Верхний ярус - Пауэрс Ричард. Страница 71

— Сними наручники — и можешь спуститься. Все просто.

Он пытается что-то выговорить. Внизу кто-то кричит.

— Да дайте ему сказать, вы, животные!

Полицейский придвигается и разбирает шепот:

— Я уронил ключ.

Дугласа срезают и спускают с дерева, как Иисуса с креста. Мими к нему не подпускают.

ПОСЛЕ ТОГО КАК ИХ ВСЕХ ПРИНЯЛИ в отделении, она везет его домой. Пытается отмыть — всеми успокаивающими средствами, какие может найти. Но его мясо — дрожащий лосось, он стесняется его показывать.

— Со мной все будет хорошо. — Он лежит в постели, читает слова с потолка. — Со мной все будет хорошо.

Она проверяет каждое утро. Оранжевый цвет кожи не сходит еще неделю.

ПРИБЫЛЬ ОТ «ГОСПОДСТВА 2» больше ежегодных доходов целых штатов. «Господство 3» появляется, как раз когда устаревает его предок. В новый мир вливаются люди с шести континентов — первопроходцы, паломники, фермеры, шахтеры, воины, жрецы. Они образуют гильдии и консорциумы. Они строят такие здания и создают такие товары, каких не ожидали даже программисты.

«Господство 4» — в 3D. Это монументальное начинание, компания чуть не надрывается, привлекая в два раза больше программистов и художников, чем для его родителя. Предлагается разрешение в четыре раза выше, игровая область в десять раз больше, еще с десяток квестов. Тридцать шесть новых технологий. Шесть новых ресурсов. Три новых культуры. Больше чудес света и шедевров, чем человек может исследовать за годы игры. Скорости процессоров постоянно удваиваются, но лучшие игровые компьютеры еще месяцами кряхтят от игры на пределе.

Все так, как много лет назад предсказывал Нилай. Появляются браузеры — очередной гвоздь в крышку гроба времени и пространства. Щелчок — и ты в ЦЕРНе. Еще один — слушаешь андеграунд в Санта-Крузе. Еще — и читаешь газету в МТИ. На начало второго года — пятьдесят больших серверов, а на конец — пятьсот. Сайты, поисковые системы, шлюзы. Выдохшиеся, переполненные города индустриализованной планеты воплотили сеть в жизнь — и как раз вовремя: она — мессия из евангелия о бесконечном росте. Сеть становится из невообразимой незаменимой, сплетает весь мир за полтора года. «Господство» не отстает, выходит онлайн — и еще миллион одиноких мальчишек эмигрируют в новую и улучшенную Небывалию.

Дни самообеспечения окончены. Игры разрастаются; вступают в ряды элитных товаров мира. «Господство 5» превосходит целые операционные системы своей сложностью и числом строчек кода. Лучшие ИИ в нем умнее прошлогодних межпланетных спутников. Кнопка «Играть» становится двигателем человеческого роста.

Но все это мало что значит для Нилая в квартире над головным офисом компании. Комната трещит по швам от экранов и модемов, мигающих, как на Рождество. Электроника варьируется от модулей размером со спичечный коробок до шкафов выше человеческого роста. И каждое устройство, как говорил пророк, неотличимо от магии. Такие чудеса не могла предсказать и самая дикая фантастика времен детства Нилая. И все же с каждым удваиванием технических характеристик в нем удваивается нетерпение. Он алчет как никогда — еще одного прорыва, следующего, чего-то простого и элегантного, что снова изменит все. Он навещает деревья-оракулы в марсианском ботаническом саду, спрашивает их, что будет дальше. Но те молчат.

Его мучают пролежни. Из-за все более хрупких костей опасно выходить за порог. Два месяца назад он ударился ногой, залезая в ванную: такая опасность всегда есть, когда не чувствуешь собственные конечности. Руки все в синяках от постельного поручня, о который Нилай бьется, когда встает и ложится. Он привык есть, работать и спать в кресле. Больше всего на свете — даже свою компанию променял бы — ему хочется посидеть у озера в Высокой Сьерре, пройдя десять миль по тропе, и посмотреть, как клесты пикируют на ветки елей на опушке, извлекая семечки из шишек своими неправдоподобными клювами. Этого у него не будет никогда. Никогда. Теперь ему можно гулять только в «Господстве 6».

А там в его отсутствие процветают игровые колонии. Динамичные конкурирующие экономики. Города, где настоящие люди торгуют и принимают законы. Творение во всей своей изощренной напрасности. За жизнь там выкладывают ежемесячную плату. Смелый шаг, но в игровом мире смелость несмертельна. Убиться можно, только если не прыгнешь.

Нилай уже не отличает покой от отчаяния. Часами сидит у панорамного окна, потом забрасывает эпическими требованиями разработчиков, желает все того же, о чем твердил уже годами:

Пока он пишет, стучатся и входят работники с документами на подпись, спорами на его суд. В их лицах не видно ни отвращения, ни жалости к огромной трости, торчащей в кресле. Они к нему привыкли, эти молодые кибернавты. Они даже не замечают катетер, который опустошается в резервуар, висящий на раме кресла. Они знают, сколько Нилай стоит. Сегодня стоимость акций «Семпервиренс» втрое превысила прошлогодний выход на IPO. Этому дистрофику в кресле принадлежат двадцать три процента компании. Он их всех озолотил — а сам стал богаче величайших императоров игры.

Нилай отправляет новую служебную записку размером с целую брошюру, и тут на него находит тень. И тогда он делает то, что делает всегда в отчаянную минуту: звонит родителям. Трубку поднимает мать.

— О, Нилай. Я так, так за тебя рада!

— Я тоже рад, Moti. У вас все хорошо? — И тут не важно, что она ответит. Pita слишком много спит. Планируется поездка в Ахмедабад. Гараж захватили божьи коровки — очень пахучие. Может, она скоро радикально подстрижется. Нилай упивается всем, о чем рассказывает мать. Жизнь во всех жалких подробностях, которые еще не влезают ни в какую симуляцию.

Но затем — убийственный вопрос, и в этот раз — так быстро:

— Нилай, мы тут все еще думаем, что тебе можно кого-то найти. В нашем сообществе.

Как они только не затаскали эту тему за годы. Затягивать в такую жизнь женщину — социальный садизм.

— Нет, Moti. Мы об этом уже говорили.

— Но, Нилай. — Он слышит в ее словах: «Ты же стоишь миллионы, десятки миллионов, а то и больше — даже своей матери не говоришь! Так в чем тут самопожертвование? Кто тут не научится любить?»

— Мам? Надо было тебе уже признаться. Есть одна женщина. Вообще-то моя сиделка. — Звучит вполне достоверно. Затишье на другом конце провода сокрушает его отчаянной надеждой. Нужно какое-то не вызывающее подозрений и успокаивающее имя, чтобы самому не забыть. Рули, Руту.

— Ее зовут Рупал.

Страшный вдох — и она плачет.

— О, Нилай. Я так, так за тебя рада!

— Я тоже, мама.

— Ты познаешь истинное счастье! Когда мы с ней встретимся?

Он удивляется, как его преступный разум не предусмотрел такую мелочь.

— Скоро. Не хочу ее спугнуть!

— Ее спугнет твоя родная семья? Что это за девушка такая?

— Может, в следующем месяце? Под конец? — Он рассчитывает, конечно, что мир закончится задолго до этого. Уже предчувствует безграничную скорбь матери из-за симулированного разрыва всего за несколько дней до встречи. Но он уже осчастливил ее в единственном месте, где люди живут по-настоящему, — в пятисекундном окне Сейчас. Все хорошо, и еще до конца разговора он обещает людям и в Гуджарате, и в Раджастане предупредить минимум за четырнадцать месяцев, чтобы освободить время, купить билеты и подготовить сари, что обязательно для любой свадьбы.