Сокол на рукаве (СИ, Слэш) - Соот'. Страница 8

— Лежите смирно и не мешайте мне. Поговорим потом.

Пьер принялся обрабатывать края раны, затем снова прикрыл её бинтом и, уже поднимаясь, сказал:

— Не нужно вам вставать. Я завтра приду и проведаю вас. Если понадобится, нанесу мазь ещё раз.

Эдмон смотрел на него удивлённо. Пьер явно перешёл ту границу, за которой по представлениям Эдмона должен был повернуть назад. От осознания этого Пьер почему-то не почувствовал торжества, напротив, теснота в груди стала ещё сильнее. Захотелось наклониться и поцеловать всё-таки эти упрямые губы, но Пьер снова сдержался.

— Кто вас ранил? — спросил он, стараясь не выходить более за рамки светской вежливости.

— Это не ваше дело.

Пьер посмотрел на него и поджал губы.

— Знаете, граф Бросо, вы редкостный хам. Будь на вашем месте кто-то другой, я бы давно уже плюнул на него.

— Так чего же вы ждёте? Что во мне такого, что вы ко мне прицепились как клещ?

— Я к вам… — Пьер задохнулся от возмущения. Не говоря больше ни слова, он развернулся на каблуках и пулей вылетел в коридор. Вихрем пронёсся к выходу и запрыгнул в карету.

Всё дорогу в нём клокотала ярость, и только у самого дома он успокоился немного. Едва увидев Рико, он потребовал чернила и перо, а когда получил то, что просил, набросал несколько строк и всучил конверт мальчику.

— Ты знаешь, кому.

Спал Пьер плохо. А едва проснулся, получил ответ.

«Вы просили выяснить, что делал наш протеже последнюю неделю. Это было нетрудно. В первый день он много ездил по городу, был у нескольких знатных господ. Прислуга с охотой сообщила нам, что он искал неких незнакомцев, предпочитающих фиолетовые маски и кинжалы из Дамаска. В конце концов он отыскал таковых на второй день — как говорит горничная дома Дюран, эти господа находятся на службе у графа Дюран.

Утром следующего дня наш протеже был столь неосмотрителен, что его видели у монастыря Сан Бернандино. Он дрался на шпагах с неким господином в пунцовом плаще. Неизвестный получил отметину на щеке в виде буквы „V“, а наш друг — довольно серьёзное ранение в ногу. С тех пор он своего особняка не покидал».

Пьер уронил руки на покрывало и ошарашенно уставился перед собой. Перед глазами его как наяву стояли фиолетовые маски двух насильников и Жереми, прикрывающий щёку плотным шарфом. А ещё — некрасивая, ещё не до конца подсохшая рана на сильном бедре, от вида которой сжималось сердце.

ГЛАВА 3. Зеркало

Нога болела. Несмотря на все уверения вздорного мальчишки, боль не только не исчезла — к ней прибавилось жжение, от которого хотелось лезть на стену. И хотя Эдмон обычно равнодушно относился к боли, с каждой минутой он испытывал всё меньше доверия к чудотворному бальзаму, который неизвестно где откопал проклятый Пьер.

В том, что Пьер был проклятьем, Эдмон убедился уже довольно давно. Мысли о мальчике так прочно засели у него в голове, как не могла засесть в теле стрела с раздвоенным наконечником.

Трижды проклял Эдмон тот день, когда впервые увидел его на карнавале. Мысли о Пьере делали Эдмона слабым. Они не давали сосредоточиться и сбивали привычный ритм жизни, отмерянный до мелочей.

Эдмон поддался этой слабости, когда Пьер прижимался к нему всем телом, будто ненароком поглаживая бедро сквозь тонкую ткань — и теперь Эдмон платил за эту слабость своей болью.

Мысль о закономерности наказания успокоила Эдмона. В отличие от всех других мыслей о Пьере, она приводила мироздание в порядок, объясняя причины и следствия событий.

Другие были куда менее утешительными и роились в голове, как тысяча диких пчёл, не давая сосредоточиться ни на одной.

Всё ещё тяжело опираясь на правую ногу, Эдмон прошёлся по спальне из одного конца в другой, а затем, вернувшись, остановился у туалетного столика и сдёрнул покрывало с огромного зеркала в витой золотой оправе.

В воздухе тут же запахло пылью, и Эдмон чихнул — сдувая новые пылинки и заставляя их кружиться в воздухе.

— Леонар! — крикнул он. Где-то далеко послышался шум, который тут же стих. — А… — Эдмон махнул на дверь рукой, и сам, скомкав в руках покрывало, протёр зеркало, образуя посередине него чистое пятно. Посмотрел на отражение своего изрезанного шрамами лица и тут же отвернулся к окну.

Даже сам он с трудом мог смотреть на то, что стало с его лицом. Что уж говорить о том, чтобы наказывать подобным образом молодого красивого юношу.

Эдмон давно понял, что любовные утехи не для него.

Он, безусловно, оставался мужчиной и, как и многие его братья по Ордену, не брезговал городами для развлечений. Однако Обет давался ему куда легче, чем многим другим, потому что он давно уже понял, что любить его таким, каким он стал, не станет никто.

Вот уже двадцать лет прошло после его путешествия в Палестину. Путешествия, которое не имело смысла, как и все восемь предыдущих. Семьдесят его братьев оставили на Святой Земле жизнь. Он — всего лишь будущее, которого у него и без того никогда не было.