Словно распустившийся цветок - Митчелл Сири. Страница 42

 — Вы позволили ему сбежать!

 — Я что?

 — Мистер Стенсбери. Вы позволили ему сбежать! Как же можно распускать слухи о том, что он флиртует с вами, если вы не флиртуете с ним?

 — Флиртую с ним? Нас пригласили сюда рисовать. Именно этим я и занимаюсь. То есть, рисовала до сих пор, но теперь готова перейти к раскрашиванию. Я уже собиралась начать смешивать краски, когда…

 Схватив за руку, она притянула меня к себе:

 — Нас пригласили сюда под предлогом рисования, но весь смысл состоял в том, чтобы все увидели, как вы монополизировали его внимание. Право слово, мисс Уитерсби, я ничем не смогу помочь вам, если вы не станете помогать себе сами! – Последние слова она произнесла свистящим шепотом.

 Я оглянулась и увидела, как в глубине прохода мистер Стенсбери разговаривает с миссис Биквит, которая рисовала один из его папоротников.

 — Не вижу, что с этим можно поделать прямо сейчас… разве что вы захотите, чтобы я раскрасила цветок по памяти дома. – Собственно, в этом не было бы ничего особенно уж сложного, зато удовольствия я получила бы куда меньше. Хотя лепестки были белыми, они отливали каким-то внутренним сиянием, передать которое будет нелегко.

 Мисс Темплтон испустила трагический вздох:

 — Нет смысла притворяться, будто вы хотите выйти замуж, если вы не желаете приложить к этому хотя бы капельку усилий. Никто – ни ваш отец, ни уж, совершенно определенно, мистер Тримбл – не встревожится, поскольку не похоже, чтобы кто-либо вообще сделал вам предложение.

 В ее доводах был резон.

 — Просто я так давно не рисовала, если не считать анемону на предыдущем собрании Клуба, и…

 — Мисс Уитерсби, у меня появляются серьезные сомнения в эффективности нашего плана.

 Она была права. Я кивнула:

 — Я только… Я подойду и… Что я должна сказать ему?

 Она окинула меня долгим и строгим взглядом, так что я вновь ощутила себя восьмилетней девочкой.

 — Не забивайте себе голову. Сейчас я сама подойду к нему и приведу его к вам. А вы стойте здесь, чтобы потом мне не пришлось вас искать. – Расправив плечи, она повесила на запястье ридикюль. – Ой! Хорошо, что вспомнила. – Заглянув в него, она извлекла оттуда книгу, которую сунула мне в руки. – Быть может, вам будет полезно почитать ее в ближайшем будущем.

 Я поднесла книгу к свету, чтобы прочитать название:

 — Этикет?

 — Я не хочу сказать, что вы совершенно не разбираетесь в подобных вещах, но при подготовке к охотничьему сезону я сама частенько перечитываю ее. Или… перечитывала раньше, во всяком случае. – Она похлопала ладонью по обложке. – Можете оставить ее себе! Ну, а я отправляюсь на перехват мистера Стенсбери.

 Пусть уж лучше она, чем я. Взяв грифель, я закончила ее набросок пальмы.

 Мисс Темплтон так и не привела ко мне мистера Стенсбери, хотя сами они, похоже, поболтали от души. Словом, у меня вполне достало времени, чтобы закончить ее набросок и вернуться к моей собственной иллюстрации.

 Оказавшись дома, я в два счета разделалась с учебником, который передала мне мисс Темплтон. Начинался он весьма мило с вопроса о том, как завязать и поддерживать разговор, не касаясь при этом политики, тяжкой доли занятых работой мужчин и прочих проблем нравственного толка. Поскольку бо́льшую часть своей сознательной жизни я посвятила именно тому, как развить в себе те самые философические наклонности, то едва не отложила ее в сторону. Но потом, сообразив, что мисс Темплтон может поинтересоваться у меня, что я думаю о книге, я все-таки решила дочитать ее до конца.

 А там речь зашла о требовании разбираться в искусстве и высоко отзываться о поэзии. Здесь я едва не сочла себя неспособной справиться с поставленной задачей, когда узнала, что жизнерадостность и дружелюбие могут помочь преодолеть любой конфуз. Поскольку меня еще никогда не обвиняли в излишней жизнерадостности, читать дальше я стала со все усиливающимися дурными предчувствиями.

 Я узнала о социальной ловушке смеха. О беспроигрышности по-настоящему любезной улыбки, обладать которой, судя по мнению автора, не способен никто, кроме нее самой. Далее поднимался вопрос о том, можно ли считать грубостью возражения и противоположную точку мнения. Короче говоря, складывалось впечатление, что почти любая тема находилась под запретом, но при этом фактического табу как бы и не существовало.

 Читать далее эту словесную эквилибристику я особого смысла не видела и потому перешла к разделу о званых ужинах и балах. Начинался он с горячего призыва приступать к подобным мероприятиям только после того, как читатель выбросит из головы все мысли о том, что он должен и чего не должен делать. Я поневоле спросила себя, а ради чего же тогда автор вообще взяла на себя труд написать эту книгу? Словом, это указание я сочла крайне неудовлетворительным, если к указаниям можно применить подобный эпитет.

 Читая дальше, я наконец-то наткнулась на сведения, которые так долго искала: действительные правила поведения, которым нужно было следовать. Ешьте зеленый горошек вилкой, а карри и десерты – десертной ложечкой. Если вам подали соус, наливать его нужно было на край тарелки. Чтобы подцепить рыбу вилкой, нужно было подпереть ее кусочком хлеба, а не ножом. В чашу для ополаскивания следовало окунать только кончики пальцев. Полоскание же рта вообще исключалось.

 Слава Богу, что проделывать подобное мне и в голову не приходило.

 На частных концертах дамы садятся в первые ряды, а мужчины располагаются позади них. Придирки исключаются категорически – что противоречило предыдущим рассуждениям об их допустимости. Нельзя предлагать кому-либо стул, с которого вы только что встали. Барабанить пальцами по столу запрещалось.

 Ха! Я всегда знала, что мистер Тримбл – никакой не джентльмен, которым он так усиленно хочет выглядеть.

 На следующий вечер я посетила сольный концерт и постаралась избежать тех вещей, делать которые учебник запрещал категорически. Когда мисс Темплтон помахала мне веером из другого конца комнаты, я уже направилась было к ней… но тут, весьма некстати, вспомнила, что ни одна воспитанная особа не станет пользоваться для этой цели веером. Поэтому я попятилась… но как же быть со щедростью души и умением прощать чужие слабости, которые требовались от тех, кто полагал себя воспитанной особой? Разрываясь между двумя прямо противоположными желаниями, я застыла на месте. Но мисс Темплтон спасла меня, когда встала со своего места и сама подошла ко мне.

 — Как вам понравилась музыка?

 — Очень мило.

 Она улыбнулась:

 — Я тоже так считаю! Всегда и непременно. А еще я заметила, что мистер Стенсбери сидел рядом с вами.

 Так и есть. Но на самом деле ему не стоило этого делать. Будь он настоящим джентльменом, он бы предоставил первый ряд дамам. Хотя его ведь нельзя было полагать таковым, не правда ли? Он сам заработал себе состояние, а не унаследовал его. Следовательно… это правило к нему не вполне применимо, не так ли?

 Между тем мисс Темплтон смотрела на меня с таким видом, будто ожидала ответа.

 — Да. Да, он сидел рядом со мной. – А не подпадает ли наш разговор под категорию пустяков, недостойных упоминания?

 — Не сочтите подобный вопрос вопиющей бестактностью с моей стороны, но что вы делаете завтра после церкви?

 Я вздохнула:

 — Скорее всего, ничего особенного, и при этом буду думать о тех замечательных вещах, которые делает мистер Тримбл и которые вместо него мечтаю делать я.

 — Это никуда не годится! Если ваш отец будет все время видеть вас дома, то ему и в голову не придет опасаться того, что в один прекрасный день вас там может и не оказаться. По воскресеньям, после обеда, происходят встречи Общества изучения живой природы «Кингз-Хед». И человек, столь страстно влюбленный в растения, как вы, просто обязан там присутствовать. Я тоже там буду. Мы должны пойти туда вместе. Надеюсь, эта встреча окажется успешнее заседания Клуба акварелистов. Она куда больше соответствует вашим талантам.