Скажи смерти «нет!» - Кьюсак Димфна. Страница 38

Глава 25

«Никогда еще не было такого чудного дня», — думала Джэн, идя по веранде навстречу Дорин. Она теперь каждый день вставала с постели, а в последние две недели даже на целых два часа в день. И ей больше не казалось, что ноги у нее, как шланги от пылесоса, могут подогнуться при каждом шаге. И доктор обещал, что сегодня он разрешит ей дойти до скамеечки в саду.

Дорин ждала ее внизу у крылечка, на три ступеньки ниже, и обе они смеялись так, будто принимали участие в увлекательном приключении.

— Ты выглядишь просто замечательно, — сказала Дорин. — А халатик у тебя первоклассный.

Джэн любовно погладила мягкую шерсть халатика. Барт прислал его ей после воскресного посещения. Конечно, это была недопустимая роскошь, но халат так шел ей, и у него был такой красивый цвет.

— Барт говорит, что это мой альпинистский костюм. Вы еще, наверно, увидите, как я в нем взберусь на вершину Трех Сестер. Ох! Подумать только, что я снова смогу ходить, смогу плавать.

Джэн медленно пошла вниз по ступенькам, взяв под руку Дорин, и от непривычных движений воздух перекатывался у нее в груди, как футбольный мяч.

— Раз, два, три, — торжествующе считала Дорин.

Когда они спустились на тропинку, послышались возгласы. Это Леонард и Рода, наблюдавшие за ними, приветствовали их с другого конца веранды.

— А денек сегодня просто фантастический! — Леонард спустился с веранды и пошел им навстречу. — Конечно, уж достаточно фантастично и то, что я вижу вас снова на ногах, но это, признаться, уж совсем сверх программы. И воздух сегодня такой прозрачный, что видно все до самого побережья. Даже мост видно — посмотрите!

Джэн посмотрела в направлении, в котором указывал его палец. Там вдали, где на горизонте темнел дымным пятном Сидней, над заливом вздымались знакомые очертания сиднейского моста.

— О Дор, подумай только! Еще три месяца — и я снова буду с тобой, и мы никогда больше не расстанемся.

— А я бы могла остаться здесь навсегда, —сказала Дорин.

Джэн содрогнулась.

— А мне один вид этого моста кажется сущим раем, и чего бы я сейчас ни отдала, чтобы только снова сидеть в своей конторе и снова слышать стук своей машинки. Иногда вспоминаю и понять не могу, чего мне тогда недоставало.

— И все же это мерзкая, грязная контора, — Дорин не могла сдержать гнева. — И если бы ты не торчала всю зиму в этой конуре без всякого отопления, не видя белого света, ты бы ни за что не заболела плевритом в прошлом году, и этого тоже бы с тобой никогда не случилось.

— Может, ты и права, — вздохнула Джэн.

Они медленно подошли к скамеечке, на которой Джэн сидела с Бартом в день своего приезда в Пайн Ридж, и молча опустились на нее. Дорин вынула вязанье, и ее быстрые пальчики замелькали в петлях джемпера, который она вязала для Джэн.

Голые ветви вязов и тополей были словно выгравированы на светло-голубом фоне неба. Еще ничего не цвело в саду, но кое-где уже показались над землей зеленые стрелки молодой поросли. Вялая прошлогодняя гроздь рябины еще шелестела в вышине, а края красновато-рыжих листьев розового куста потемнели от мороза. В укромном уголке сада росла акация, ее листва казалась серебристой на фоне темно-оливковых кустов и деревьев, а цветы уже отливали золотом.

— Ой, Дор! — воскликнула Джэн, не веря своим глазам. — Акация зацвела! Значит, весна близко.

— Еще два месяца до весны, — строго сказала Дорин, — а этой акации еще прихватит нос морозом, чтобы не совала его раньше времени куда не следует. И ты тоже не забывай об этом.

Джэн, не отрываясь, смотрела на акацию. Что бы там ни говорила Дорин, цветы были вестником того, что зима почти прошла и что наступает весна, а весной…

Дорин взглянула на часы.

— Хозяйка сказала, что тебе можно оставаться здесь не больше получаса. И скоро уже время отдыхать, так что нам пора двигаться обратно.

Слова эти прервали мысли Джэн. На какое-то мгновение воображение перенесло ее через расстояние этих месяцев, но теперь она вернулась к действительности и нужно было вновь подчинять свою жизнь бесконечно томительному процессу выздоровления. Прошла только половина срока. Акация лгала ей.

— Хорошо. Но только, Дор, милочка, прежде чем возвращаться, сорви для меня несколько веточек акации. Одну я подарю миссис Карлтон, а другую поставлю в вазу к себе на тумбочку и буду смотреть на нее и думать…

— Ну, ты все такая же фантазерка, как и раньше!

Дорин отложила вязанье и пошла по дорожке к нижней веранде, где в воздухе слышался легкий аромат акации и роями носились пчелы. Она собрала небольшой букет и прижалась щекой к его мягким нежным цветам.

Теперь, когда она обрела и возможность и способность двигаться, время снова стало вещью вполне нормальной и измеримой. Оно больше не тянулось между редкими посещениями, словно звенья в разболтавшейся цепи, оно сжалось до вполне терпимых размеров дней и часов. С каждым разом ей разрешалось гулять все больше, разрешалось делать большее количество шагов, и каждый раз это казалось настоящим событием после бесконечной монотонности недель и месяцев, проведенных в постели.

И, словно приветствуя ее возвращение к нормальной жизни, сад тоже возрождался после зимы. Между стрелками нарциссов показались почки. Гиацинт, который подарил ей Барт, распрямился, вытолкнув наружу крепкий стебелек, на котором калачиком свернулся бутон.

На вязах проглянули сережки, дубы оделись прозрачным зеленым покровом, нежно зарозовела молодая листва японских кленов. Гуляя по саду и наблюдая, как весна, подобно ей самой, набирает силу, Джэн будто заново открывала для себя мир.

Шли недели. А в то утро, когда ей разрешили обойти вокруг Пайн Риджа, незаметная белогрудая птичка канарейкой заливалась на ветвях седого кедра.

В тот день, когда она совершила первую прогулку к шоссе, нарциссы выбросили золотистые флаги соцветий. Воздух был полон пьянящего восторга, и весь мир находился в радостном возбуждении. Смех непрестанно срывался с ее губ.

Она собиралась на прогулку, и миссис Карлтон бросила на нее нежный взгляд.

— Ну, в этом зеленом шарфике и желтом свитере ты словно весна.

Она радостно улыбалась.

«Можно подумать, будто это не я собираюсь на прогулку, а она», — мелькнуло в голове Джэн, и острая, как удар ножа, боль пронзила ее радость.

«А если б я лежала без всякой надежды хоть когда-нибудь встать снова, смогла бы я быть такой великодушной?»

Она увидела свое отражение в зеркале и поразилась. Она так давно не видела себя в обычной одежде, что ей казалось, будто она заново знакомится с собой. Она оглянулась на миссис Карлтон и в первый раз заметила, что лицо у нее стало еще изможденнее, чем четыре месяца назад, и что она сильно исхудала. Джэн разрывалась между жалостью к женщине, на которую болезнь наложила такую глубокую печать, и непреодолимым отчаянным желанием бежать прочь от нее, прочь отсюда — на свежий воздух, к жизни. Улыбнувшись и помахав рукой миссис Карлтон, она пошла по веранде, где ее уже ждал Леонард, и хотя она шла медленным, осторожным шагом, к которому ее постепенно приучили здесь, ей казалось, что она бежит.

Когда она подошла к Леонарду, он вынул трубку изо рта и медленно поклонился.

— Приветствую вас, Примавера.

— Я забыла, кто это такая, но уверена, что вы хотели сказать мне приятное.

— Так и есть. Примавера была богиня весны.

— Миссис Карлтон сказала, что я как весна.

— Вот видите, как сходно мы мыслим.

— Я и чувствую себя весной.

Она остановилась на мгновение, любуясь садом, невыразимой тишиной сапфировых долин и лесистыми склонами холмов, простором прибрежной равнины, зажатой, словно огромное озеро, между берегом океана и кряжами гор и уходившей далеко-далеко — туда, где неясным пятном маячил Сидней. И впервые со дня приезда покой, царивший здесь, не пугал ее, пустынность этих мест не угнетала. Они больше не были враждебным миром, жаждавшим поглотить ее, они были лишь окружением, в котором жила она, радостная, торжествующая, вновь ставшая самою собой.