Твоя кровь, мои кости (СИ) - Эндрю Келли. Страница 33

Ей стало интересно, спал ли он прошлой ночью или лежал без сна и слушал, как она плачет. Удовлетворило ли его — знать, что он, наконец, пролил первую кровь.

— Это не повредит, — сказал Джеймс, переводя взгляд с одного на другого. — Хотя все пошло бы быстрее, если бы нам кто-нибудь помог.

— Меня пугает не то, что находится снаружи, — сказал Питер. Спрыгнув со стола, он поставил курицу на пол. Она вспорхнула и скрылась из виду, дико фыркая на ходу. Даже не взглянув в сторону Уайатт, он выскользнул в коридор. После секундного колебания Уайатт последовала за ним.

— Питер, подожди. — Она проглотила гордость, от этого у нее перехватило горло. — Мне нужно кое-что показать тебе.

***

Несколько мгновений спустя они стояли плечом к плечу в гостиной и смотрели на гниющее пианино, молча оценивая ущерб. Питер первым нарушил молчание.

— Уайатт, это…

— Я солгала тебе, — сказала она, прерывая его. — О том, что никогда не практиковала магию.

Пауза.

— Знаю.

— Дело не в том, что я не хотела помочь. Я бы усилила защиту, если бы могла. Я бы помогла тебе, даже если бы… — Она замолчала, слова повисли в воздухе. — Даже если бы ты планировал убить меня перед концом.

Он сжал руки в кулаки. Он все еще не смотрел прямо на нее, и она подумала — всегда ли он так открыто ненавидел ее? Возможно, она была настолько ослеплена тем, как хотела, чтобы все было, что отказывалась видеть реалиии. Ей было больно смотреть на него, даже искоса. Это было все равно, что задеть за живое. Вместо этого она принялась изучать солнечную бусинку, отражавшуюся в хрустальном стекле вазы для попурри.

— Просто я не такая, как мой отец, — сказала она. — Я не садовник, не смотритель, или кем бы он там ни был. Мама часто шутила, что он мог вернуть к жизни кого угодно. Раненое животное, лимонное дерево, луговой цветок.

«Умирающего мальчик», подумала она.

— Но не я, — прошептала она сдавлено. — Я не заставляю вещи расти. Я заставляю их гнить.

Там, навязчивые, как паук, были воспоминания, которые она с таким трудом отгоняла, — мигающие огни скорой помощи. Обвиняющие взгляды сверстников. Вонь разложения, сернистая и странная.

— Знаю, — повторил Питер. Он по-прежнему не смотрел на нее. Воздух между ними словно сгустился.

— Может быть, я могла бы попробовать, — сказала она, все еще глядя в мерцающий шар. — Я имею в виду, усилить защиту. Может быть, я могу что-то сделать, чтобы защитить лес. Я хочу помочь. Просто… не знаю как. Это просто происходит. Это непроизвольно, как чихание.

— Это совсем не похоже на чихание, — возразил он. — Чихание вызывается внешними факторами. Ты черпаешь энергию из внутреннего источника.

Что-то оборвалось у нее в груди. Она сердито повернулась к нему.

— Тебе что-то об этом известно?

— Это не имеет значения, — сказал он. — Слишком поздно. Зверь уже здесь.

Ее кожа покрылась льдом.

— Как такое возможно?

У него не было возможности ответить. Что-то тяжелое с грохотом упало на пол, и они, резко обернувшись, увидели в холле Джеймса, у ног которого лежала стопка досок. На его лице появилось странное подобие улыбки.

— Не прерывайтесь из-за меня, — сказал он, не сводя взгляда с Питера. — Я умираю от любопытства услышать, что ты собираешься сказать. Увидев, что Питер просто смотрит на него, он придвинулся ближе. — Ты собираешься выкопать все свои скелеты? Расскажешь ей, что зарыто в роще?

— О чем он? — потребовала ответа Уайатт.

Питер по-прежнему молчал. Джеймс выдавил из себя смешок.

— Типичный Питер. В тот момент, когда все начинает идти наперекосяк, он захлопывается, как капкан.

Его взгляд метнулся к пианино, и улыбка на его лице слегка угасла.

— Это что-то новенькое. — Он подошел к заплесневелой витрине, под его ботинками крошился мох. Подцепив ногтем большого пальца синие чешуйки лишайника, он спросил:

— Помнишь то лето, когда Уайатт убедила себя, что масляный цветок может стать эффективным детектором лжи?

Он оглянулся на нее, и в его глазах мелькнул едва заметный огонек.

— Ты срывала лютик и клала его нам под подбородок. Если наша кожа желтела, это означало, что мы лжем.

— Помню, — призналась она.

— Мы играли весь день на восточном лугу. Питер стоял в тени, так что не было никакого отражения. А я? Я был под палящим солнцем. Ты так разозлилась на меня, что тебя трясло. Помнишь? Потому что я помню. Ты верила каждому слову в своей собственной игре, и тебя бесило, что я веду себя нечестно. К тому времени, как все закончилось, ты ушла в раздражении, по твоему лицу текли слезы. Питер погнался за тобой, как делал всегда. А я пошел за Питером.

Рядом с ней стоял Питер, словно высеченный из камня.

— К тому времени, когда мы добрались до амбара, — продолжал Джеймс, — мы совсем забыли об этом. Но позже, после ужина, отец вытащил меня в поле. Он был в ярости, решив, что я что-то от него скрываю. «Ты должен быть моими глазами и ушами», — сказал он, но я не имел ни малейшего представления, о чем он. Я понял это, только когда мы поднялись на вершину холма. Луг был опустошен. Ни одного лютика не осталось. Кольца белых шапочек пробивались сквозь мертвые заросли травы.

В уголках его губ заиграла улыбка. На мгновение сквозь суровую внешность проступил образ мальчика, которого она помнила.

— Я сразу понял, что это Уайатт. Это всегда была Уайатт. Каждая вспышка гнева. Каждая слеза. Каждый неожиданный ливень. Но я солгал отцу, когда он спросил, что случилось. Я сказал ему, что мы весь день играли в сарае.

Воцарилась тишина, встречая это заявление. Из мха, как картофельные глазки, выросла гроздь грибов, похожих на соты. Джеймс вытащил один и повертел желтый сморчок в руке.

— Что было на сей раз? — задумчиво спросил он. — Небольшая речь Питера? Мы слышали, как ты плакала глубокой ночью.

— Прекрати, — сказал Питер.

— Ах, вот оно что. — Джеймс повернулся к ним, ослепительно улыбаясь. — Ты обрел дар речи. Что хочешь сказать?

— Оставь ее в покое.

— Я просто разговариваю, — сказал Джеймс, откладывая гриб в сторону. — Во всем этом есть доля иронии, не так ли? Ты так отчаянно пытался защитить ее от того, что ждет ее в лесу, что, похоже, забыл, что самая большая опасность находится прямо здесь, в этой комнате.

Питер покачал головой.

— Не начинай.

— Я ничего не начинаю. Я заканчиваю. Посмотри на себя, Питер. Чувство вины съедает тебя заживо. Не будь таким мучеником… облегчи душу. Расскажи ей, что ты скрываешь.

На мгновение Уайатт показалось, что Питер сейчас бросится на него. Костяшки пальцев побелели, а брови нахмурились, как грозовые тучи. От него исходила тихая ярость, когда он, поджав хвост, вышел обратно в коридор, не сказав больше ни слова. Джеймс последовал за ним, Уайатт — за ним по пятам.

— Джейми, — позвала она, стараясь не отставать. — Оставь его.

Он стряхнул ее с себя и догнал Питера под сводчатой аркой столовой.

— Ты загнал себя в угол, — сказал он, когда Питер протиснулся мимо него в залитый солнцем уголок. — Ты не можешь рассказать ей о том, что ты сделал, не потеряв ее, но ты не сможешь защитить ее, пока она остается в неведении. Ты знаешь, как это называется? Уловка-22.

Питер уперся ладонями в широкий стол, отчего мышцы на его руках напряглись. Посередине стояла неглубокая миска для теста, в которой лежала очищенная мякоть яблок. Черная муха жужжала вокруг сморщенного фрукта, раздраженная тем, что ее потревожили. Ее непрерывное жужжание отдавалось в ушах Уайатт. У нее кружилась голова.

— О чем он говорит?

— Ни о чем, — огрызнулся Питер, даже не взглянув на нее. — Не слушай его.

— Все тот же старина Питер, — пропел Джеймс. — Ты всегда был бесхребетным трусом.

Плечи Питера напряглись.

— Заткнись.

— Это так эгоистично. Ты не расскажешь ей, какую ужасную вещь совершил, потому что знаешь, что она больше никогда не будет смотреть на тебя так, как раньше, и тебе невыносима мысль об этом.