Верхний ярус - Пауэрс Ричард. Страница 62

Солнце светит на западные Каскадные горы, когда Мими и Дуглас сворачивают на забитую машинами дорогу Лесной службы. На поляне мельтешат тела. Это не марш протеста. Это карнавал. Менеджер по литью в керамические формы спрашивает раненого ветерана:

— А это еще кто?

Дугги выходит из машины с той дурацкой, всасывающей воздух и солнце ухмылкой, которая уже начала Мими нравиться — как может нравиться тявканье собачки, спасенной из пруда. Он с придурковатой ковбойской радостью обводит загрубевшей от работы рукой толпу.

— Homo sapiens. Вечно у них что-то на уме!

Мими торопится его нагнать. От суматохи вокруг кружится голова.

— Что они делать?

Дуглас наклоняется к ней здоровым ухом.

— Что-что?

Толпа шумит в цирке своего правого дела, а он растерял слух за время на транспортных самолетах.

И все равно ее это удивляет. Мужчина, которому не лень прислушаться.

— Это так мой отец говорил. «Что они делать?»

— Что они делать?

— Ага. То есть «Какого хрена они надеются добиться?»

— Он что, был странненький?

— Китаец. Он считал, что английский должен быть эффективнее.

Дуглас шлепает себя по лбу.

— Так ты китаянка.

— Наполовину. А ты что думал?

— Не знаю. Кто-то посмуглее.

На самом деле вопрос, как понимает Мими, — что она делать? Ее поражает, что он умудрился вытащить ее на протест. Ее единственная в жизни политическая акция — студенческая вендетта против председателя Мао. Ее враг — город, его коварные ночные рейды на сосны. А эти деревья, так далеко от города, — она же инженер, в конце-то концов. Эти деревья так и напрашиваются на то, чтобы их пустили на дело.

Но две лекции и посещение организационного собрания на пару с этим невинным лопухом разбили ей сердце. Эти горы, эти лесные каскады — теперь, когда она их увидела, они — ее. И вот она здесь, на общественной демонстрации, с которой бы отец-иммигрант забрал ее силой, боясь депортации, пыток или того хуже.

— Только посмотри на всех!

Бабушки с гитарами и младенцы с водяными бластерами. Студенты выделываются друг перед другом. Выживальщики качают детские коляски, будто внедорожные «Хоббит-Хаммеры». Аспиранты расхаживают с прочувствованными плакатами. «УВАЖАЙТЕ СТАРШИХ» «НАМ НУЖНЫ НАШИ ЛЕГКИЕ». К лесовозному усу топает радужный союз разносортной обуви — лоферы и кроссовки, шлепающие по пяткам сандалии, растрескавшиеся «чак тейлоры» и — да — бутсы лесорубов. Одежда еще разнообразней: строгие оксфорды и растянутые джинсы, яркие футболки хиппи и фланель, клетчатые рубахи — даже бомбер «ВВС США», как тот, что Дугги заложил за пару баксов пятнадцать лет назад. Клоунские, плавательные, спортивные костюмы — на любой вкус, кроме костюмов-троек.

Почти всех привезли четыре очень разных экоорганизации, которые цапаются друг с другом, когда цели поближе нет. Походная группа с рюкзаками пробиралась по высокогорью к зрелищу два дня — все хотят вычерпать океан капитализма шляпкой желудя. Заявляется посмотреть на зрелище россыпь местных. В такой дали большинство людей в стомильном радиусе существуют с милости древесины. У них тоже есть написанные вручную таблички. «ЛЕСОРУБЫ: ВОТ КТО НА ГРАНИ ВЫМИРАНИЯ». «ЗЕМЛЯ ПРЕЖДЕ ВСЕГО! ДРУГИЕ ПЛАНЕТЫ ВЫРУБИМ ПОЗЖЕ».

На краю двое, с бородами до груди, целятся наплечными камерами. Сероволосая женщина в «данскинс», фетровой Федоре и безрукавном жилете записывает интервью со всеми, кто пожелает. В чаще мужчина и женщина с мегафонами выстраивают настроение толпы. «Народ! Вы молодцы. Какая явка! Спасибо всем! Готовы к прогулке по лесу?»

Люди ликуют, и марш выходит на гравийную тропинку к свежему волоку. Дуглас шагает с ними в ногу, Мими — рядом. В этой праздничной атмосфере под таким синим небом, рука об руку с незнакомцами на легком уклоне, Мими видит. Всю свою жизнь она сама того не замечая подчинялась главному общему принципу родителей: не шуми. Она, Кармен, Амелия — все три девочки Ма. Не высовывайтесь; у вас нет права. Вам никто ничего не должен. Будьте потише, голосуйте как все и кивайте, будто все понимаете. И все-таки она здесь, ищет неприятности. Ведет себя так, будто тоже имеет значение.

Они идут плечом к плечу по дороге, по десять человек в ряд, рядов больше, чем она может сосчитать. Они распевают песни, которые Мими пела в последний раз в летнем лагере в Северном Иллинойсе, — песни звенящего детства. «Это земля — твоя». «Если бы у меня был молоток». Дугги улыбается и мычит нестройным басом. Между песнями заводила с мегафоном, идущий боком впереди, руководит толпой. «Вырубка стоит слишком дорого! Спасем последние леса!»

Праведность бесит Мими. У нее всегда была аллергия на людей с убеждениями. Но еще больше таких убеждений она ненавидит коварную власть. Она узнала об этой горе такое, что с души воротит. Богатая лесозаготовительная компания при поддержке пропромышленной Лесной неуклюжбы пользуется вакуумом власти перед важным судебным решением, спешно и незаконно захватывает смешанные хвойные, что росли за столетия до того, как в этих краях возникла идея собственности. Мими готова на все, чтобы замедлить воровство. Даже на праведность.

Они маршируют по густому ельнику три припева. Стволы кромсают солнечный свет на осколки. Божьи пальцы — так она с сестрами называла эти скошенные лучи. Вокруг взметаются деревья, чьих названий она не знает, охваченные лозами или падающие на землю баррикадами — столько жизни в стольких оттенках, что так и хочется раздеться и носиться по округе. В подлеске прорастают стволы, которые она может охватить ладонью, — худые скелетики, что могли выжидать своего времени и сотню лет. Но полог покоится на стволах, которых не обнять и нескольким протестующим сразу.

За зелеными зубцами раскрываются виды. Мими тянет Дуга за рукав и показывает. На северо-восток, по слишком крутым для человека оврагам и склонам раскинулась игольная подушка здоровья. Туман окутывает верхушки пихт так же, как в тот день, когда первые европейские корабли унюхали гавани на этом побережье. Но за другим перевалом, к югу, по склону горы ползет лунное запустение — прорез, облитый дизелем и горевший, пока не вымерли даже грибки, а потом пропитанный гербицидами, чтобы там не росло больше ничего, кроме монокультурных плантаций краткого цикла, что продлится, как она узнала, всего несколько раундов максимум, после чего умрет почва. С высоты кажется, будто сами деревья, растущие на этих склонах, — на войне. Насыщенно-зеленые пятна выступают против пятен грязной рвоты, до самого горизонта. И те, кто здесь собрались: невежественные армии, идущие друг на друга, как уже было целую вечность, по причинам, скрытым даже от самых ярых. Когда будет довольно? Сейчас, если верить этой скандирующей, смеющейся толпе, собирающейся уговаривать бригаду в конце этой колеи. Сейчас: хорошее время, но на втором месте.

Дорога сужается, изумрудный лес сгущается. Чудовищные деревья нависают, дезориентируют Мими. Все густыми одеялами накрывает мох. Даже папоротник ей по грудь. Мужчина рядом знает названия деревьев, но Мими слишком гордая, чтобы спрашивать. Несмотря на десятилетие жизни в этом штате, несмотря на постоянные попытки освоить полевые руководства и дихотомические ключи, Мими не отличает кедровую сосну от сахарной, что уж говорить о Порт-Орфордском кипарисовике или ладанном. Серебристые, белые, красные и большие пихты — кружевное пятно. А уж кишащий подлесок просто невероятен. Гаультерию она еще откуда-то знает. Кислицу и триллиум. Но остальное — смешанный салат непостижимой листвы, ползущий к обочине, готовый схватить ее за лодыжки.

Дуглас показывает налево.

— Смотри!

Посреди зелено-голубой путаницы семь толстых деревьев стоят в ряд, ровно, как в мечтах Евклида.

— Какого черта? Кто-то?..

Он посмеивается и похлопывает ее по плечу. Ей приятно.

— Представь прошлое. Далекое прошлое.

Она представляет, но ничего не видит. Дуглас еще немного наслаждается неведением Мими.