Сокол на рукаве (СИ, Слэш) - Соот'. Страница 9

Эдмону было пятнадцать, когда он принял обеты. Он был молод, глуп и выполнял последнюю волю того, кому служил оруженосцем. Того, кого за недолгие два их странствия он успел полюбить всей душой.

Когда Гюстав умер, у Эдмона не было сомнений в том, что он не полюбит больше никогда. Не было этих сомнений у него и все последующие двадцать лет.

Он давно уже думал, что его сердце умерло. Обеты надёжно защищали его от новых глупостей. И если даже кому-то приходило в голову добиваться его внимания, Эдмон всегда твёрдо знал, что причина тому лишь деньги, которые в случае его смерти вне брака должны были отойти Ордену, да титул графа Савойского, охотников за которым всегда было немало.

Эдмон не позволял себя одурачить никому. Он не был стар — ему едва исполнилось тридцать пять — но о том, какой внезапной порой бывает смерть, знал очень хорошо. Подпускать к себе кого-то, кто желал бы этой смерти, Эдмон не собирался — тем более, что ни одно гибкое тело не вызывало у него более чем желания, а ради телесной жажды он не собирался рисковать ни статусом Рыцаря Чести и Преданности, ни собственной жизнью.

Он думал, что сердце его мертво, пока проклятый мальчишка не заставил прогоревшие угли снова заныть, почувствовать боль, какой не было в жизни Эдмона до сих пор.

Пьер сам по себе будил в нём так много, что уже теперь Эдмон готов был бы наплевать на обеты и окунуться в грех с головой — если бы только он был уверен, что Пьер в самом деле любит его, полюбил также внезапно и безумно, как и он сам.

Увы, Эдмон был ещё не настолько безумен, чтобы предполагать, что его можно любить. Тем более — что полюбить такого, как он, может мальчишка, избалованный богатством и всеобщим вниманием. Мальчишка, которому едва исполнилось двадцать, и который, конечно, лишь по сонетам Петрарки знал, что такое любовь.

Эдмон сжал кулак и заставил себя снова оглянуться на зеркало. Он стиснул зубы, вынуждая себя всматриваться в изгибы шрамов, оплетающие его лицо, так что те побелели и проступили ещё сильней. А затем с размаху ударил кулаком в зеркало, так что стекло треснуло и впилось в кожу тысячей осколков. Боль не отрезвляла. Она была лишь отголоском той боли, что поселилась внутри.

И эхом на звон стекла откликнулся звонкий голос, доносившийся с улицы:

— Даже не думайте меня останавливать, Леонар! Мы оба знаем, что я пришёл лечить мигрень!

Эдмон взвыл и, рывком встав со стула, высунулся в окно.

— Опять вы? — спросил он с неожиданной даже для себя злостью.

— Вы ещё смеете меня попрекать! Уберите вашего цепного пса, или прямо здесь, на улице, я обвиню вас во лжи!

Эдмон скрипнул зубами.

— Пусти его, Леонар! — бросил он и скрылся в комнате.

Огляделся по сторонам — осколки были разбросаны по ковру, а скомканное покрывало валялось на полу. Встречать здесь гостей явно не стоило и, взявшись за трость, Эдмон заковылял к двери.

Он встретил Пьера в гостиной и залюбовался на секунду — мальчишка являл собой настоящий ураган, блестевший самоцветами подвесок из аметистов на рукавах.

— Почему вы не сказали мне, как получили рану?! — вопросил он, подлетая к Эдмону.

Эдмон опешил на секунду от такой наглости, но, опомнившись, отрезал:

— Потому что вы не имеете права требовать с меня отчёта! Где и как я получаю свои раны — касается только меня!

— Вы ведёте себя как мальчишка! Кроме того, если вы получаете раны, избивая моих друзей — безусловно, это касается и меня.

— Что? Вы ещё собираетесь вступаться за этого маленького интригана?

— Боже, Эдмон, что с вашей рукой?

Сбитый с толку внезапной сменой направления атаки Эдмон смолк и пропустил тот момент, когда его рука оказалась в мягких ладошках Пьера.

— Нужно срочно промыть. Леонар, принесите воды!

— Не смейте приказывать моему слуге! — прокричал Эдмон, вконец теряя терпение, и выдернул руку из пальцев Пьера, а затем продолжил уже мягче: — Леонар, принеси воды.

Пьер фыркнул и снова поймал его руку — теперь уже для того, чтобы потянуть Эдмона за собой на диван.

— И конечно, вы весь день на ногах.

— А ваша мазь не действует. Вы больше не будете меня лечить.

— Не будьте сварливым как старик.

— Я свар?.. — Эдмон замолк, уставившись на Пьера и поняв внезапно, что ведётся на каждую подначку как младенец. — За что только мне послали вас небеса…

— Ни за что, а для чего. Мне видится это так: я должен превратить вашу жизнь в рай на земле.

Эдмон проигнорировал выпад.

— Что вам нужно от меня на сей раз? — спросил он вместо ответа.

— Я скажу вам, когда мы закончим с вашей рукой, и когда вы объясните мне, что значила ваша дуэль.