Луна над горой - Накадзима Ацуси. Страница 12

Слова Учителя Жань Ю передал Цзы Лу. Тот и раньше знал, что не одарен большим талантом к музицированию, но винил в этом недостаточно тонкой слух и неловкие пальцы. Услышав, что изъян кроется куда глубже, Цзы Лу был неприятно поражен. Выходит, главное – совсем не руки упражнять… Требовалось хорошенько поразмыслить. Запершись у себя в покоях, он принялся поститься и медитировать – да так, что даже с лица спал. Через несколько дней Цзы Лу решил, будто разгадал секрет, и взялся за цитру вновь. На сей раз Кун-цзы не проронил ни слова, и на лице его не отразилось неудовольствия. Услышав об этом от другого ученика, Цзы Гуна, Цзы Лу – чистая душа! – расплылся в радостной улыбке.

Цзы Гуну, который, будучи младше, отличался большой проницательностью, оставалось только посмеиваться про себя: он понимал, что играл Цзы Лу все так же по-северному яростно но Кун-цзы промолчал, пожалев ученика, – ведь тот в погоне за музыкальным совершенством едва не довел себя до истощения.

Никого из учеников Кун-цзы не журил так часто, как Цзы Лу, – и никто из них не решался так часто подвергать слова Учителя сомнению.

– Осмелюсь спросить: а можно ли оставить Путь, заповеданный древними, и следовать велению сердца? – спрашивал Цзы Лу, хотя ответ был вполне очевиден.

Или вот:

– Что-то вы, учитель, ничего напрямую не говорите!

Кто еще мог заявить подобное Кун-цзы в лицо? Но никто и не верил ему так безгранично, как Цзы Лу, который потому и задавал каверзные вопросы, что не хотел признавать что-то лишь для вида, не согласившись в душе. К тому же он, в отличие от прочих учеников, ничуть не боялся ни упреков, ни насмешек.

В любой другой обстановке Цзы Лу был человеком самостоятельным, твердо стоящим на собственных ногах – хозяин своему слову, сильный мужчина, который никогда не снизойдет до того, чтобы кому-то подчиняться. Тем поразительнее было видеть, как он превращается в обычного школяра, заглядывающего наставнику в рот. Доходило до смешного: рядом с Кун-цзы Цзы Лу словно бы отказывался от собственного «я», предоставляя Учителю решать и полагаясь на его суждения во всех важных вопросах, – как малый ребенок, который, держась за юбку матери, ждет от нее всего, даже того, что мог бы сделать сам. Цзы Лу тоже это понимал – и порой, оставшись наедине с собой, горько усмехался, размышляя о своем поведении.

И все-таки был в душе Цзы Лу уголок, закрытый даже от Учителя, – рубеж, которого не дано было переступить никому.

Для преданного ученика Кун-цзы существовало нечто важнее жизни и смерти – не говоря уж о материальных потерях и приобретениях. Что? Назвать это «честью воина» будет, пожалуй, слишком поверхностно. Назвать «верностью» или «долгом» – слишком сухо и нравоучительно. Но оставим названия. Этот образ, этот идеал вызывал у Цзы Лу сладостное волнение; все, что ему соответствовало, было хорошим, что нет – дурным. Разделение никогда не вызывало в нем сомнений. По сути эта идея совсем не совпадала с «человеколюбием», «жэнь», о котором твердил Кун-цзы, но Цзы Лу ухитрялся выбирать из наставлений только те, что сочетались с его собственным нехитрым представлением о мире – например: «У тех, кто красиво говорит и подчеркнуто обходителен, мало человеколюбия», или «Человеколюбивый муж жертвует жизнью ради человеколюбия; он не жертвует человеколюбием ради жизни», или «Рьяные спешат сделать лучше, благоразумные сдерживаются, чтобы не сделать хуже».

Кун-цзы поначалу пытался поправить Цзы Лу, но постепенно сдался – памятуя о поговорке: «Пока рога выпрямляли, бык-то и подох». Допустим, Цзы Лу был тем самым быком, но это не умаляло его достоинств. Учитель понимал: одним требуется кнут, другим нужнее узда. Но те изъяны в характере Цзы Лу, которые так сложно усмирить, могут быть очень полезны, если использовать их разумно, а потому его достаточно лишь немного подталкивать в нужном направлении. «Почтительность без соблюдения ритуалов приводит к суетливости; смелость без соблюдения ритуалов приводит к отходу от Пути», или «Кто честен, но не любит учение, придет к бунтарству; кто прям, но не любит учение, придет к нетерпимости», – говорил Кун-цзы, обращаясь прежде всего к Цзы Лу не столько как к человеку, сколько как к старшему ученику, потому что те качества, которые в Цзы Лу были притягательны, зачастую переставали быть таковыми, если их перенимали другие.

В ту пору рассказывали, будто в местности Вэйюй, что в стране Цзинь, камень обрел дар речи. Некий мудрец растолковал: мол, камень говорит оттого, что ропщет народ. Династия Чжоу, войдя в пору упадка, разделилась на два дома, которые теперь враждовали между собой. Более десяти удельных княжеств то вступали в союзы, то нападали друг на друга; войны не прекращались ни на миг. Правитель княжества Ци вступил в связь с женой одного из своих министров и каждую ночь тайком пробирался в ее опочивальню – пока законный супруг не обнаружил его и не убил на месте. В царстве Чу один из родичей тамошнего вана задушил его на ложе, когда тот занемог, и захватил престол. В княжестве У преступники, которым в наказание отрубили ступни, напали на государя; а в княжестве Цзинь двое министров обменялись женами.

Таково было состояние, в котором пребывал мир.

В Лу, родном княжестве Кун-цзы, правитель Чжао-гун задумал избавиться от Цзи Пинцзы – главы одного из знатных семейств, но потерпел поражение и вынужден был сам скрываться в другой стране, где и умер в бедности семь лет спустя. Князь подумывал о возвращении, но те из приближенных, кто последовал за ним, из страха за свою жизнь удерживали его на чужбине. Тем временем Лу, ранее находившееся под властью трех могущественных кланов – Цзисунь, Мэнсунь и Шусунь – теперь фактически перешло в руки Ян Фу, который прежде был сторонником клана Цзисунь.

В конце концов, однако, Ян Фу, искусный стратег, запутался в собственных хитроумных планах, что привело к его падению. В княжестве Лу задули другие ветры. Кун-цзы неожиданно получил пост наместника в городе Чжунду. На фоне пристрастных и корыстных чиновников, норовивших обложить народ непосильными налогами, он, проявляя справедливость и благоразумие, за короткое время добился самых поразительных результатов.

– А можно ли таким образом управлять всем государством Лу? – спросил донельзя впечатленный тогдашний князь Дин-гун.

– Отчего же только Лу? Всей Поднебесной управлять можно, – ответствовал Кун-цзы. Услышав от не склонного к хвастовству мудреца такой ответ: почтительный, но ясный и недвусмысленный, Дин-гун удивился еще больше. Кун-цзы тут же получил пост распорядителя общественных работ, чуть позже – министра правосудия, и так за короткое время фактически стал первым министром. Он сразу же назначил Цзы Лу советником при клане Цзисунь – должность, равная главе государственной канцелярии. Цзы Лу предстояло претворять политику Кун-цзы в жизнь.

Что это была за политика? Первейшей задачей мудрец считал передачу всей полноты власти князю Лу – для чего нужно было ослабить три клана, Цзисунь, Мэнсунь и Шусунь, которые фактически правили государством. Каждый из них владел сильной крепостью – Хоу, Фэй и Чэн соответственно – под защитой массивных каменных стен. Первым делом необходимо избавиться от укреплений, решил Кун-цзы, – и эта работа легла на плечи Цзы Лу.

Тот только и мечтал о подобной задаче – масштабной и одновременно приносящей видимые глазу результаты. Особенное удовлетворение, какого прежде он и не знал, дарило сознание того, что он шаг за шагом рушит замыслы хитрых интриганов и избавляется от обычаев, которые вредят государству. А как приятно было видеть радость Учителя, наконец получившего возможность воплотить в жизнь все то, о чем так долго мечтал! Кун-цзы тоже верил в Цзы Лу – не только как в собственного ученика, но и как в способного государственного мужа.

Однако, когда силы князя атаковали крепость Фэй, они встретили сопротивление; возглавил его некий Гуншань Буню, который, собрав войско, в свою очередь двинулся на столицу. Сперва поражение казалось неминуемым, и вражеские стрелы долетали уже до ставки князя. Но благодаря проницательности и твердой руке Кун-цзы ход сражения удалось переломить. Цзы Лу был снова впечатлен талантами Учителя. Он уже знал и о политической мудрости Кун-цзы, и о его физической силе, но не ожидал найти в нем столь искусного военачальника. Сам Цзы Лу, разумеется, сражался в первых рядах. И хоть он давно не брал в руки длинного меча, умения и навыки ничуть не забылись. Все-таки иметь дело с грубой реальностью было куда больше в его характере, чем корпеть над трудами классиков или изучать древние ритуалы.