утеса.

Он поднимает футболку и показывает уродливый шрам вдоль всего бока.

Что он за человек — тот, кого я называю папой?!

— Тогда я задействовал силу, к которой прибегал во время испытания, и выбрался из ущелья, куда угодил. Наверху меня ждал Папа Долма. Он показал мне дорогу к одному дому, а в доме была Прия, которая работала волонтером и изучала историю своей семьи.

— Он привел тебя к ней.

— Папа знал, чтó мне понадобится, чтобы выбраться из ущелья. Если бы он мне помог, когда я был моложе, я бы никогда не узнал, что это за сила, и даже пытаться не стал бы. Так и продолжал бы звать его — и там бы и погиб. Но я сумел все преодолеть, и он вознаградил меня.

— Я так понимаю, с тех пор ты перестал его ненавидеть?

Папа с улыбкой заправляет за ухо дреды.

— Примерно так. Ты не видишь, к чему я веду?

Наверное, мораль истории в том, что предки не такие уж и плохие. Во что мне никак не заставить себя поверить, поскольку через несколько дней я, скорее всего, потеряю сестру из-за Мамы Джовы с ее заданием.

— Вряд ли это изменит мое отношение к Маме Джове, но спасибо, что рассказал.

За эти пять минут я узнала о папе больше, чем за всю мою жизнь. Спасибо, что эти пять минут у меня были.

— Это твое задание, и оно касается вас с Мамой Джовой и больше никого.

Я думала, он будет умолять меня убить Люка после перепалки с Прией. Просить спасти Иден ценой моей нравственности. А он не стал.

Я всегда знала, что папа любит меня. Даже когда он ушел. Но у меня было ощущение, что для него это обязанность. Любовь того сорта, которую даришь, поскольку положено, не чувствуя ее по-настоящему, всем сердцем.

А этот папа бесконечно далек от того человека, который спрашивал меня, не хочу ли я уйти с ним, и отчаяние в его голосе было так очевидно и неприкрыто, что во мне что-то сломалось. Не просто что-то, а мое представление о нем. Он утратил свои сверхспособности. Перестал быть моим потрясающим папочкой.

И превратился в человека, который навесил на маленького ребенка невозможное решение. В человека, который бросил меня.

Теперь это человек, который, я уверена, будет любить меня, какой бы выбор я ни сделала. И не по обязанности, а потому что он правда это чувствует.

— А почему ты не ешь то, что я готовлю? Потому что это напоминает тебе о тете Элейн?

Я отколупываю лак на большом пальце ноги.

Папа мотает головой:

— Честно говоря, ее стряпня мне никогда не нравилась. Слишком много пряностей, слишком много масла. — Он пихает меня в плечо. — Мне нравятся твои рецепты. С ними тебе и надо выходить на конкурс.