Верхний ярус - Пауэрс Ричард. Страница 70

Мими и Дуг трусцой преодолевают склон. При звуке рева цепной пилы она тянет его за рукав. За одной машиной взревывает другая. Скоро по лесу орет целый хор бензопил. Лесорубы лениво, лаконично помахивают инструментами. Жнецы с косами.

Дуглас останавливается.

— Они на хрен с ума посходили?

— Это фарс. Никто не порежет безоружного человека. — Но не успевает Мими договорить, как водитель погрузчика с двумя прикованными к машине женщинами заводит двигатель и тащит их по земле. Люди кричат, не могут поверить глазам.

Лесорубы поворачиваются к захваченному «Катерпиллару». Принимаются за рощу больших пихт, грозя обрушить стволы в прикованную толпу. Дуг что-то бормочет под нос и срывается с места. Не успевает Мими отреагировать, как он уже с рюкзаком несется к месту действия. Барахтается в сутолоке, как сеттер, рвущийся через прибой, мечется среди протестующих, хватая за плечо то одного, то другого. Показывает на вальщиков, подступающих к пихтам.

— Давайте туда как можно больше людей.

— Где, блин, полиция? — кричит кто-то. — Когда мы побеждаем, они тут как тут.

— Ну все, — рявкает Дуглас. — Через десять минут эти деревья будут историей. Шевелитесь!

Не успевает Мими его догнать, как он мчится к пихте с такой низкой юбкой ветвей, что на нее можно заскочить. После этого сучья для него все равно что лестница на шесть футов. Два десятка поникших протестующих оживляются и следуют его примеру. Лесорубы видят, что происходит по флангам. Начинают погоню, насколько им позволяют шипастые бутсы.

Первые протестующие уже карабкаются в кроны. Мими находит глазами пихту, куда может забраться даже она. Она в двадцати футах от ствола, как тут ее по ногам бьет что-то свирепое. Она падает ничком в куст заманихи. Плечо отскакивает от покрытого лишайником булыжника. На ее ноги приземляется что-то тяжелое. Дуглас на своем дереве, вопит тому, кто ее повалил:

— Господи, я тебя убью! Оторву твою дурную башку. Сидящий на ногах Мими отвечает, растягивая гласные: — Но только для этого придется сперва слезть, а?

Мими сплевывает грязь. Противник надавливает голенями на ее бедра. Она, вопреки себе, вскрикивает. Дуглас спешит вниз по веткам.

— Нет! — кричит она. — Останься!

На земле лежат и другие поваленные демонстранты. Но кое-кто добрался до деревьев и заскочил на ветки. Там они в безопасности. Ботинки выигрывают у вытянутых пальцев.

— Слезь с меня, — стонет Мими.

Прижавший ее лесоруб колеблется. Их-то меньше, а он тратит силы, удерживая такую маленькую азиатку, что она и на куст с трудом залезет.

— Обещай, что не встанешь.

Ее поражают такие приличия.

— Если бы твоя компания сдерживала обещания, нас бы здесь не было.

— Обещай.

Всего лишь хлипкие клятвы, сковывающие все живое. Она обещает. Лесоруб вскакивает и присоединяется к своей стороне, вставшей в тупик. Они собираются, пытаются спасти ситуацию. Срубить пихту, не убив кого-нибудь, не получится.

Мими бросает взгляд на Дугласа. Она уже видела это дерево. Но узнает далеко не сразу: оно было за третьим архатом на свитке ее отца. Лесорубы снова заводят пилы. Срезают кустарник, складывают его в местах падений перед пихтами. Один вальщик делает надрез на большом дереве. Мими наблюдает, слишком ошарашенная, чтобы кричать. Они собираются уронить его прямо через ветки пихты с протестующим. Ствол трещит, Мими вскрикивает. Зажмуривается от оглушительного грохота. Открывает глаза, когда поваленный кряж прорывается через рощу. Протестующий держится за свою мачту и стонет от ужаса.

Дуглас осыпает лесорубов проклятьями.

— Вы с ума посходили? Вы же могли его убить!

— Вы вторглись на чужую территорию! — кричит бригадир. Вальщики расчищают новое место падения. Кто-то приносит болторез и разрезает наручники протестующих у «Катерпиллара», будто подстригает кизил. По всей поляне завязываются драки; роскоши ненасилия конец. В вечнозеленой роще вальщик вонзает лезвие в масло очередной обреченной пихты, намереваясь обрушить ее в трех футах от дерева с другими протестующими. Крики почти теряются за шумом пил, совсем теряются для лесорубов в наушниках. Но они видят, что он размахивает руками, как сумасшедший, и задерживаются, пока перепуганная мишень не сползает на землю. По обоим фронтам — полноценный провал. Блокированные машины заревели. Девятеро из оставшихся сидельцев слезают с насестов. Лесорубы торжествующе размахивают пилами. Протестующие отступают, как олени от пожара.

Мими сидит, где обещала. Воздух за ней визжит. Она оглядывается на сверкающие мигалки и думает: «Кавалерия подоспела». Бронированный грузовик изрыгает двадцать полицейских в полной защите. Черные поликарбонатные шлемы с щитками. Кевларовые бронежилеты. Пуленепробиваемые ударопрочные полицейские щиты. Полиция проносится по поляне, сгоняет вместе посторонних, защелкивает браслеты на запястьях даже тех, у кого уже есть один отрезанный.

Мими поднимается. На ее плечо опускается рука, прижимая обратно к земле. Она разворачивается навстречу копу — перепуганному и двадцатилетнему.

— Сидеть! И не двигаться.

— Я никуда и не собиралась.

— Еще раз вякнешь — пожалеешь. — Мимо трусцой пробегают трое субботних лесных воинов — обратно к дороге, своим машинам. Ребенок-полицейский кричит вслед: — Замерли и сели. Живо, живо, живо!

Они вздрагивают, разворачиваются и садятся. Ближайшие лесорубы ликуют. Малыш крутится на месте и бросается к другим протестующим, пытавшимся сбежать. Отряд рассеивается под деревьями. Занимают позиции парами под последними протестующими на ветках, постукивая им по ногам дубинками. Пятеро оставшихся сдаются — все, кроме Дугласа Павличека, который забирается еще выше. Достает из рюкзака свои наручники и закрывает одно запястье. Потом обхватывает ствол и защелкивает второе.

Мими хватается за голову.

— Дуглас. Спускайся. Все кончено.

— Не могу! — он трясет наручниками, запершими его в объятиях дерева. — Придется сидеть, пока не приедет телевидение.

Озверевший отказник отбрыкивается от лестниц, которые полиция приставляет к пихте. От одной — так атлетично, что смеются даже лесорубы. Но уже скоро под ним четверо полицейских. Прикованный Дуглас не может сдвинуться. Полиция тянется болторезами, чтобы отхватить цепь. Он прижимает цепь к стволу. Лесорубы передают полиции топорики. Но Дуглас сплетает пальцы поверх цепи. Выше его пояса полиция залезть не может. Быстро посовещавшись, они режут его штаны большими ножницами. Двое хватают за ноги. Третий прорезает рваную джинсу до промежности.

Мими смотрит во все глаза. Она никогда не видела голые бедра Дугласа. Думала все эти месяцы, увидит ли. Его страсть читается так же открыто, как удивление, когда они делят между собой холодный шоколадный шейк. Но он лишь раз положил ей руку на затылок и на большее не решался. Почему — непонятно. Мими решила, что во всем виновата какая-то военная рана. Теперь она смотрит, как его раздевают на глазах у ошарашенной толпы. Нога открыта воздуху, костлявая и белая, почти безволосая — морщинистые бедра мужчины куда старше Мими. Потом — другая нога, и вот джинсы повисают на поясе рваным стягом. В ход идет перцовый баллончик — смесь капсаицина с газом «Сирень».

Люди кричат:

— Он же прикован к месту. Он не может сдвинуться!

— Чего вы от него хотите?

Полицейский подносит баллончик Дугласу между ног и нажимает на кнопку. Член и яйца охватывает жидкое пламя — коктейль, равный нескольким миллионам сковиллей. Дуглас висит, болтается на наручниках, дышит мелкими глотками:

— Ч, ч, черт…

— Вашу ж мать. Он не может сдвинуться. Отстаньте от него!

Мими разворачивается посмотреть, кто кричит. Лесоруб, низкий и бородатый, как разгневанный гном из книжки братьев Гримм.

— Сними наручники, — приказывает полицейский. Слова закупоривают рот Дугласа. Не выходит ничего, кроме такого низкого стона, как в первые полсекунды воздушной тревоги. Полицейские брызжут снова. Мирно сидевшие протестующие начинают бунтовать. Мими в ярости вскакивает. Кричит то, что через час даже не вспомнит. Вокруг нее встают остальные. Собираются у дерева пленника. Полиция расталкивает их обратно. Дугласу снова поливают промежность. Он стонет еще выше.