Лягушка Басё - Акунин Борис. Страница 21

- И всё?

- Поэт сказал этим всё, что хотел. Дальше – вы сами. У этого стихотворения есть много толкований. Может быть, оно про быстротечность бытия. А может быть, про эфемерность красоты. Или про что-то совсем другое. Каков человек, таково и толкование.

- Знаю! – догадался я. - Это стихотворение про то, что даже маленькая лягушка может сделать большой шум.

- Если хотите, то и про это. Но для моего дедуктивного метода нам понадобится не классический вариант стихотворения, а одна из его ранних редакций. Известно, что первые две строчки Басё сложил сразу, а концовку несколько раз менял, пока не нашел ту, что его устроила. Та концовка, которая нам пригодится, вот какая:

В старый-старый пруд

Вдруг прыгнула лягушка.

Иль показалось?

Я немного поразмыслил. Спрашиваю:

- А чем это поможет нашему следствию?

- Данный метод основан на том, что сомнению п-подвергаются все известные нам факты. Вы забыли вернуть Дареджан цепочку. Дайте-ка.

Взял цепочку, натянул.

- Среди звеньев нашей с вами логической цепочки какое-то может оказаться  иллюзорным, мнимым. Давайте снова переберем их одно за другим.

Я согласился:

- Давайте. Князь мертвый? Мертвый. Кто-то его кинжалом проткнул? Проткнул. Цепочку нам кто-то подсунул, чтобы мы на Дареджан подумали? Подсунул. Подсунуть могли только княгиня или княжна? Только они. Княгиня Лейла женщина сильная, крутого нрава, но ей убивать мужа было невыгодно. Так? Так. Княжна Нателла что угодно могла натворить, она маленькое чудовище, но ей с такой силой кинжал не воткнуть. Тоже так. Какое же из этих звеньев неправильное? Все правильные.

Батоно Эраст в ответ:

- Возможно есть звено, которого мы не видим.

Я пожал плечами:

- Если он невидимое, что тут можно сделать?

- Обратиться за помощью к тому, кто поможет увидеть невидимое. Кто умеет видеть невидимое?

- Тот, кто умный, - отвечаю.

- А кто в этом доме самый умный?

- Иванэ. Остальные все полоумные, сами видели.

- Значит, идемте к Ивану Степановичу. Может быть, он откроет нам глаза на что-то, чего мы пока не увидели.

И мы пошли к Ивану Степановичу.

Он сидел у себя в кабинете, печальный и задумчивый. Потому что умному человеку всегда есть о чем печалиться и задумываться. Особенно если вокруг творится такое.

- Иван Степанович, - сказал ему Фандорин, - Вы единственный из обитателей дома, кто никак не зависел от завещания. Кто бы ни стал новым владельцем поместья, на вашем положении это не отразится. Любой наследник оставит вас управляющим. Я заметил, что все члены семьи Гуриани в вас души не чают.

- Я тоже ко всем ним привязался, - грустно улыбнулся Иванэ. - Они, конечно, очень… харáктерные, всяк по-своему, но у каждого есть и достоинства.

- Даже у покойного Луарсаба Гуриани? – удивился Фандорин. – Я про него слышал только п-плохое.

- Ну что вы! Луарсаб Вахтангович был редкий человек! Мечтатель, грезивший о несбывшемся. О далеких морях и островах, о земном рае. И он очень страдал от одиночества. Это ведь ужасно, когда самые близкие люди тебя не любят и ты подозреваешь, что они ждут-не дождутся твоей смерти… Конечно, Луарсаб Вахтангович сам в этом виноват. У него был очень трудный характер, ему немного не хватало деликатности...

Я не удержался, хмыкнул.

- Это всё равно, что сказать «свинье немного не хватало аккуратности!».

Управляющий поглядел на меня с укором.

- И все равно, Луарсаба Вахтанговича очень жалко.

- А какие достоинства вы находите в остальных членах семьи? – с интересом спросил Фандорин. – П-признаться, они произвели на меня тягостное впечатление.  Супруга еще ладно. Как говорится, муж и жена – вода темнá, но собственные дети! Я не заметил, чтобы они г-горевали по родителю.

- Ах, как вы к ним несправедливы! – расстроился добрый Иванэ. -  Костя, конечно, очень эгоцентричен, но художники все такие. Мне кажется, у мальчика огромный талант. Я мало что понимаю в искусстве, но Костины скульптуры по меньшей мере оригинальны. Не следует подходить к человеку искусства с обычными мерками. И потом Костя  чрезвычайно одухотворенный, до экзальтированности верующий юноша. Это недюжинная личность!

- А княжна? Это, как точно выразился господин Ладо, маленькое ч-чудовище? Неужто вы и в ней усматриваете какие-то достоинства?

- Наташенька? Господи, да разве вы не поняли, что за ее колючестью скрывается ранимое, обнаженное сердце? Ей шестнадцатый год, это возраст, когда девушка раскрывается, как цветок, ждет любви. А у бедной Нателлы увечье, хромая ножка. Девочка знает, что любви в ее жизни никогда не будет и, конечно, это очень ее ожесточает. Но вы посмотрите, какая она умненькая, сколько в ней характера! А эта ее мечта об Америке и самом высоком небоскребе? Ведь прелесть что такое!

Батоно Эраст рассматривал управляющего с любопытством.

- Ну уж княгиню, я полагаю, даже вы «прелестью» не назовете. Злющая, бессердечная, брызжущая ненавистью мегера.

- Кто, Лейла Давидовна?! О, на ее счет вы тем более ошибаетесь! Она удивительная женщина. Ей очень не повезло в жизни. В ранней юности ее выдали за нелюбимого, чуждого ей человека. Колючесть, даже грубость – это своего рода черепаший панцырь, под которым Лейла … я хочу сказать, Лейла Давидовна прячет нежную и мягкую душу.

- Нежную и мягкую?! – поразился Фандорин. - Ну уж это, извините, совсем маниловщина! Княгиня – просто к-кобра. Того и  гляди вопьется ядовитыми клыками.

У Ивана Степановича от возмущения задрожал голос.

- Не надо так про нее говорить! Вы ее совсем не знаете! Вот, видите мой шарф?

Он потрогал шарф, которым была обмотана его шея. В кабинете было холодно – поздняя осень. Из-за несчастья дом не топили.

- Его связала для меня Лейла Давидовна, собственными руками. Потому что в прошлом месяце я простудился и никак не мог справиться с кашлем. Вот какая это женщина, а вы – «кобра». Стыдитесь!

Батоно Эраст потупил голову.

- Сожалею, что рассердил вас. Беру свои слова обратно и прошу за них извинения.

- Ну то-то же… - проворчал Иванэ. – Вы, сыщики, из-за своего ремесла видите в людях только плохое. Хорошее вас не интересует.

- Кто убил господина Гуриани – вот что меня сейчас интересует. Не сомневаюсь, что вы знаете людей, живущих в доме, лучше, чем я. Скажите – не по логике, а по вашему ощущению – кто из них совершил убийство? Ведь вы как умный человек понимаете, что князя убил кто-то свой, д-домашний. Кого вы подозреваете?

- Никого. – Иванэ смотрел на Фандорина ясными, глазами. - Я вообще об этом не думаю.

- Почему?!

- Потому что умный человек знает, о чем можно думать и о чем нельзя. Я запретил себе задаваться этим вопросом. И не задаюсь им.

Больше батоно Эраст управляющего ни о чем не спрашивал.

- Б-благодарю. Вы мне очень помогли.

И мы вышли.

Я думал, что Иван Степанович очень хороший человек. Сейчас мы с вами немножко выпьем за то, чтобы все наши друзья были очень хорошими людьми, а все очень хорошие люди были нашими друзьями, и я расскажу, что было дальше.

Не до дна!

Иванэ меня растрогал.

- Батоно Эраст,  - говорю, - я назвал Ивана Степановича умным, а он больше, чем умный. Он мудрый. Эх, как бы мне научиться не думать о том, о чем нельзя думать?

- Ум и мудрость – совсем разные вещи, - ответил мне Фандорин. - Умному человеку труднее достичь мудрости, чем неумному. Мешает изворотливость мысли. Мудрость всегда п-проста. Да бог с нею, с мудростью. Был бы я мудрец, ни одного преступления не раскрыл бы. Говорил бы себе: «Суета сует, всё суета. Что пользы человеку от трудов его? Что было, то и будет делаться. Творящий зло от зла и погибнет, надо лишь предоставить его собственной к-карме».  Кому нужен такой сыщик?