Возгарка II (СИ) - Ахметшина Ксения. Страница 14
Из ранок вытекли тёплые алые струйки, я неспешно слизал их. Нет ничего вкуснее крови распалённых красавиц. Нет ничего желаннее тёплой плоти смертных. К сожалению, их кости слишком хрупки, так что полной свободы в объятиях живой особы получить нельзя. Всегда приходится немного осторожничать, но награда стоит сдержанности.
Позже я наведывался к Марике ещё не раз.
Никогда не наводил на неё чары. Не притворялся пылким воздыхателем, ценящим посредственные актёрские таланты девицы. Но оставлял ценные подарки и колотые дырочки на её шее, рядом с родинкой на груди, на скрытых юбками девичьих бёдрах.
Изящный гребень, по-восточному витиеватый, тоже подарен Марике мной. Я заметил его на рынке в Шахназаре. Бирюза — в подобие глаз этой молодой кокетки. Сердолик — рыжий, как её волосы.
Да, я периодически навещал лицедейку, когда нас заносило в её город. Потом как-то перестал и позабыл о ней, ведь вокруг много юных, свежих девиц.
Удивительно, что мы с Марикой разминулись, когда навещали Нова-Затоку в прошлый раз, ведь мы заходили в трактир «У Войтеха». Не исключено, что она даже заметила меня, но предпочла не показываться на глаза, чтобы случайно оброненные мною слова не сломали её новую жизнь.
Разумеется, я не собираюсь рассказывать Ярочке, чем зарабатывала на жизнь её мать до замужества с Войтехом Седлаком. И тем более не стану сообщать, что пользовался её услугами.
Выходит, я получил на воспитание ребёнка женщины, с которой когда-то спал. Как иронично, дери вас семеро. Человек религиозный на моём месте решил бы, что это неспроста и укрепился бы в вере. Но я встречал и более нелепые совпадения.
Интересно, от кого Марика прижила свою конопатую дочурку? От очередного клиента? Может, нашла богатенького покровителя и стала содержанкой? Или вовсе остепенилась, вышла замуж, но позже овдовела? Хотя нет, не думаю. Актрисам нелегко обелить себя, разве что удастся перебраться подальше от своей репутации. Собственно, она ведь действительно поселилась в уютной, сонной Нова-Затоке, но уже с ребёнком на руках или нет?
Надо спросить у Ярочки, знала ли она отца.
Внезапно подумалось: а ведь я почти ничего не знаю о ребёнке, которого забрал под свою опеку. Смешно, особенно с учётом прямого доступа к её разуму и памяти. Я настолько увлёкся яркими детскими эмоциями и сиюминутными переживаниями, что даже не пытался копать глубже.
Я вышел на нос корабля, вдохнул воздух, наливающийся грозой. Потом подошёл к старому другу:
— Войко, ты помнишь Марику?
* * *
За окном барабанил дождь, мы стояли на якорях в прибрежной заводи. Дневная смена и моя подопечная покачивались в гамаках. Войко ложиться отказался и занимался мелкими работами: возился с инструментами, смазывал, протирал. Я валялся на тахте, немного умирал и читал книгу по ликантропии. Точнее пытался.
Невзирая на боль, терзавшую мою дохлую плоть, и необходимость разобраться в волчьем вопросе, мысли так или иначе возвращались к посапывающей в гамаке девчонке. Малявке снились тихие, непримечательные сны, лишь немного утолявшие мои страдания, так что погружаться в эти грёзы я не видел смысла.
Меня занимала вовсе не сама она. Периодически я ловил себя на мысли, что выискиваю в чертах Ярки свою давнюю пассию. Но не мог представить Марику в детстве, да и глаза у дочурки не такие красивые — просто светло-карие, видимо, отцовские.
«Войко, если что, меня нет», — сообщил я мысленно.
«Ты же не собрался прошерстить воспоминания Ярочки, чтобы увидеть её мамку?»
«Я должен сам всё узнать».
«Рахард!» — Бронислав отложил работу.
«Я осторожно, она ничего не заметит».
«Всё равно не надо! Ты можешь ненароком обронить в её сновидения свои мысли и воспоминания — как со мной тогда. Хочешь, чтобы Ярочка узнала, что ты оприходовал не только её сестрицу, но и родную мать? Она только начала оттаивать, но после таких новостей никогда тебя не простит».
«Я подарил ей бессмертие, неужели этого не достаточно в качестве извинений?»
«За её собственную отнятую жизнь — возможно. Но маму она тебе не забудет!»
«Всё будет хорошо».
«Не делай этого. Если поймёт, не оправдаешься. Не порти всё!»
«Хватит, Войко, у тебя уже венка на лобешнике напряглась, того гляди лопнет».
Бородач шумно выдохнул, взял инструменты и потопал к выходу.
— Проверю трюм, вдруг затекает, — буркнул он у комингса, не оборачиваясь.
После установления ментальной связи мне не требовалось прикасаться к девчонке или смотреть ей в глаза, чтобы проникнуть даже в самые потаённые глубины её разума. Потому я остался валяться на мягком ложе — просто смежил веки и позволил себе свободно скользнуть по связующему нас туннелю.
Её сознание уже превратилось в рваные обрывки. Сновидения девчонки сплетались из калейдоскопа переживаний, полученных за день, из старых образов, нерешённых терзаний, сладких надежд и кучи детских глупостей.
Я побудил её думать о маме.
Нахлынула лавина воспоминаний: самых разных, непоследовательных, но в каждом была Марика.
Я видел всё глазами ребёнка, а потому женщина казалась высокой и прекрасной, как божество. Я видел её улыбку. Видел, как они вместе вышивали, делали кукол из подручных материалов, лепили свистульки, готовили. Видел, как Марика катала дочку на качелях и санках, а девочка задорно смеялась. Невольно кольнула мысль, что я ни разу не слышал смех рыжего котёнка вживую. Но я подавил собственный внутренний монолог, чтобы случайно не начать транслировать его в сновидения ребёнка — пусть она и не запомнит этого.
Человек запоминает лишь то, что родилось в его мозге непосредственно перед пробуждением. Но случайно посеянные зёрна могут прорасти в её подкорке и вернуться позже в виде новых снов или смутных терзаний, так что Войко беспокоился не зря.
Благодаря Ярочке я увидел, какой Марика стала. Да, старше, но постареть не успела. Сделалась ли она серьёзнее? Пожалуй. Но не поросла жёсткой шкурой склочной бабы. Она осталась заботливой, нежной, но глаза поумнели, в них появился оттенок тоски.
Затем пришли другие воспоминания.
Староста обручает Марику с этим усатым мужиком, Седлаком…
Маму хватает за руку вампир и задирает рукав…
Большой живот.
— Можно потрогать?
Пинается.
— Там братик или сестрёнка?
— Как предки решат.
Затем крики рожающей женщины. Испуг. Смятение. Непонимание. Окровавленные полотенца и простыни. Мертворождённый ребёнок в крови, его задушила пуповина. Кровотечение не удаётся остановить, повитуха бормочет заговоры, хлопочет, но не справляется.
— Мама, мамочка! — детская ладошка дёргает женское плечо.
Но Марика молчит. Её рот приоткрыт, глаза смотрят в потолок большими бирюзовыми бусинами. В этих самоцветах нет больше блеска, вся жизнь ушла.
Девочку уводит Анна.
Похороны. Страшные, ужасающие.
Осиновый кол пробивает белую ткань…
Нет, достаточно.
Девчонка заворочалась во сне, но я не позволил ей проснуться.
Не хочу, чтобы Ярочка видела кошмары и тем более запомнила их, нужно, чтобы эти воспоминания поблёкли. Совсем стирать не буду, всё же они принадлежат ей как немногое, что осталось от матери. Но ни к чему давать им столько красок.
Родильная горячка и похороны, потом её собственная лихорадка, когда дошло до галлюцинаций о матери. Ах да, ещё холодная ночь в трюме под стоны сестры. Всё это останется, но будет убрано поглубже. Радостные воспоминания, напротив, повторим и сделаем ярче.
Напоследок я подарил ей спокойные, приятные сны о солнечных днях, когда мать гуляла с ней по луговинам и катала на качелях, о летнем купании в реке, о котятах и прочих милых детскому сердцу безделицах. Пусть они крутятся в её головке, и именно с ними она проснётся на рассвете.
Закончив наведение порядка, я осторожно покинул спящего ребёнка.
Очень надеюсь, что не напортачил.
Глава 6. Яромира Руженова
— Ярка, ты чего? — Радек толкнул меня локтем.