Morbus Dei. Зарождение - Бауэр Маттиас. Страница 29
Тощее тело, закутанное в ветхую монашескую рясу.
Иоганн затаил дыхание. Столь схожи они были с людьми в своих страданиях и так мало человеческого осталось в их облике… Сам того не желая, он с шумом втянул воздух.
Бихтер и Ансельм резко замолчали. И стали медленно поворачиваться в сторону двери.
Лист бесшумно скользнул назад, развернулся и побежал со всех ног по коридору. Им овладела паника, он не думал ни о чем, кроме спасения. Домчался до большой комнаты и бросился вверх по ступеням, не останавливаясь, пока над головой не показался проем.
Уже задыхаясь, Иоганн преодолел последние ступени и выскочил на свет.
Теперь в безопасности.
Он сделал глубокий вдох и с трудом взял себя в руки. Потом бросил взгляд на провал – бездну, в которой не было места свету.
В безопасности?
Он смотрел на ступени, ведущие вглубь, в коридоры…
К ним.
Иоганн прислушался, но кругом стояла тишина. На небе уже занималась первая заря, блеклый свет тонул в холодном тумане, окутавшем руины и лес.
Лист выждал еще немного – но нет, никто его не преследовал. Он торопливо пересек поляну и по своим же следам двинулся обратно в долину.
Когда Иоганн добрался до деревни, уже рассвело. Оставалось только порадоваться, что в лесу никто не устроил ему засаду. Полусонный он спустился по склону. Происшедшее в подземелье не выходило у него из головы.
Изгнанники действительно существовали: теперь сомнений на этот счет не возникало. Иоганн мог с уверенностью сказать, что наряду с Бихтером он единственный воочию смог узреть положение этих несчастных. И, Господь свидетель, тут нечему было завидовать – оно резко противоречило тому, что рассказывали в деревне. Там, в развалинах, жили никакие не монстры, а обреченные на гибель существа, которым каждый день приходилось бороться за жизнь. И все-таки оставалось неясным – кем они были? Людьми? Демонами?
Иоганн остановился.
Должно быть, и то, и другое вместе. Как и всякая Божья тварь…
И о какой справедливости они говорили? Погруженный в раздумья, Иоганн двинулся дальше.
Обещаю вам, отче, настанет день. Pro culpa maxima, ваши люди ответят за свои деяния.
Как следовало понимать его слова? Относились ли они к настоящему? Или он имел в виду Судный день, когда каждому придется ответить за свои деяния? С последним Иоганн готов был смириться – а вот в первом случае под угрозой оказывалась вся деревня.
И Элизабет…
Мартин Каррер, похоже, и не догадывался, насколько верны его слова.
Элизабет взяла несколько поленьев и как раз несла их в дом, когда заметила Листа.
– Где ты был? Отец уже спрашивал про тебя.
Иоганн оставил ее вопрос без внимания.
– Священник ходил этой ночью к ним, в развалины. – Он посмотрел в сторону леса. – Твой дед говорил правду.
Элизабет выронила дрова.
– И ты пошел за Бихтером? Ты с ума сошел? – Она схватила его за руку.
– Но они его принимают. Священник обманывает всех вас.
Тут из дома донесся раскатистый голос Каррера:
– Элизабет! Ты чего там копаешься?
Девушка торопливо подобрала поленья.
– Иоганн, если ты и вправду хочешь увести меня отсюда, то не ходи туда больше. Обещай мне.
– Но…
– Обещай!
Лист помедлил, потом кивнул.
– Хорошо.
– Спасибо.
Элизабет быстро огляделась, а затем неожиданно поцеловала Иоганна в щеку. Она начала уже разворачиваться, но Лист удержал ее и привлек к себе.
Они смотрели друг другу в глаза. Сердце у девушки учащенно забилось, так долго она…
– Элизабет! – вновь раздался голос Каррера.
Иоганн выпустил ее из объятий. Они по-прежнему смотрели друг на друга: Элизабет – разочарованно, Иоганн – со злостью. В конце концов она развернулась и скрылась в доме.
Иоганн с силой пнул по поленнице.
Недолго еще, Каррер, недолго…
Софи сидела в небольшой комнатке и мыла руки. До нее долетали приглушенные стоны. Вода в жестяном тазу стала красной, загустела, так что дна не было видно. Отмыть кровь оказалось непросто.
Софи открыла окно и выплеснула воду на улицу. Потом налила в таз чистой воды и принялась с усердием оттирать пальцы.
За спиной выросла чья-то тень. Софи вздрогнула.
– Готова, сударыня? – послышался голос Готфрида.
Девушка обернулась и хихикнула.
– Так меня еще никто не называл…
– У меня дома тебя все так называли бы.
– Да брось, даже твоя жена? – съязвила Софи.
Готфрид смотрел на нее с задором. «Эта за словом в карман не полезет, – подумал он. – И хороша, ко всему прочему». Солдат понял по ее взгляду, что она ждет от него объяснений.
– Она умерла шесть лет назад. Под телегу попала.
– Мне жаль, – искренне сказала Софи.
– Если все будет хорошо, я смогу через пару-тройку недель оставить службу. Мне пригодилась бы в хозяйстве женская рука…
Софи шагнула к нему и ткнула его в грудь.
– Ты каждой встречной эту историю рассказываешь? – спросила она возмущенно.
Готфрид ухмыльнулся.
– Может, и так… Только до сих пор не срабатывало.
Софи почувствовала, как сердце начинает биться сильнее. С виду он был порядочный малый. Быть может, ей наконец подвернулся шанс оставить это все позади? Деревню, Каррера…
Их.
– А как наиграешься, бросишь меня где-нибудь, так? – спросила она.
Готфрид взял ее за руки и привлек к себе.
– Нет, я бы на тебе женился.
Софи не поверила своим ушам.
Он притянул ее еще ближе. Девушка отвесила ему слабую пощечину.
– Я тебе не какая-нибудь…
– С какой-нибудь я и не связывался бы, – отпарировал Готфрид и поцеловал ее.
У нее и в мыслях не было сопротивляться. Она ответила на поцелуй и отдалась объятиям Готфрида.
Казалось, минула целая вечность. Наконец Софи отстранилась.
– До завтра, – сказала она негромко и выскользнула из комнаты.
XXVI
Народу в харчевне почти не было. За столом посередине сидели Франц Каррер, Бенедикт Риглер, Алоиз Бухмюллер и еще несколько крестьян. Они пили вот уже несколько часов кряду, перед ними выстроились пивные кружки и чарки. Глаза у всех были красные от спиртного и дыма, который наполнял комнату и, казалось, вытеснил весь остальной воздух. Крестьяне с ненавистью поглядывали на трех солдат, сидевших чуть в стороне и пивших крепкое вино.
Франц бросил на троицу хмурый взгляд, после чего повернулся к Риглеру.
– Они тут уже несколько дней. Чертов сброд… – Он сплюнул на пол.
– Кому ты жалуешься? Что я могу сделать? Голыми руками вышвырнуть их из деревни? – Риглер взглянул на обрубленное ухо Франца и ткнул его в грудь. – Сам знаешь, как бывает с теми, кто выступает. – Он отхлебнул пива и громко рыгнул. – И ты еще легко отделался.
– Но до сочельника они должны убраться, – процедил Франц. – Нечего и праздновать, если они останутся.
– Да и без них особо не попразднуешь, – вставил Иосия Вельтер. – Сначала эта корова, потом солдатня… Я предложил бы подождать с приготовлениями к Рождеству, пока солдаты не уйдут из деревни. Если они прознают, что мы отмечаем праздники, нам от них не избавиться.
– Вот именно, – согласился Риглер. – Никаких украшений, веток или песен. И к столу ничего особенного не подавать. Они сами уберутся, стоит только подождать пару-тройку дней.
– Хозяин, три пива! – выкрикнул пьяным голосом один из солдат.
– Сию минуту! – отозвался Бухмюллер и кинулся к бочонку.
Остальные безучастно наблюдали за ним. Франц презрительно скривил губы.
«Трусы, все до одного», – подумал он и отхлебнул из кружки.
Алоиз Бухмюллер наполнил три кружки и поставил их на деревянный поднос. Он прекрасно знал, что о нем думали остальные, но ему не было до этого дела. Ему нужно было кормить семью. Баварцы ни гроша не платили за выпивку, но при этом и не пили сверх меры. А капитан следил за тем, чтобы солдаты не засиживались подолгу. Лучше уж так, чем остаться без ничего, в разгромленной харчевне.