Следователь, Демон и Колдун (СИ) - Александров Александр. Страница 23

Фигаро даже представить не мог, что бывают такие пейзажи: сплошное белое ничто, где не за что зацепиться глазу, где не было ни малейших ориентиров, кроме размеренного тиканья автоматона, шороха волокуши, да человеческих голосов, что немедленно проглатывало пространство вокруг. Не было эха, не пели птицы, лишь снег размеренно хрустел под ногами: хруп-хруп! Хруп-хруп! Глаз уставал, а вместе с ним уставал и мозг; следователь почувствовал, что против воли проваливается в какое-то дурное подобие транса. Тут, волей-неволей, не то, что начнёшь слушать бюрократические детективы Френна, а завоешь с тоски. Топ-топ, хруп-хруп – сколько ты прошёл? Весту? Три локтя? Не понять.

К счастью вскоре, словно в ответ на немые мольбы следователя перед путниками появилась длинная тёмная лента, рассыпавшаяся через какие-то полчаса на отдельные островки: лес. Точнее, преддверие леса, что вырастал дальше густой стеной; настоящий лес, дремучий и тёмный, не чета тем жиденьким карликовым лесочкам, что Фигаро видел по пути сюда.

«Вот в этом лесу, – подумал он, – наверняка водится такое, на что лучше и с Артуром не нарываться. И хорошо, и пусть его. Всё лучше, чем эта дурацкая пустыня. Там и чокнуться можно… Стоп, а это еще чего?»

- Любезный господин Сайрус, – Фигаро озадачено подёргал колдуна за рукав робы, – а подскажите: у меня галлюцинации? От псионического воздействия? Или с голодухи?

- И почему вы так решили, милейший Фигаро?.. Кстати, насчёт голодухи: и правда, пора бы привал.

- Да я вот смотрю на эти деревья, и что-то не понимаю: это вон что, дуб?

- А, вы об этом! – Сайрус ткнул пальцем в дерево, на которое уставился следователь. – Да, вы совершенно правы, это дуб. Зелёный, живой и полный сил. Выглядит дико, понимаю, но тут, на Хляби, некоторые лиственные деревья приспособились к морозам. Как? Лесные духи. Здесь всякая мелочь вроде дриад и хух куда сильнее, чем на Большой земле. Вот и смогли защитить свои обиталища. Тут и клёны есть – кстати, недалеко от дома Харта; я потом как-нибудь покажу… Ха-а-а-арт! Привал!

- Да, неплохо бы. Так, народ, отдыхаем! Тиккер!

Маленький механик во мгновенье ока достал из вороха тюков на волокуше большой медный бак, присоединил его к автоматону змеевиками с накидными гайками, плеснул туда керосина… и вскоре из импровизированного бойлера потек шипя и булькая по железным кружкам крутой кипяток. Запахло заваркой, колбасой, варёными яйцами; выпили чаю, и сразу как-то теплее стало на душе. Лапы елей нависали сверху наподобие крыши; казалось, древний лес смотрит на нежданных путников, строго, но беззлобно, как смотрят духи, что сидят ночами на телеграфных проводах на проходящие мимо поезда: с любопытством и потаённой тоской.

Огонь не разводили; Харт сказал, что до места ночёвки осталась всего пара часов ходу и вот там уже будет и огонь и «для сугреву». Фигаро слегка удивился, услышав слово «ночёвка», однако же – гляди ж ты! – его брегет показывал уже половину пятого пополудни. Солнце садилось; его лучи там, над верхушками деревьев окрасились в золото, да и воздух заметно остыл.

Следователь особо не налегал на еду (хотя это стоило ему немалых волевых усилий) ограничившись небольшим бутербродом и сладким крепким чаем. Он по опыту знал, что если сейчас нагрузить желудок, то после многочасовой ходьбы потянет в сон, а шагать дальше будет ой как нелегко. Поэтому он с видом мученика восходящего на костёр плотно закрыл коробку с пайком, стиснул зубы и принялся драить кружку снегом, стараясь не думать о колбасе и солонине, что в изобилии присутствовали в его рюкзаке.

Френн скушал всего пару крекеров и, закинув в рот кусочек сушеного мяса, принялся жевать его точно корова жвачку. Зато выпил инквизитор аж три кружки чаю, и, похлопав следователя по плечу, сказал:

- Вы, Фигаро, больше пейте. На таком морозе тело быстро теряет влагу, просто вы этого не чувствуете. Потом, когда согреетесь, будете всю ночь воду из ведёрка хлебать, а наутро ноги отекут.

- М-м-м-м, ладно. А откуда… А, Ударный Отряд.

- Конечно. У нас марш-броски на сто вёрст с краюхой хлеба и фляжкой воды – обычное дело. Ну, ладно, там ещё препятствия всякие по пути, и нормативы на колдовство. Учишься постоянно быть в тонусе и ничего не забывать, мгновенно реагировать на угрозы – обычные и паранормальные – а потом…

- А потом вас отправляют в Нижний Тудым.

- Кхм!.. Это вы, Фигаро, меня уели. Однако же, с другой стороны, там ты, в конечном счёте, встречаешь Мерлина Первого и отправляешься на Дальнюю Хлябь спасать мир и попутно некоего Александра Фигаро.

- Ладно, туше… Чаю, говорите, ещё? А что, не откажусь…

Выпили ещё чаю, быстро собрались и двинули дальше. Дорога (точнее, намёк на неё) теперь вела в гору, и следователь вскоре почувствовал свои ноги – они болели. Он тихо ругался и в который раз обещал себе обязательно заняться физкультурой, утренней гимнастикой и вообще похудеть. У Фигаро это случалось, и Артур, разумеется, внимательно следивший за своим подопечным, тихо хихикал из Орба: («…ага, ага, как с утра с перепою так все ЗОЖ-ники, знаем, плавали, хе-хе…»)

От горестных мыслей следователя отвлекла странная тишина вокруг: все разговоры разом затихли и даже словоохотливый Сайрус прервал свой разговор с инквизитором. Теперь Френн шел позади, а ссыльный колдун – впереди, рядом с Хартом. Оба внимательно всматривались в стылую глубину смыкавшейся вокруг чащи и Фигаро, наконец, понял, что его коллеги внимательно сканируют эфир на предмет возможных опасностей.

«Люди работают, а я про боль в ногах думаю. Соберись, Фигаро, не на пляже»

Он глубоко вдохнул морозный воздух с тяжелым запахом хвои, медленно выдохнул и раскинул вокруг, насколько позволяли способности, свою куцую сеть восприятия. Фигаро, разумеется, чувствовал сам Эфир – этот лёгкий поток бесплотного ничего, которое одновременно с этим было и всем сразу, но Эфир сканировать – вот это у него всегда получалось вон из рук (хотя, казалось бы, практика даже не первого курса, а фильтрационных центров Инквизиции).

Требовалось как бы застыть относительно потока, что кружил вокруг, стать неподвижным центром, камнем на дне горной реки, а потом выбросить во все стороны тонкие чувствительные усики, превратиться в паука, что терпеливо ждёт внутри своих силков когда вздрогнет сверхтонкая сигнальная нить. У Фигаро неплохо получалась сама визуализация, но затем сознание следователя что-нибудь регистрировало (чаще всего, какую-нибудь откровенную ерунду) и устремлялось за увиденным как ребёнок за яркой бабочкой, ну а потом, конечно же, приходилось начинать всё сначала. Сильные, активные колебания – вот их Фигаро чувствовал хорошо, но, как говорил с издевкой Артур, «…если ты чувствуешь на шее зубы тигра, то способность их пересчитать не добавит тебе строчки в резюме».

Сканировать чащу, однако, оказалось интересно; Фигаро даже забыл про свои несчастные натруженные ноги. Это был действительно старый лес, настолько старый, его модно даже было назвать древним – следователь чувствовал эхо колдовских полян и источников, что ярко пульсировали где-то далеко за стеной деревьев, и их обитателей, что тоже молча смотрели на маленький отряд десятками невидимых глаз. Одни взгляды были настороженными, другие – холодно-равнодушными; некоторые вообще невозможно было прочесть (да и одному Эфиру ведомо, что за существа там таились), однако никакой агрессии следователь не чувствовал. Другие занимались своими делами, люди – своими и нечего было им делить, и первые были неинтересны вторым. Любопытничала только всякая мелочь, вроде хух – самых мелких лесных духов, что с вершин деревьев провожали людей тревожно-заинтересованными глазёнками, их же более крупные и сильные собратья, что, похоже, наскоро оценили людей и сочли их безопасными, теперь вернулись к своим непонятным Другим делам. Старый замшелый лешак заворочался в логовище, оглядел отряд Харта да и перевернулся на другой бок, сплюнув, почуявши стальные пули. Дриады в испуге принялись, было, копить силёнки на колдовской удар, но сообразив, что гости – не лесорубы, расслабились и ушли веретёнами света внутрь древесных стволов. Плыли вдалеке, не касаясь земли силуэты Тех, что Наблюдают, потрескивал живой свет под ногами, и всем было плевать на людей, что пришли в эти странные места. Фигаро вспомнил слова Артура, который как-то сказал: «…если бы ты знал, ЧЬИ глаза смотрят на нас в том миг, когда мы, ничтоже сумняшеся, решаемся на столь могучее колдовство, что высовываем нос за пределы нашего маленького мира, ты бы, верно, умер на месте. Или тут же сошёл бы с ума. Радует одно: большинству Могуществ, что мельком смотрят на наш мир из Иных Сфер мы интересны, примерно, никак. А не радует то, что некоторых из НИХ, всё же, можно заинтересовать…»